Автор не оставляет надежды завершить серию. Ничего не обещаю, полгода живу в состоянии катастрофы (ремонт новой квартиры с нуля, если кто сталкивался...). Но постараюсь все же довести дело до финала.

Продолжение:

16.2.

Закономерным итогом телеграммы, ушедшей в Москву, был вызов Лиды к начальству. На этот раз едем всем семейством, устроив заодно и детям новогодние праздники в Москве с дедушкой. Жена благоразумно согласилась ни словом не упоминать о моем броске в Париж вслед за ней, представив всю историю как результат ее собственной предусмотрительности. Но на разговор с Трилиссером идем вместе – я не собираюсь просто так спускать ему тот неоправданный риск, которому он подверг мою любимую.
- Михаил Абрамович, вы же опытный разведчик, - пеняю я ему при встрече. – Как вы могли сунуть своего сотрудника прямо на проваленного агента?
- У нас не было оснований полагать, что это провал,   отговаривается он. – А вот восстановить связь было крайне необходимо.
- Если это не провал, то куда же делся ваш связник? – с плохо скрываемой язвительностью в голосе спрашиваю его.
- Да не было провала, - глаза его ухитряются еще погрустнеть, хотя и до того их выражение было грустным донельзя. – Связника сбила машина, потому и пришлось искать новый подход…
- А машину на него случаем не Сюртэ направило? Когда тот обнаружил за собой наблюдение? И чтобы не сообщил о провале агента, его тут же и сунули под колеса? - с той же язвительностью начинаю выдвигать вполне напрашивающиеся предположения.
- В конце концов, это не ваше дело! – у Трилиссера явственно прорезается начальственное раздражение.
- Нет уж, мое! – резко возражаю ему. – Вы просто обязаны были подозревать возможность провала! Как и того, что этот агент с самого начала работал против нас. И как же можно было прозевать наличие внешнего контроля?
- Внешнего контроля? – переспрашивает он. – Что вы имеете в виду?
- Именно внешний контроль и имею в виду! – теперь уже я не скрываю своего раздражения. – За наиболее ценными агентами ведется наблюдение со стороны, чтобы вовремя просигнализировать об подозрительных событиях. Я что ли, вас азам конспиративной работы должен учить?
- Да, в царской военной разведке практиковалось что-то такое, - бормочет он, отводя глаза в сторону. Устыдился, что ли?
Трилиссер долго молчит. Затем говорит – тихо-тихо:
- Моя вина. Подозревал ведь, что там дело тухлое… Но на нас так надавили…
- Как это на вас могли надавить в деле, о котором в принципе никто не должен был знать? – удивляюсь его словам.
Михаил Абрамович кривится, как будто сжевал целый лимон, и произносит почти жалобно:
- Все наперекосяк пошло. А все из-за этой комиссии, будь она неладна!
- Какой комиссии? – сразу срывается у меня вопрос.
- Какой-какой! По чистке! – в сердцах машет рукой Трилиссер, и, уже не сдерживаясь, начинает выносить сор из избы:
- Натравили на нас целого новоиспеченного секретаря ЦК, Ежова Николая Ивановича. По-моему, у него мозги не в порядке. Но не в этом главная пакость. А пакость в том, что он полез в оперативные дела! И еще одна пакость в том, что Агранов ему наши оперативные комбинации сдал…
- А самая большая пакость в том, что кто-то из ваших слил эту информацию Агранову, - подхватываю и развиваю его мысль.
- Верно, - бубнит Трилиссер. – Но и это еще не все. Когда Агранов на партсобрании, которое вела эта комиссия по чистке, ткнул нас носом в потерю связи с ценным агентом, Ежов, потрясая мандатами и допусками, затребовал материалы по этому делу, а потом разразился целой речью. Заявил, что это не просто недоработка, а недопустимая политическая близорукость – терять связь с агентом, которого можно было бы удачно использовать для продвижения положительного решения о предоставлении нам Францией значительных кредитов. И присовокупил, что еще надо разобраться, дело тут только в преступном разгильдяйстве, или же налицо сознательный саботаж и вредительство. В общем, потребовал от нас восстановить связь в кратчайшие сроки и доложить. И в зависимости от результатов будут и выводы по чистке нашей партячейки.
- Голову ему оторвать! – восклицаю в сердцах. – А если бы мы засветились перед Сюртэ, или, того хуже, им бы удалось взять нашего человека? Сильно бы это помогло выделению кредита? Тем более что этот кредит – пустая иллюзия. Не дадут нам ничего французы в ближайшее время. Уж это я точно знаю!
Какое-то время мы молча смотрим друг на друга. Агранов возглавляет секретно-политический отдел, и это не его дело – совать нос в операции разведки. Хочет выслужиться, раскрутив, чего доброго, дело о халатности, а то и вредительстве в ИНО ОГПУ? У Менжинского, судя по тому, что он даже не на всех заседаниях коллегии появляется, со здоровьем совсем плохо, и нет оснований думать, что он протянет дольше, чем известно мне по прежней истории. И тогда вокруг его кресла завяжется борьба… Или, похоже, уже завязалась.
- Михаил Абрамович, - говорю, поначалу сильно сбавив тон. – Какими бы мандатами ни потрясал Ежов, это же ни в какие ворота не лезет – такая расконспирация работы разведки. Пусть и в стенах ОГПУ. А Ежов сюда вообще никаким боком. Если люди из партаппарата начнут копаться в ваших операциях, да лезть с советами и ценными указаниями, так всё пойдет псу под хвост! Это дело надо пресечь на корню, пока поздно не стало! – последние фразы бросаю нарочито жестко, с нажимом. – В ЦК надо обращаться, и объяснить, что подобная практика недопустима и грозит развалом работе разведки. Поговорите с коллегами-смежниками из РУ РККА: может быть, Николай Иванович и там наследил? А я могу поддержать своим заключением о полной необоснованности утверждений Ежова насчет возможности что-то протолкнуть по части получения кредитов через Банк де Франс. За такое некомпетентное вмешательство ему бы рога обломать…
- Как же! – снова кривится Трилиссер. – Он, похоже, в фаворе нынче. Ну, пожурят, может выговор вынесут. Тем дело и ограничится.
- Да хоть бы и так,   машу рукой. – Главное для нас в том, чтобы установить впредь жесткий порядок, ограждающий от всяких желающих лезть не в свое дело.
Но пока мы с Трилиссером обдумывали наезд на Ежова, Николай Иванович сам проявил инициативу. И произошло это еще до того, как настало время нам с Лидой возвращаться в Женеву. Буквально на следующий день Трилиссер позвонил мне и нарочито будничным голосом произнес:
- Добрый день, Виктор Валентинович. Не могли бы вы передать жене, чтобы явилась на работу к 14:00? – И, чуть-чуть помедлив, добавил:
- Да и сами бы заглянули. Если можно, пораньше. Есть, что обсудить.