Планируется.

…Иудины тридцать рублей, что сунул мне в паспорт Корж, я потратил еще ночью, в киоске на автозаправке. Купил пару газет, не страдающих желтизной. Надежда, если она и была, умерла еще там: фотография Зойки в черной траурной рамке беззаботно смотрела с передовиц. К ней прилагался длиннющий перечень организаций и граждан, желающих выразить соболезнование. Меня они не касались.
       Когда стало светать, я чуть ближе ознакомился с прессой и узнал о себе много нового. Статья называлась «Бой с тенью, или белые пятна темного прошлого». Некий Алан Петров со знанием дела препарировал мою жизнь: от детского дома и вплоть до скандальной дисквалификации. Как спортсмен и боец, был я, оказывается, «жестоким патологически», а по жизни — «человеком с двойным дном». То, что Зойка моя жена, Петров или не знал, или сознательно упустил. А вот близость мою к криминальным авторитетам и причастность, как минимум, к трем заказным убийствам — это, как говорится, «из достоверных источников». К сему прилагались: воспоминания одноклассников, сослуживцев (которых я никогда не знал) и мексиканского тренера Санчеса (был такой, но умер три года назад).
       Читая, я все больше мрачнел, все сильней отворачивался к окну, чтобы заслонить от водителя текст, хоть ему и было не до меня. По мере приближения к Москве трасса становилась все оживленней. Покинули ночные стоянки грузовые «Камазы» и «Скании», построились плотными группами, прижали хвосты вольным бомбилам. Сектор обзора сузился, каждый обгон — уравнение со многими неизвестными. Монотонный пейзаж накладывался на бессонную ночь и все сильнее вгонял в мрачное дремотное забытье…
       Я сразу не понял, отчего встрепенулся. То ли сильно тряхнуло, то ли кто-то окликнул?
       — Что? — вырвалось из меня.
       — Приснули, Иван Васильевич? — чуть громче спросил водитель. — Куда, говорю, вам конкретно в Москве? Адрес там… или приметное место? Минут через двадцать выходим на кольцевую…   
       И в самом деле, куда? Я не мог сообразить, что ответить. Зойкина мать похоронена на старом Никольском кладбище в городе Реутов. Мы ездили к ней на могилу: сразу же после свадьбы и несколько раз — в пасхальные дни. От церкви Михаила Архангела — и по аллее направо. Место приметное, мимо никак не проскочишь. Узорчатый крест с распятием у входа в семейный склеп, возвышался над местностью метра на полтора — Михаил Анатольевич расстарался. Сто процентов из ста, что под этим крестом Зойка и упокоится. Сейчас все мои дороги ведут туда. Только должен ли это знать кто-то еще?
       Я поставил себя на место Коржа, и меня посетила еще одна здравая мысль. Полковник — очень толковый администратор. Зачем ему суетиться, дергать своих людей, если известно заранее, куда я, в конечном итоге приду? Пусть даже водила — засланный казачок, что это меняет?
       — Реутов, — сказал я ему, — а там — где остановишь.
       Кольцевая автодорога все больше врастала в тело Москвы и стала, практически, внутренней транспортной магистралью. Новые микрорайоны шагали через нее широкими языками.
       «Этот город погубит квартирный вопрос», — когда-то сказал Булгаков. Он был прав, ибо в России сбываются только плохие пророчества. За сомнительную честь называть себя москвичом, здесь уже убивают.
       С мордатым бомбилой мы расстались к взаимному удовольствию. Получив свои деньги, он развязал язык. Буквально за пять минут в тезисах изложил чуть ли ни всю свою биографию. Работает, дескать, учителем в школе. За извоз взялся от безысходности. Проживает в соседнем доме и меня, конечно же, знает. А еще он частенько бывает в парке, где я по утрам совершаю пробежки: прогуливает своего сенбернара.
       Я, естественно, сделал вид, что тоже бомбилу узнал. Даже назвал приметы его флегматичного кобеля, чем привел человека в полнейший восторг. Он с готовностью обменял на валюту имевшиеся у него в кармане наличные, а в качестве бонуса, подарил мне старую безразмерную куртку и дымчатые очки. Куртка была с пятнами мазута на рукавах и пахла бензином, а очки — как у кота Базилио — с близко посаженными круглыми стеклами.
       Он долго тряс мою руку. С виду нормальный мужик, но поверить в его искренность мешала одна тонкость. Прощались мы с ним на Никольском строительном рынке. А граничил тот рынок с оградой действующего Николо-Архангельского кладбища — так называемой, старой его частью. Слишком мала вероятность, что сюда он заехал случайно. Только я не в обиде. Все получилось к месту и кстати, потому, что Корж допустил ошибку. Старое кладбище — и старая часть действующего: на слух, это одно и то же. Но разница между ними в два километра. Тот, кто давал инструкции моему шоферюге, или сам был не в курсе дела, или не смог донести до него эту тонкость.
       В общем, я появился там, где не ждали. Потолкался среди народа, съел пирожок в миниатюрной кафешке, выпил чашечку кофе. Никто меня, естественно не узнал: звезды не ходят пешком, их несут на руках ликующие фанаты сквозь брызги шампанского и толпу папарацци. А так… ну, похож человек на Ивана Темного и что? Мало ли кто, на кого похож? Это ж ноги собьешь к каждому бежать за автографом.
       В куртке было почти тепло. Весна в этом году выдалась поздняя. В окружении бетона, стекла и железа смотрелась никчемным мусором раздавленная земля. Застыли в недоумении силуэты редких деревьев.
       Я пересек оживленную трассу и пошел по остаткам Ивановского шоссе в сторону Балашихи. 
       Трудно представить, что когда-то весь юг этого города окружал настоящий лес. Зойка рассказывала, что на месте Никольского рынка шумела рощица. Из-под земли били ключи, наполняя пруды чистой водой. Там она в детстве собирала березовый сок, каталась с ребятами на деревянных плотах. При реконструкции МКАД ключи заковали в бетон, лесок затопили. Деревья частично сгнили, остальные смахнули бензопилой.
       Зойка часто рассказывала о детстве в Реутове. Жили они на Проспекте Мира, в стандартной пятиэтажке лимонно-желтого цвета. Рядом с домом стоял приземистый продовольственный магазин, в котором готовили молочный коктейль. «Папочка» забирал ее из детского сада и они по дороге домой всегда заходили туда. Было так вкусно, что весь день проходил в предвкушении этого мига.
       Городок ее памяти и не мечтал подняться выше пяти этажей. Она проходила через него до Салтыковского парка, ни разу не сняв лыж. Дорога вела через одомашненный лес с вкраплениями стандартных домиков-близнецов. Жили там люди, переселенные из деревни под названием Лужники. Их потеснило когда-то строительство нового столичного стадиона. Теперь вот, внуков и правнуков этих переселенцев смахнули с насиженных мест новые микрорайоны, что бурно пустились в рост между улицей Октября и Юбилейным проспектом.
       Деревня Поповка временно сохранилась только в названии улицы. Москва пожирала ее сразу со всех сторон: расширялось Носовихинское шоссе, строилась новая ветка подземки и станция метро «Новокосино» Сто тысяч рублей за квадратный метр — вот рыночная цена человеческой совести и отчим погостам. Отформатированный прибылью разум, в духовной своей немощи, даже не смог дать строящимся объектам запоминающихся названий: микрорайоны 9А, 10 и 10А; владения 2, 15 и 28; типовые дома П-44Т и П-44К.
       Казалось бы, этот город мне ни с какого бока: ну, был — ну, не стало. Только память о Зойке — это все, что осталось у меня за душой. Я шел по пустынной дороге, переполненный ее ностальгией мимо огороженных стройплощадок. Сегодня ведь, 9 марта — мой день рождения, который всегда выпадает на праздник…

К моему разочарованию, в доме никого не было. А я уже было настроился разжиться здесь хоть каким-нибудь огнестрелом. Зато уже с третьего этажа открывался замечательный вид на окрестности. Ветки деревьев выстлались подо мной столь причудливой паутиной, что казалось, я смотрю в этот мир сквозь  треснувшее лобовое стекло. Под ними угадывался силуэт квадроцикла, который, то замирал, то снова срывался с места. Еще две машины держали свои сектора на этом участке Черной Дороги. Слева темнели подтаявшим льдом заросшие осокой пруды на реке Серебрянке, высились купола и кресты кладбищенской церкви. Они, как маяк, притягивали, манили. Сердце подсказывало, что Зойка уже там. Нужно поторопиться.
       Я направился, было, к лестничному пролету, но отзвук близкого выстрела эхом гульнул под сводами бетонной коробки. С потолка сорвалась мелкая пыль. Где-то внизу отчаянно визжал подыхающий пес. Ему вторил озабоченный гомон разбегающейся стаи. Да, не любит полковник Корж решать уравнения, в которых присутствует хотя бы одно неизвестное!
       Подходящий оконный проем я нашел с третьего раза, чтобы лишний раз в том убедиться. Старый знакомый стоял у  строительного вагончика и ковырял ботинком золу на месте моего «жертвенного костра». Был он в парадной форме, но без фуражки, с черным траурным бантом над орденскими колодками. Трое его подчиненных в потертых кожаных куртках, смотрелись на этом фоне затрапезными босяками. Склонив к широченным плечам лобастые головы, они с благоговением наблюдали за правой ногой своего непосредственного начальника. Четвертый сидел за рулем пепельно-серой «Мазды» с открытым багажником и флегматично курил. 
       Корж опустился на корточки, осторожно, двумя пальчиками поднял что-то с земли и спрятал в нагрудный карман. Я следил за ним сквозь небольшую прореху в кирпичной кладке, но все равно чуть не отпрянул, когда он, поднявшись, неожиданно повернулся и глянул, казалось, мне прямо в глаза. От меня до вагончика метров семьдесят по прямой. Читать по губам я не умел, но будто услышал короткое «там». Полковник подтвердил это слово небрежным указующим жестом и отвернулся — у него зазвонил телефон.
       Люди в кожаных куртках подобрались. Сквозь праздную мишуру гражданской одежды, проступили бойцы. Они подходили к багажнику «Мазды», как к пирамиде с оружием. Двое взяли по пистолету и паре гранат. Третий подумал, и выбрал гранатомет «Кастет».       
       Тем временем, Корж достал из кармана «трубу», бросил в нее несколько фраз и тоже пошел к машине. Водитель выплюнул сигаретку, выпрыгнул из-за руля, изогнулся знаком вопроса и открыл для него переднюю дверь. Ну да, не полковничье это дело — гонять по заброшенным стройкам старшего сержанта запаса.
       Нависшую тишину нарушали лишь звуки далекого города. От железнодорожной платформы отошла электричка. Хрипло орали грачи — вспоминали, наверное, те времена, когда эта земля кормила и их.
       Охотники приближались неторопким, вкрадчивым шагом. Обложить беглеца силами трех человек, в строящейся махине, где одних только подъездов не менее десяти — это, мягко говоря, не реально. Я сразу не понял задумку Коржа, но случайно взглянул в сторону Черной Дороги, и мне стало нехорошо: несколько групп выдвигались оттуда. Это значит, сигнал на уничтожение поступил. А что у меня в активе? — от силы двенадцать минут, железная цепь с собачьим ошейником, и груда черновых кирпичей. Я взял небольшую стопку, первую пару сложил шалашиком, остальными придавил сверху.  Спустился на этаж ниже и точно такую же пирамидку построил там. Третью поставил над лестничной площадкой первого этажа, а сам спустился в подвал.
       Зачистку высоток обычно начинают оттуда: граната, первый пошел,  второй прикрывает, третий, на плечах остальных, занимает господствующую позицию.
       Так все и произошло. Я встретил взрывную волну, сидя на корточках за ближайшей от входа колонной. Первые двое уже расходились ножницами, облако пыли прошивали лучи фонарей. Третий замешкался: обрушились мои пирамиды. Будь я на его месте, тоже бы принял за бегущего человека гул опадающих кирпичей.
       Крик «он наверху!» внес корректив в годами отлаженный алгоритм. Ничто так не расхолаживает атакующего бойца как близость конечного результата. Не закончив работы, они поспешили на зов. Мне хватило полшага, чтобы снять замыкающего: чуть слышно хрустнули позвонки — и безвольное тело повисло у меня на руках.
       — Серега, не отставай! — рявкнул его напарник, не услышав шаги за спиной.
       — Нога-а, — прохрипел я, высвобождая оружие из сведенных судорогой пальцев, и усадил Серегу на битые кирпичи.
       — Вот черт, угораздило! Сейчас помогу…
       По моему разумению, гранатометчик был самым опасным в группе. Он изначально выбрал «Кастет», знакомство с которым обычно происходит в спецназе.  Хороший боец, как породистая собака, виден с первого взгляда: по манере передвигаться, держать в руках автомат, и даже стоять в строю. Этот своими повадками чем-то напоминал Сашку Разумцева — боевого попа-расстригу, поменявшего рясу на солдатскую безнадегу. Тем не менее, он купился. И не только купился, а еще и сыграл на меня.
       — Эй, хохол, — произнес гранатометчик с умеренной громкостью, так, чтоб никто, кроме напарника, его не услышал, — в оба смотри! У Сереги с ногой проблема, если что, позову.

Отредактировано Подкова (16-09-2013 22:49:25)

Стрелять я не стал, а встретил противника правой ногой в основание носа, когда он склонялся над прислоненным к колонне трупом. После такого удара не поднимаются. Были бы на мне армейские сапоги, я бы разнес его голову в черепки и даже не стал тратить несколько лишних мгновений на констатацию смерти.
       Да, это был хороший солдат. Ему хватило реакции, чтобы падая, полоснуть меня лезвием по штанине и поцарапать лодыжку. Нож был зажат в правой руке гранатометчика. Наверное, он хотел распороть ботинок на ноге раненого товарища. Был бы на мне спортивный костюм, пришлось бы искать аптечку. 
       Скорее всего, это случайность: я сам угодил под удар, не рассчитав траекторию. А если нет? Если Корж в достаточной мере располагает такими бойцами? Ладно, потом разберемся.
       Я подхватил под мышки тяжелое тело Сереги и, прикрываясь им, поволок  к выходу.       
       Хохол стоял, прижавшись спиной к стене в середине лестничного пролета, и напряженно вслушивался. Взрывы, доносившиеся из соседних подъездов, порождали там, наверху, неясные звуки.
       — Ну, что там у вас за хр-р-р? — спросил он, оборачиваясь, и захрипел. Пуля заткнула ему глотку.
       К моему удивлению, именно он был в этой группе старшим. Его сотовый телефон был настроен на вибровызов, и дал о себе знать, когда мертвое тело скатилось к моим ногам. Я достал из чехла жужжащий мобильник, разблокировал клавиатуру и коротко бросил:
       — Ну?
       — Хрен гну! Докладывай! — отпарировал голос Коржа.
       — Он в нашем подъезде. Ушел на четвертый этаж, — брякнул я наобум, даже не опасаясь, что он меня опознает. Имея в наличии такой арсенал, я мог бы с ним говорить даже с позиции силы.     
      — Понял тебя, — отозвался полковник после короткой, но подозрительной паузы. — Держи входы-выходы под контролем и не пускай его вниз. Остальные навалятся сверху. Михаил Анатольевич дал добро: если что, стреляем на поражение. Уяснил? И это… держи ухо востро. Смотри там, своих не пощелкай.
       Естественно, я ему не поверил. Не такой человек Корж, чтоб раскрывать кому-либо текущий план операции, козыряя при этом мнением шефа. Пока я об этом раздумывал, он отключился.
       Хохол лежал на ступенях, вниз головой. Лужа дымящейся крови, еще не подернутая сеточкой мелких морщин, подступала к моим кроссовкам. Я бросил мобильник на широкую грудь владельца и взглянул на его часы: маленькая стрелка упорно стремилась к одиннадцати.
       В глазах потемнело. Черные пальцы бессилия изнутри оцарапали горло. 
       Не успеть, — обреченно подумал я, — прости меня, Зойка…
       Секундная стрелка флегматично описывала круги. Все казалось ненужным, пустым. Я стоял истуканом, зачарованно глядя на радужный круг циферблата, пока  шум наверху не вывел меня из ступора. Наполняя нутро изнутри, волнами нахлынула ярость, опала кипящей пеной и разлилась по жилам сладким наркотиком. Адреналин… предвкушение смерти… вечный вопрос: кто кого? Ненужные мысли и чувства выплеснулись наружу с приглушенным звериным рыком.  Каждая мышца каждая клеточка тела находились теперь под жестким контролем разума. Так бывало со мной перед боем, когда гипотетический враг начинал обретать реальные очертания.
       Шорохи наверху обретали объем. Мой обостренный слух делил их на составляющие: скрип песчинок под каблуками, трение спин о стены, неровность дыханий. Это почти невозможно: скрыть большую массу людей в пустом, полузакрытом пространстве. Значит,  скоро начнут.
       — Чего ты боишься, смерти? — спросил я себя. — А не ее ли ты ищешь? Если поставить за цель перебить из укрытия всех, кто находится в этом доме, тебе никогда не успеть.
       Телефон на груди хохла снова затарахтел. Судя по номеру, это звонил не Корж. Впрочем, какая разница? Я упростил для себя формулу этого боя. Нужно идти. Если что… Зойка простит.
       Излишки железа я закопал в подвале, оставив себе самый минимум: два пистолета, одну запасную обойму, и «Кастет» с единственным выстрелом — на случай, если где-то у входа меня караулит снайпер. Хотел прихватить еще нож, но тело гранатометчика успело закостенеть. Мне не  хотелось ломать ему пальцы, хоть вещь того стоила: это был НРС-2 — последняя версия стреляющего ножа, с вмонтированным в рукоять нарезным стволом.
       Хорошо, что он не успел отпустить флажковый предохранитель и нажать на курок, — запоздало подумал я, поднял под мышки многострадальное тело Сереги, и поволок к выходу. С улицы не доносилось ни звука. Значит, что-то не так: меньше всего я привык доверять тишине, зеленому цвету и шагам за спиной.
       Напряжение нарастало, белым инеем опадало на стены вымороженного подъезда. Наконец, наверху громыхнуло. Значит, одно из двух: либо Корж меня действительно не узнал, либо у него в этой игре какой-то другой интерес. Я ослабил фиксатор гранатомета, подогнал под себя плечевой упор, сунул «подкидыша» в правый карман, чтобы был всегда под рукой, и вытолкнул труп на улицу.
       Он, естественно, и сам стремился упасть, но кто-то очень хотел ему в этом помочь — мою левую руку ощутимо повело в сторону. Значит, пуля ударила справа, из-за кучи битого кирпича.  Ну, теперь кто быстрей! Я опустил свой единственный выстрел в черную пасть ствола и, даже не глядя в секционный прицел, пустил его по дуге, будучи твердо уверен, что попаду…

Отредактировано Подкова (17-09-2013 20:09:08)