Продолжаю:

16.3.

Бледное декабрьское солнце, повисшее невысоко над горизонтом, и светившее через плотную дымку, не делало этот зимний день веселее. Несмотря на холод, идем с Лидой на Лубянку пешком, чтобы еще раз обсудить линию нашего поведения. Да, те еще подарки в преддверии Нового Года – Ежов собирает партсобрание в ОГПУ, чтобы подвести итоги чистки парторганизации.
- Полагаю, что мне, поскольку я не являюсь штатным сотрудником ОГПУ, и не состою на учете в вашей парторганизации, ни формально, ни с точки зрения целесообразности, мелькать на вашем партсобрании не следует, - говоря эти слова, уже начинаю прокручивать в голове идею, как отвадить Николая Ивановича от вмешательства вдела разведки. Не убеждением, и не угрозами, нет. Тут надо хитрее… Сам, тем временем, продолжаю:
- Вам с Трилиссером надо четко держаться линии – некомпетентное вмешательство со стороны в оперативную деятельность разведки недопустимо. Это грозит развалом работы. И обыграть в соответствующем духе твой случай.
- А тебе, - включается в разговор жена, - надо обсудить с Михаилом Абрамовичем обращение в ЦК, чтобы установить на будущее твердый порядок, гарантирующий от неуемного комиссарства со стороны партийных чинуш.
- Да, - киваю н ходу, - но лично с Ежовым надо обходиться осторожно. Прямые обвинения надо свести к минимуму. Его позиции сейчас слишком сильны, чтобы мы могли их всерьез поколебать, а нападки на себя он запомнит и сможет устроить много пакостей. Надеюсь, Трилиссер это тоже понимает.
Моя милая рассеяно кивает в ответ, а потом вполне резонно замечает:
- Он ведь и так уже настроен пакости делать. Как же от его отвадить-то?
- Есть одна мысль, - говорю, растягивая слова, ибо мысль еще до конца не созрела. – Мы с Михаилом Абрамовичем через ЦК его на данный момент придержим… - эту надежду я питаю не без основания. Сталин всегда держал спецслужбы под личным пристальным вниманием, и, если грамотно подать ситуацию в духе - «Ежов закусил удила, слишком много на себя берет, и возомнил себя чуть ли не хозяином разведорганов» - вряд ли председатель Совнаркома встанет на его сторону. И я продолжаю вслух начатую мысль - …а дальше надо будет аккуратненько так переключить его внимание на какую-то другую проблему. Уже есть соображения…
- На какую? – немедля интересуется благоверная.
- На сельское хозяйство, - не без доли злорадства отвечаю ей. – Там такие заковыристые дела – век не разгрести. Будет, куда ему свое усердие не по разуму приложить.
На сем наш разговор прервался, и до самой Лубянской площади мы оба переваривали сказанное.
С Трилиссером я нашел полное взаимопонимание. Обращение в ЦК мы сформулировали очень аккуратно – мол, Николай Иванович, при всех его, несомненно, благих намерениях, несколько недопонял специфики работы разведки, что могло привести к ошибочным решениям. И чтобы впредь исключить подобные недоразумения, нужно четко оговорить допустимые методы контроля и вмешательства со стороны партийного аппарата – какие инстанции и в каких пределах имеют на это право. Эту идею мы положили на бумагу. А на словах Трилиссер собирался приватно поплакаться в жилетку Сталину: чьи же указания мне выполнять? Партийный контроль над разведкой, чтобы исключить разнобой и противоречивые приказы, должен исходить из одного центра. И негоже аппаратчикам, пусть даже и секретарю ЦК, ставить себя выше Политбюро.
Поскольку на собрании, посвященном чистке парторганизации ОГПУ, я не присутствовал, то о происходившем там узнал со слов Лиды. Она довольно скупо поведала:
- Мы популярно объяснили Ежову, что могло произойти, если бы его приказание было бы выполнено. И каковы были бы политические последствия этого. Но он, зараза, уперся, доводы наши воспринимать не желал напрочь. Это, однако, ему не помогло. Партсобрание проголосовало – считать партячейку ИНО прошедшей чистку. Даже Агранов не стал на этот раз мутить воду.
- Даже не попытался? – признаться, я ожидал от него какой-нибудь подлости.
- Нет, - ехидно улыбается жена. – Миша вычислил его информатора, и сегодня у Агранова не было никакой информации об обстоятельствах вокруг нашего француза. А когда Трилиссер доложил ситуацию, то крыть ему было уже нечем. Он ведь профессионал, понимает, чем дело запахло.
- Что решили с информатором? Дезу через него сливать будете? – спрашиваю из чистого любопытства. На дело это уже не влияет.
- Неосторожное обращение с личным оружием. Случайный выстрел при чистке,   холодно бросает Лида. – Внутри конторы такое прощать нельзя.
Дома мы с женой разговоров о работе не ведем. Общаюсь с тестем, выслушиваю его рассказы о новых веяниях в Коминтерне. Словечко «Народный фронт» уже в ходу. И без попаданческих подсказок обошлось. Обоснование вполне грамотное – поднимает голову крайне правая реакция как ответ на кризис. Финансовая олигархия под завесой социальной демагогии готовит режим жесткой диктатуры, и ей надо противопоставить объединенные усилия всех трудящихся классов.
Слушаю Михаила Евграфовича, а душа рвется в Женеву, к детям. Лидуся старается не подавать виду, но чувствую же, что она совсем извелась. Билеты на поезд уже взяты – на послезавтра, на воскресенье. Аккурат 29 декабря будем в Женеве. А назавтра мне предстоит еще одно серьезное дело. Гораздо более важное, чем игры в ОГПУ. Собираюсь провернуть комбинацию «тот, кто нам мешает, тот нам и поможет».
Мое положение «недочлена» ЦК не дает мне возможности участвовать в Пленумах и знакомиться с документацией, доводимой только до членов ЦК. Однако попасть вне очереди на прием к заместителю председателя ЦКК и по совместительству секретарю ЦК Андрею Андреевичу Андрееву это мне не помешает. Суббота сейчас – рабочий день…

Продолжение:

16.4.

Но прежде, чем отправляться к Андрееву, надо было всесторонне подготовить этот визит. Поэтому рано утром встречаюсь с Лазарем Шацкиным, предварительно – еще накануне днем – созвонившись с ним и попросив подобрать информацию, доступную ему, как члену ЦЦК. Встреча была короткой – мы едва успели перекинуться несколькими словами о наших делах, он отдал мне папочку с запрошенными материалами, и я поспешил на встречу с Сергеем Ивановичем Сырцовым, председателем Совнаркома РСФСР.
С ним я беседую в служебном кабинете и беседую обстоятельно. У нас имеется общая тема для беспокойства – ситуация в сельском хозяйстве. Всегда спокойный и даже флегматичный Сырцов кипятится с несвойственной ему горячностью:
- Черт знает, что творится! Меня наша политика на селе и прежде не очень-то радовала. Но то, что творится сейчас, переходит все границы, - Сергей Иванович на мгновение замолчал, стараясь успокоиться, и, вроде бы, это ему удалось. И тут он прямо-таки взорвался:
- Все прежние решения – псу под хвост! Такое впечатление, что решили вернуться ко временам продотрядов, комбедов и ревкомов! С беляками так можно было воевать, но экономику села на этом не построишь – ее так можно только развалить! Сидим на карточках, на заводах недовольство, легкая промышленность на голодном пайке, мощности недогружены, то и дело простои. Заготовки шерсти, кожи, льна, хлопка сорваны. В результате на обувь и мануфактуру настоящий голод. Распределяем по крохам через закрытые кооперативы и отделы рабочего снабжения. А в магазинах и кооперативных лавках – шаром покати! Если что появляется – выстраиваются огромные хвосты, как в гражданскую! – он перевел дыхание, но не успокоился.
- И что же делают эти умники в ЦК? Вместо того, чтобы навести порядок, они пытаются решить проблемы села самым грубым административным нажимом. Неужели непонятно, чем на это ответят крестьяне?! А если опять засуха? Завалим хлебозаготовки и на карточки нечего давать будет!
Дав себе выговориться, Сырцов переводит разговор в более конструктивное русло. В результате у меня в руках оказывается еще одна папочка – на этот раз с анализом ситуации по сельскохозяйственному производству и заготовкам. С этими материалами я и иду на прием к Андрею Андреевичу.
Беседу начинаю сразу с резкой постановки вопроса, разбавив ее толикой лести:
- Обращаюсь к вам, как человеку, понимающему всю серьезность такого мероприятия, как чистка партии. Это очень грозное оружие в руках партии, и меня серьезно тревожат обнаружившиеся в ходе последней чистки тенденции. Коллегиям областных и республиканских контрольных комиссий, как и коллегии ЦКК, приходится восстанавливать в партии и снимать взыскания с людей, ставших жертвой клеветы и ложных доносов. Больше всего беспокоит то, что на местах клеветнические доносы на честных членов партии нередко становятся основанием для исключения без какой-либо проверки по существу! – на этом заканчиваю вступление и кладу перед Андреевым папку, полученную от Лазаря Шацкина:
- Вот здесь большая подборка подобных случаев и кой-какая статистика. Сам я длительное время работаю за рубежом, но не могу не реагировать на складывающиеся тенденции. И то, что сообщили мне здешние товарищи, очень, очень серьезно! Мне очень не хотелось бы наблюдать, как чистка партии превратится из оружия выкорчевывания отступников, двурушников и разложившихся элементов в неконтролируемый нами процесс, которым будут пользоваться для чего угодно - сведения счетов, травли неугодных, групповщины и т.д., - но не для очищения наших рядов.
- Это очень серьезные обвинения,   жесткий взгляд Андрея Андреевича упирается прямо в меня. – Но не стоит обобщать отдельные прискорбные случаи, которые, действительно, имеют место. Конечно, с такими явлениями надо вести борьбу…
- Конечно, надо! – не слишком вежливо перебиваю я его. – Вот только ни по одному из тех случаев, которые содержатся в переданной вам папке, никто из допустивших необоснованные репрессии против честных членов партии, никакой ответственности не понес. Поймите, - доверительно понижаю голос, - тут дело не в моей мягкотелости, или, хуже того, в гнилом либерализме. Напротив! Я считаю, что в перспективе партии придется прибегнуть к еще более радикальной и жесткой чистке своих рядов, да и вообще чистке советского общества. И если мы будем попустительствовать тем, кто из карьеристских соображений, корысти или личной неприязни готов опорочить любого члена партии, любого советского гражданина, это оружие повернется против нас.
- Не надо преувеличивать! – на этот раз меня обрывает Андреев. – Партия не допустит!
- Так я именно того и добиваюсь, чтобы партия не допустила, - произношу, проникновенно глядя ему в глаза. – А то уже наметились нехорошие тенденции. Обвиняют в троцкизме на том основании, что товарищ некогда служил в одном ведомств, возглавлявшихся Троцким. Или правом уклоне, если служил под руководством Бухарина. Больше того, коллег и друзей таких заподозренных тут же обвиняют в политической близорукости, беспечности и т.п. Там мы докатимся черт знает до чего! Каждого из нас – и вас, и меня, - можно поставить таким образом под подозрение!
- Факты мы проверим, меры примем,   веско заявил заместитель председателя ЦКК. – Спасибо вам за сигнал, Виктор Валентинович.
Ага, спасибо. А то ты сам не знал об этих фактах! Внутри меня все кипит - все мое красноречие пропало впустую. Формально возмущаться повода нет: меня приняли, выслушали, обещали вникнуть и даже меры принять. Но очевидно, что Андреев этим фактам значения не придает, как меня Шацкин и предупреждал. Однако руки опускать не собираюсь.
- Вот здесь, - протягиваю Андрею Андреевичу совсем тоненькую папочку, - мои соображения по организации большой чистки советского общества, партийного и государственного аппарата. Такую чистку, конечно, прямо сейчас затевать несвоевременно, но нужда в ней назревает, и ее надо очень тщательно подготовить, чтобы добиться нужных результатов. Дело не срочное, но, полагаю, этот вопрос надо обдумать и обсудить наверху – если сама задумка покажется вам стоящей.
- Посмотрю, - коротко бросает Андреев, встает, захватив с собой мою тоненькую папочку, и, в отличие от предыдущей папки, продолжающей пребывать у него на столе, эта удостаивается помещения в сейф.