ДЕНЬ БОТАНИКА
фантастический роман

Закрыли путь через лес
Семьдесят лет назад.
Он дождем был размыт
И бурей разбит,
И ничей не заметит взгляд,
Что дорога шла через лес.
Реньярд Киплинг

ПРОЛОГ

Май, 2024 года
Москва, Юго-западный округ,
ул. Строителей.
Тополь взбесился. По стволу, покрытому светло-серой корой, пробегали судороги. Дерево раздирали рвущиеся изнутри силы, и после каждого приступа корчей оно вытягивалось к небу, выворачивало комьями землю, раздаваясь в толщину, шире раскидывало крону. Этой зимой бензопилы коммунальщиков прошлись по дворовым тополям, с целю уберечь жильцов окрестных домов от грядущего «снегопада» тополиного пуха. И теперь дерево бунтовало против произвола двуногих, заковавших его первобытную мощь в асфальт и посмевших устраивать им принудительное обрезание.
Асфальт вспучился горбом, пошёл трещинами. Из пролома навстречу солнцу ринулся тополёк. Серёга Бечёвников, житель дома номер семь по улице Строителей испуганно попятился. Деревце прибавляло по десятку сантиметров в секунду - словно на видео, демонстрирующем в ускоренном темпе рост цветка. Серый, стремительно одевающийся листвой ствол вытянулся уже на метр… пять… семь…
Ветви зацепились за провода, тянущиеся от фонарного столба, и те лопнули, рассыпая искры. Резко, свежо запахло озоном.
По всему двору творилось то же самое. Деревья – тополя, клёны, липы – рвались к небу. Макушка ели, самого старого дерева во дворе, оставшейся со времён, когда здесь была подмосковная деревенька, поравнялась с крышей двенадцатиэтажки. Разросшийся в толщину ствол смял стену гаража, ещё недавно отделённого от дерева полосой асфальта.
Кусты сирени, вперемешку с тонкими стеблями то ли тростника то ли бамбука, бурно захватывали двор. По фонарным столбам и стволам деревьев карабкались плети вьюна-переростка. Ни дать ни взять - волшебные бобы из фильма о Джеке - Победителе Великанов…
- «Я сплю… - ошарашено подумал Серёга. – Или под какой-нибудь психотропной пакостью. Подсыпали порошка в бутылку с колой, мазнули по фильтру сигареты…»
Асфальт под ногами содрогнулся – из под корней клёна, проклюнувшегося сквозь тротуар, ударил фонтан горячей воды. Серёга нырнул в подъезд, спасаясь от внезапного душа.
«Разорвало трубу ГВС! А рядом газовая магистраль – что будет, когда порвёт и её? А ведь порвёт – слишком густо лезет из-под земли взбесившаяся поросль, слишком стремительно липы и тополя превращаются в чудища, которых не постеснялся бы и кэмероновский «Аватар».
- Серёженька, помогите!
Он обернулся. Лидия Михайловна - немолодая, грузная тётка, жила в квартире с восьмидесятилетней матерью и тремя котами. Серёга, обитавший этажом выше, проклинал такое соседство – летом в открытую балконную дверь в квартиру проникала едкая вонь.
- Голубчик, умоляю вас! – зачастила женщина. Словно боялась, что он вставит слово – и откажет, конечно…
– По радио сказали, что этот ужас по всей Москве, и надо выбираться из города. А мама не может встать, у неё ночью был приступ! Лифт не работает, помогите спустить её на каталке!
Наманикюренные ногти впились в предплечье, и не надо было щипать себя, чтобы развеять галлюцинацию. Да и не бывает в галлюцинациях пожилых соседок в атласных халатах и тапочках на босу ногу…
- Конечно, Лидия Михайловна, пойдёмте…
Соседка что-то благодарно проблеяла и потрусила по лестнице вверх. Серёга двинулся за ней. Навстречу потоком спускались люди – навьюченные сумками, прижимая к себе плачущих детей. Пришлось прижаться к стене, пропустить.
«…радио! Она что-то сказала о радио…»
Значок сети помигал «лесенкой» индикатора и пропал. Ну конечно - сотовая связь завязана на мачты-ретрансляторы, и вряд ли взбесившаяся флора пощадила кабели. А вот ФМ-радио от сети не зависит …
«…необъяснимые аномалии, уже получившие название «Зелёный Прилив», поразили кроме Москвы, ещё несколько крупнейших мегаполисов планеты. Панические сообщения приходят из Нью-Йорка, Шанхая, Карачи, Сан-Паулу и Токио…»
«…стремительно распространяется. Прерваны электроснабжение, телефонная и сотовая связь. Подразделения МЧС пробиваются вглубь города…»
«…многочисленные жертвы. Комитет по Чрезвычайной ситуации, спешно созданный при столичной мэрии, призвал москвичей выбираться из города пешим порядком, оказывая помощь друг другу. По периметру города спешно разворачиваются эвакуационные пункты…»
«…магистрали полностью блокированы. Группы спасателей пытаются организовать вывод горожан за пределы МКАД. Из временного штаба МЧС, развёрнутого в бизнес-парке Румянцево, сообщают, что попытки осмотреть город с вертолётов и беспилотников не дают картины происходящего. Почти все районы сплошь закрыты кронами деревьев, заглянуть под них не представляется возможным…»
«...сотрудники ООН эвакуированы с крыши нью-йоркской штаб-квартиры на вертолётах. Новая штаб-квартира будет…»
«…император Нарухѝто отказался покидать резиденцию на территории замка Эдо в специальном районе Тиёда в Токио. Премьер-министр Японии сообщает…»
«…президент Российской Федерации объявил в своём экстренном обращении, что территория Кремля не затронута Зелёным Приливом и туда стекаются те, кто застигнут аномалией в центре...»
«…так же не пострадала. Штаб МЧС призывает жителей районов, прилегающих к ВДНХ, добираться до эвакуационных пунктов, развёрнутых на территории выставки. Оттуда будет налажена эвакуация по воздуху…»

Август, 2024 года
Москва, Ленинский проспект.
Нечётная сторона Ленинского заросла не так густо, как осевая, и браться за топор пришлось всего дважды. В первый раз – не доходя до перекрёстка с Университетским. Колючие кусты, проросшие сквозь тянущийся на пол-квартала завал из брошенных автомобилей, встали непроходимой стеной, так что пришлось искать обход через дворы. Второй раз - у входа в магазин. Топор, добытый третьего дня в «Мосхозторге», хоть и радовал глаз нарядным углепластиковым топорищем, но быстро затупился. И если бы не помощь Гоши – хрен бы Серёга проник в заветную торговую точку. А вдвоём они кое-как пробились через завесу проволочного вьюна и оказались в зале - к удивлению, почти не тронутом растительностью. Правда, с потолка свисали поросшие пушистой плесенью сосули, но на них-то ему было наплевать совершенно. Вот они, сокровища: стеклянные витрины с мачете и ножами-кукри настоящей, непальской работы. От маленьких, сувенирных, длиной в ладонь, до чудовищ, похожих на ятаганы, с латунными навершиями, деревянными рукоятями, в обтянутых кожей ножнах. И ни кусочка пластика - когда стало ясно, что изделия из полимеров потихоньку разлагаются, Серёга понял, что пора обзаводиться инструментами из натуральных материалов.
Перебрав десятка два кукри, он выбрал самый монструозный, длиной в пятнадцать дюймов - и тут же опробовал его, несколькими взмахами расчистив вход в магазин. Вроде, и пробыли здесь всего ничего, а вьюн уже успел перебросить поперёк дверного проёма свои ярко зелёные, крепкие, как сталистая проволока, плети.
С Гошей Серёга познакомился на углу Ломоносовского, когда потрошил «Азбуку Вкуса». Делить было нечего, запасов консервов, круп и спиртного в магазине хватило бы на десяток лет - так что они разговорились. Новый знакомый оказался бомжом. Он пришёл на Ленинский, чтобы поселиться в своей старой квартире, потерянной несколько лет назад из-за банальной истории с микрокредитом.
- А что будешь делать, если хозяева на месте?
Гоша задумчиво поскрёб в бороде.
- С чего бы это? Из Москвы все сбежали, как подорванные.
- А если сам дом - как этот?
Здание на другой стороне Ленинского, где находился банковский офис, было пропорото могучим, толщиной с автоцистерну, древесным корнем. В проломе, виднелись опрокинутые банкоматы.
- Глянь-ка… - Гоша ткнул узловатым пальцем. - В каждом двести-триста тысяч в новеньких купюрах!
- Так что ж не берешь? - хитро сощурился Серёга. – Сигнализации нет, подцепил ломиком - и всё твое. Гуляй, не хочу!
- Вот я и не хочу. – насупился Гоша. - Нет, врать не стану, поначалу была мысль…. А потом прикинул – ну чего я там, снаружи, не видел? Документов нет, деньги отберёт первый же патруль – их, говорят, на МКАД как собак…
- Говорят? Интересно, кто?
- Есть люди. Шарят по ювелирным магазинам, банкоматы взламывают - мародёры,... Только их мало. Почти у всех, кто суётся в город, начинаются дикие головные боли и приступы аллергии - из носа и глаз течёт, сыпь, зуд, отёки. Некоторые даже умирают. Вояки пытались зайти в костюмах химзащиты, с изолирующими противогазами – не помогает! Если и дальше так пойдёт, в Москве совсем людей не останется – я, да может, ещё ты…
- С чего ты взял, что я останусь? Может, я выжидаю, а сам ценности домой стаскиваю?
Гоша недоверчиво посмотрел на него и широко улыбнулся щербатым ртом.
- Не, ты не такой, меня не обманешь…
Серёга вздохнул – бомж затронул больную тему.
- Я, Гош, может, и хотел бы остаться, но что-то очкую. А ну как зарядят по Москве чем-нибудь шибко термоядерным? Тут-то нам всем и кирдык.
- Это с какой стати?
- А с такой, что лес может начать расползаться. И что тогда делать? Бульдозерами и танками его не остановить, пробовали уже…
- Погоди... – Гоша остановился. - Ты серьёзно насчёт бомб?
- По радио передали, о китайцах. Они запаниковали из-за Шанхая и готовы применить, если ситуация выйдет из-под контроля.
- Так ты наладил радио? - оживился Гоша. – Молодца̀! А я вот давеча забрался в «М-Видео», включал приёмники – молчат, заразы!
- Ещё бы им не молчать – полупроводники-то накрылись. Я нашёл в соседской квартире старую радиолу, ламповую – ловлю на средних волнах. Только помехи всё сильнее, боюсь, долго эта лафа продлится.

Апрель, 2025 года
Московский Лес.
Зелёная ампочка индикатора питания мигнула и погасла. Серёга по инерции сделал ещё пару оборотов. Каждый «радиосеанс», приходилось запускать динамо-машину, переделанную из найденного в «Спортмастере» электровелосипеда, и крутить педали, поддерживая жизнь, едва тлеющую в антикварной радиоле «Минск». Попытка приспособить автомобильный аккумулятор результата не дала – он разряжался до нуля за считанные минуты.
Но и это вот-вот потеряет смысл: сквозь какофонию атмосферных помех пробиваются лишь обрывки фраз. Может, виной всему древесные гиганты, чьи кроны сомкнулись высоко над полуразрушенными многоэтажками? Уже не вспомнить, когда он в последний раз видел небо без ветвей и листьев...
Серёга дотянулся до бледно-зелёного нароста, свисающего с толстой лозы, сделал надрез и подставил рот под хлынувшую струйку. Полезная штука эта «пожарная лоза»: и чистая вода под рукой и, случись возгорание – уродливые, похожие на болезненные опухоли, наросты, лопаются, заливая водой всё вокруг. Удивительно только, откуда она взялась – насколько Серёга знал, раньше такого растения не было и в помине. Впрочем, проволочного вьюна раньше тоже не было. Гоша, помнится, рассказывал о каких-то вовсе невиданных деревьях,  растущих на Ломоносовском...
Но Гоша уже месяц, как пропал. Вместо него со стороны МГУ стали появляться люди, навьюченные научной аппаратурой. Серёгу это встревожило: если высоколобые умники нашли способ справляться с «Лесной Аллергией», то скоро за дело возьмётся армия - и примется отвоёвывать у Леса пядь за пядью, как это происходит в Карачи. Пока паки не используют атомные бомбы, полагаясь на танки, бронированные бульдозеры и огнемёты – но долго ли это продлится?
Но волновался он зря. Вылазки учёных, обосновавшихся в Главном здании МГУ, носили характер спорадический. Серёга ни разу не видел, чтобы они выбирались в Лес дальше Вернадского и Ломоносовского проспектов.
В окно вливался весенний воздух. Необычайно тепло для апреля - похоже, понятия «времена года» теряют в Лесу прежний смысл. Он не заметил, когда наступила осень, а за ней зима. Громадные деревья и непроходимые кустарники, пришедшие на смену чахлой московской растительности, стояли вечно зелёными – листья осыпались с них одновременно с появлением новых. Снега тоже не было, температура ни разу не опустилась ниже десяти по Цельсию
Серёга пролистал тетрадь, в которую с некоторых пор заносил всё, что удавалось выловить из эфира.
"...три термоядерных удара с интервалом в 15 минут зафиксированы как многочисленными спутниками, так и сейсмическими станциями по всему миру. Мощность каждого в тротиловом эквиваленте составляет около трёх мегатонн. Баллистические ракеты «Дунфэн-81» стартовали из восточных районов провинции Цинхай, где развёрнута 3-я дивизия ракетных войск НОАК…»
«…чудовищное преступление коммунистического режима Китая. Количество жертв оценивается..."
Всё-таки решились… Сразу три боеголовки мегатонного класса – наверное, на месте Шанхая сейчас озеро застывшего радиоактивного стекла, из которого торчат оплавленные скелеты небоскрёбов.
«…Москву решено сохранить в нынешнем состоянии, установив по линии МКАД заградительный режим. Не самый худший вариант, если сравнивать с Нью-Йорком, медленно, но верно превращающимся в криминально-анархический анклав, в который стекаются маргиналы и уголовный элемент со всей Северной Америки...»
«…власти Бразилии снова отказали наблюдателям миссии ООН в доступе на территорию Сан-Паулу. Лагеря беженцев в соседних штатах переполнены. Общее число перемещённых лиц по осторожным прикидкам составляет…»
И это всё – за четверо суток, хотя он часами не слезал с велогенератора. Похоже, последняя ниточка, связывающая его с миром за МКАД, вот-вот оборвётся. И тогда - он сложит в старенький рюкзак своё барахло, заткнёт за пояс кукри. Запрёт дверь квартиры, где прожил всю сознательную жизнь, спрячет ключ – кто знает, может, придётся вернуться? - повесит на плечо двустволку и пойдёт вниз по лестнице, перешагивая через бледные, в пупырчатых наростах, плети пожарной лозы.

ГЗ МГУ,
кафедра ксеноботаники.
Заведующий складом Вислогуз походил на персонажа армейского фольклора - не хватало, разве что, кителя из офицерского габардина с гладкими, украшенными маленькими звёздочками, погонами. Обстановка тоже соответствовала – ни дать, ни взять, армейская каптёрка с барьером и решёткой, сваренной из арматуры. За ней высились стеллажи, заставленные ящиками, коробками, жестяными банками.
- Новий лаборант, значить… - кладовщик двумя пальцами разгладил сивые усы, отчего ещё больше стал похож на хохла-прапорщика. – Имущество прийшо̀в получать? А имущество – воно̀, ж гро̀шей стоит! Утратишь, або спортишь - хто платить будэ?
Он и говорил, как хохол - путая русские и малороссийские слова и обороты.
- Я и заплачу, кто ж ещё? – ответил Егор. – Вы же под роспись выдаёте…
- Заплатит вин.. – скривился «прапор». – Та що с тебя взять, хлопчик? Мабуть, не от хорошего життя̀ в лаборанты подался, гро̀ши потрѝбни?
- Потрибни. – не стал скрывать Егор. – Нужны, то есть. Гро̀ши.
- А коли потрибни – бережи казённое добро! Ось туточки поставь загогулину…
И протянул Егору амбарную книгу. На бледно-жёлтой картонной обложке с матерчатым корешком значилось: «ЖУРНАЛ УЧЁТА». И, ниже, от руки: «Лаборатория микологии. Выдача спецодежды и имущества».
- Споча̀тку – одёжа. Робочий костюм, брезентовий…
На барьер легла стопка светло-зелёной ткани. Егор развернул, встряхнул – куртка с глубоким капюшоном, москитной сеткой, карманом на груди и белыми хлопчатобумажными тесёмками-завязками на рукавах. И брюки – мешковатые, с такими же завязками внизу штанин.
- Це особливая одёжа супротив усяких паразитив. Ось моту̀зочки, бачишь? Перед выходом в Лес затя̀гуй, щоб ниякая гидо̀та ни пролизла!
Егора так и подмывало сказать, что он приехал из Новосибирска и о мерах против энцефалитного клеща знает не понаслышке. Но сдержался – сейчас не время для самоутверждения.
- Пуговици пластиковые були, так их плесень схарчила. Нови сам пришьешь – ось, трима̀й…
«Прапор» прибавил к стопке горсть мелких зелёных пуговиц. Егор взял одну: на металле пятиконечная звёздочка с серпом и молотом.
- Шить-то умеешь?
- Справлюсь.
- Тоди обувка. Тоби шо – чоботы, черевики? Ось, выбирай…
Выбор был небогат: солдатские кирзачи, все в жестяных складках от долгого хранения, и берцы. Егор без колебаний взял берцы.
На склад к Вислогузу его отправил заведующий лабораторией – после того, как прочёл записку на обороте визитки секретаря приёмной комиссии и задал несколько вопросов. И всё: «Вы приняты, молодой человек. Срок стажировки - неделя, а пока, ступайте на склад, получите всё необходимое».
В список необходимого, кроме одежды и обуви, входили: армейский котелок, фляга в чехле, сапёрная лопатка, кожаный офицерский ремень с латунной пряжкой украшенной звездой, брезентовый рюкзак со шнуровкой по бокам и офицерская плащ-палатка. Каждый предмет сопровождался массой наставлений на суржике.
Напоследок из-под барьера появился кожаный планшет на тонком ремешке.
- Тримай, студент, вид сердца видтрива̀ю! Карандаши визьмеш у девчат у канцелярии. Компаса нет, у Лесу вин каже ни направления, а погоду на запрошлый год. И ось ще…
Егор недоумённо повертел в руках прямоугольник из желтоватого прозрачного пластика, испещрённого фигурными отверстиями, со шкалами по краям. Чёрные буквы сообщали: «Офицерская линейка».
- А я думал, в Лесу полистирол разлагается…
- Селюк ты хлопчик, а ния̀кий не студент! Це не полистирол, а целлулоид – против его Лес ничо̀го не мае. Ось и на планшете карманчик прозрачный, бачишь? Вин тоже из целлулоида. А полистирол, полиэтилен та ѝньший пропилен - плесень их за пять хвалын зжира̀е, озирну̀тися не поспеешь!
- А почему всё такое старое? Нет, я понимаю, в современном снаряжении полно полимеров, но неужели не нашлось чего-нибудь поновее? Этому хламу лет сто, не меньше!
- Это не хлам, а армейское имущество со спецсхранения! – от возмущения завскладом забыл о малороссийской мове. – Склады – здесь, под Главным зданием. Никакой синтетики, натурпродукт!
- Может, там и оружие есть?
- Может, и есть. Тильки тебе воно не полагается. Якщо зроблять тебе рейдером – тоди иньша справа, тоди выдадут. Только спочатку зачёт треба буде сдать. А пока – ось, тримай!
Вислогуз переходил с суржика на русский язык, сам того не замечая. Видимо, этого требовали соображения высшего порядка.
Егор сразу узнал штык-нож от АК-47 старого образца – в вытертых до белизны металлических ножнах, с рыжими бакелитовыми щёчками.
- Ох, лы̀шенько, трохи не забув…
Кладовщик покопался в шкафу и извлёк оттуда тряпочную сумку зелёного цвета с лямкой через плечо. Егор отстегнул клапан, украшенный расплывшимся фиолетовым штампом, и удивлённо поднял брови.
- Противогаз-то зачем?
Такие он видел только в музее: резиновая маска с круглыми стеклянными глазницами, резинками на затылке и ребристым хоботом, соединённым с жестяным бочонком фильтра.
- В Лесу дюже богато ядовитых спор и пыльцы. Ты же не хочешь надышаться який-нибудь пакостью?
Егор пожал плечами – действительно, перспектива безрадостная.
- За штык распишись в иньший ведомости, тому що порядок. Ось тут, добре… Претензий, значить, немае?
- Немае. Спасибо вам, товарищ праа… э-э-э, заведующий.
Егор сложил «имущество» в рюкзак и затянул брезентовые ремешки.
– Так я пойду?
- Йди, хлопець, йди…

Замоскворечье,
Большая Ордынка.
Их нагнали на Большой Ордынке. Завеса крон образовала здесь большой разрыв – пятидесятиметровые лесные великаны возвышались только на правой стороне улицы; на левой же пространство между домами захватили высоченные, вровень с пятыми этажами, кусты акации и буйно разросшаяся сирень. Удивительная это была сирень – в аномальном климате Леса она цвела раз в три-четыре месяца, не обращая внимания на времена года. И всё это время окрестные улицы затоплял одуряющий аромат.
Но сейчас было не до аромата. Заметив мелькнувших в глубине Иверского переулка  шипомордников, Сергей скомандовал прижаться к церкви на правой стороне улицы. Ниши между колоннами давали какую-никакую защиту: твари Чернолеса хотя бы не бросятся с разных сторон. Похоже, их преследовали три стаи, полтора десятка тварей - агрессивных, злых, охочих до человеческой плоти.
Когда стаи шипомордников охотятся вот так, вперегонки, никаких «танцев с волками» не будет. Накинутся все разом, стремясь вырвать добычу из когтей и клыков конкурентов. И их придётся встречать - свинцом и острой сталью.
Петюня спиной затолкал мелко трясущегося Мойшу в нишу между колоннами, откинул штык и звонким щелчком зафиксировал его на стволе. Руки у челнока дрожали, и Сергей подумал, что толку от такого союзника будет немного.
«…а что, у тебя есть выбор?..»
- Нам бы только сбить первый напор. – Сергей постарался, чтобы голос его звучал увереннее. – Положим двух-трёх, остальные кинутся их рвать, а мы тем временем отойдём ещё на пару кварталов. До Добрынинки недалеко, туда не сунутся...
- Может, укроемся в подъезде? – Петюня кивнул на противоположную сторону улицы, где под покосившейся вывеской чернел дверной проём. – Поднимемся повыше, завалим лестницу, отсидимся…
- И долго собрался отсиживаться? – поинтересовался Сергей. - Они ведь не отстанут. Застрянем – через час здесь соберётся половина шипомордников Чернолеса. Как думаешь, надолго у нас хватит патронов?
- У меня четыре снаряженные обоймы. Ещё в рюкзаке, в трёх пачках, шестьдесят штук – и всё.
- А у меня и того меньше, десятка два. За полчаса сожжём, а потом – штыком будешь отбиваться?
- Да я что, я не спорю. - уныло отозвался Петюня. - Ты егерь, тебе виднее…

Первую тварь Сергей снял в прыжке, из правого ствола. Выстрелом из левого, в упор, разворотил загривок второй, попытавшейся проскользнуть низом, и едва в этом не преуспевшей – ещё мгновение, и шипы пропороли бы егерю бедро. Следующие две отпрянули от тычка рогатиной и попятились, подарив человеку драгоценные секунды на перезарядку.
Слева, над ухом, часто захлопал карабин. Силы удара пуль промежуточного патрона 7,62 миллиметра не хватало, чтобы гарантированно свалить шипомордника – подстреленные заполошно чирикали, свистели, вертелись на месте, стараясь дотянуться до раны.
Затвор СКС клацнул и встал на задержку. Петюня воткнул на место обойму, загнал в магазин патроны, но выстрелить не успел – крупный шипомордник, перемахнув через головы сородичей, обрушился на него сверху.
У челнока было не больше мгновения, чтобы спасти свою жизнь. И он не подкачал: припал на колено и принял трёхпудовую тушу на штык. Гадина извернулась, стараясь достать жертву скорпионьим хвостом, штык сломался, извивающаяся тварь отлетела в сторону, шмякнувшись о колонну. На смену ей пришли сразу два шипомордника – низко припали на передние лапы и поджали хвосты для прыжка «колобком». Петюня, вконец потерявший голову, перехватил карабин за ствол и замахнулся, как бейсбольной битой, словно рассчитывал отправить в аут эти смертельно опасные мячики.
По ушам ударил сдвоенный шипящий свист. Первая тварь опрокинулся на бок - под лопаткой у неё торчал хвостовик арбалетного болта. Вторая сиганула куда-то в бок и исчезла в завесе проволочного вьюна.
- Эй, парни, сюда ходи, прикроем, да?!
Новый залп – на этот раз к арбалетам присоединились помповые ружья. Хлёстко, пастушьим кнутом, ударила винтовка. Семеро стрелков растянулись в цепь поперёк улицы. Командовал тот, что стоял в середине - здоровенный, широкоплечий, в старомодном пиксельном камуфляже и оранжевом, заломленном на левое ухо берете. За поясом кинжал-кама в чеканных ножнах, у ног захлёбывается утробным рыком кавказская овчарка.
- Воккха стаг, могушалла муха ю хьян , Ваха! – Сергей помахал владельцу берета. – Сказать не могу, как я тебе рад!
Чечен в приветственном жесте поднял над головой СВД.
- Спецназ своих не бросает, Бич! Услышал стрельбу – ну, думаю, хорошие люди в беду попали, помогать надо. Молчать, Абрек, свои!
Огромный пёс недовольно заворчал. На Сергея он не смотрел - провожал недобрым взглядом жёлтых глаз улепётывающих по Большой Ордынке шипомордников. Под густой шерстью дрожали натянутые струны мускулов: стоит хозяину подать знак, и сорвётся с места – рвать, давить...
- Здравствуйте, уважаемый Ваха! – Петюня опасливо выглянул из-за колонны. - Вы собачку-то попридержите, а то, как бы она моего Мойшика не кусила…
- Нэ боись, брат… – ухмыльнулся чечен. - Веди своего ишака – Абрек не тронет, если я не велю.
Ослик с библейским именем не поверил этим заверениям - Петюне пришлось с проклятиями выволакивать упрямую животину из ниши. Вахины бойцы тем временем занялись подстреленными тварями.
- Мускусные железы вырезают? – Петюня кивнул на кряжистого мужчину, наклонившегося к туше с большим ножом. За спиной у охотника висел большой блочный арбалет.
Чечен развёл руками.
- Слюшай, откуда я знаю - мускус-шмускус? Твои дружки хорошую плату дают, вот Василь Петрович и режет. Тридцать желудей за хвост, э?
Лесные знатоки снадобий, широко использовали секреты, выделяемые железами в основании хвоста чернолесской твари. Но шипомордники были редкой добычей - мало кто из охотников рисковал приблизиться к Чернолесу.
- Куда дальше пойдёшь, Бич? – осведомился Ваха. – А то, давай на Кордон, а? Примем как дорогих гостей!
Сергей пожал плечами.
- Не знаю, Ваха, не знаю. Я к Крымскому мосту собирался, за мной туда завтра утром придёт лодка.
- Э-э, брат, какой мост? Шипомордники разбрелись по округе, теперь всё зверьё переполошится. Часа через два темно будет, куда пойдёте? А на кордоне - посидим, за жизнь побазарим, чачи выпьем, да? Завтра с утра и тронетесь…
Подошёл Петюня. Он привязал ослика к решётке и теперь вертел в руках покалеченный карабин.
- Мать твою за ногу, штык сломал! С-суки рваные эти ваши шипомордники! И куда он теперь такой?
- Среди них и кобели встречаются, самцы то есть. – не удержался Сергей. - Что до штыка - загляни к Кузнецу на мост, знаешь? Он сделает в лучшем виде. И не штампованное дерьмо, как у тебя, а кованый, из хорошей стали.
- Знаю, конечно… - уныло кивнул Петюня. – И какие у него цены – тоже знаю. Да и когда ещё я туда доберусь…
- Слюшай, дорогой, зачем добираться, а? – Ваха хлопнул челнока по плечу так, что тот едва устоял на ногах – У нас на Кордоне свой кузнец есть! Кинжалы делает, топоры делает, наконечники. Арбалеты тоже делает, хорошие, сильные, с колёсиками! Исправит твой эскаэс, мамой клянусь! А мы с Бичом пока посидим, побазарим…
- …чачи выпьем. – закончил мысль Сергей. – Ладно, уболтал, чёрт языкастый… Петюня, отвязывай своего Моисея и пошли. И нечего облизываться на шипомордников, это не наша добыча!
- Да я и не спорю… - вздохнул челнок. – Только знал бы ты, Бич, как они идут сейчас на Речвокзале! Давеча Кубик-Рубик весточку прислал: «всё, мол, что привезёшь – куплю…» У них сейчас бум на чернолесские ингредиенты.
- Погубит тебя жадность, Петюня. Где ты – а где Речвокзал? Пока доберёшься, десять раз сожрут.
Челнок удивлённо посмотрел на собеседника.
- С чего мне-то туда тащиться? Есть люди, возьмут, и заплатят хорошо… Ты, если что, имей в виду, Бич, лады?
- Что имею, то и введу… – усмехнулся егерь. – Шагай уже, коммерсант!

ГЗ МГУ,
общежитие.
Общежитие поразило Егора своим запущенным видом. Когда-то очень давно администрация не пожалела средств, украсив стены декоративными панелями из негорючего пластика. Теперь на месте сожранного плесенью евровеликолепия осталась обшарпанная извёстка, покрытая неопрятными пятнами потёков. О былой роскоши напоминал, разве что, дубовый паркет и деревянные оконные рамы, которые, по счастью, не успели заменить пластиковыми стеклопакетами.
Лесное море, плещущееся у подножия красных, имперского гранита, колонн, не делало попыток проникнуть внутрь. В стенах Главного Здания люди не страдали от Лесной Аллергии, загадочного синдрома, тридцать лет назад изгнавшего жителей мегаполиса за МКАД, и с тех пор успешно противостоящего попыткам вернуть утраченное.
Подобных «экстерриториальных» клочков прежней Москвы в границах Леса было три. Ну, четыре - если считать Кремль, о котором Егору успели поведать несколько леденящих кровь историй. На Северном Речном вокзале располагался перевалочный пункт для тех, кто перемещался между Лесом и внешним миром - «Замкадьем», как называли его лесовики, следуя традиции, возникшей задолго до Зелёного Прилива. На ВДНХ раскинулся самый большой рынок Леса. Через Ярославку шёл весь оборот товаров центральных, северных, восточных и юго-восточных территорий, от Кузьминок до западной кромки Большого Болота. А вот переселенцев на ВДНХ было немного – страдающим даже лёгкими формами Лесной Аллергии непросто выдержать пеший переход по Ярославке. К тому же, по реке намного проще добраться до МГУ и Полян Серебряного Бора и Коломенского, куда и стремились восемь из десяти приезжих.
Эти сведения Егор почерпнул из буклета, полученного в приёмной комиссии. Как и обещал секретарь, с размещением в общежитии проблем не возникло: предъявив направление, Егор получил ключ у дежурной по этажу - немолодой, бесформенной тётки в синем халате и войлочных тапках - и отправился обживать новое обиталище. Население ГЗ с прежних времён сократилось чуть ли не вдесятеро, так что, при желании, можно было получить в единоличное пользование целый отсек из двух комнат. Кухни не было - она располагалась в дальнем конце коридора, общая для всех обитателей этажа. По совместительству – местный Форум, Майдан и Дом Культуры.

Помещение тонуло в полумраке – верхний свет не горел, а настольной лампы с треснутым абажуром зелёного стекла едва хватало на то, чтобы осветить открытую книгу и чуть-чуть  её владелицу. Девушка сидела вполоборота, и вытертая до белизны клеёнка, свисающая со стола, не скрывала круглых, соблазнительно гладких коленок.
- Можно воспользоваться вашим чайником? У меня пока нет своего…
Хозяйка книги подняла на пришельца глаза и, чуть помедлив, выпрямилась на табурете. Егор машинально отметил, что незнакомка не заморачивается бюстгальтерами – тёмные соски легкомысленно просвечивали сквозь ткань топика.
Девушка приветливо улыбнулась.
- Новенький, что ли?
- Да, только заселился. Купил вот в буфете пару булочек, но не хочется всухомятку…
Улыбка у неё была очаровательной -  с задорными ямочками на щеках.
Девица встала - Егор испытал лёгкое потрясение, убедившись, что выражение «ноги от ушей» вовсе не фигура речи - и щёлкнула выключателем.
Это было второе потрясение: при ярком свете оказалось, что кожа девицы, безупречно матовая, безупречно гладкая - не кожа, а мечта производителя рекламы косметических средств - имеет легкий зеленоватый отлив. Глаза были ей под стать: ярко-зелёные, с радиальными лучиками. В сочетании с блондинистой, редкой густоты гривой – эффект убийственный.
- Удивлены? – девица усмехнулась. – Да, я из местных. «Золотые Леса» - слышали?
И подняла руку, демонстрируя тонкое, немыслимого изящества запястье, украшенное кожаным браслетом с узором в виде замысловато переплетающихся листьев и стеблей. В лучах настольной лампы узор отливал золотом.
Егор едва нашёл силы, чтобы кивнуть. Изумрудные глаза завораживали.
- Вообще-то я не здесь живу, а в посёлке под смотровой площадкой. Сюда заглянула навестить подруг и вот, засиделась.
- Кхм… так я насчёт чая...
- Вот титан, наливайте. Заварка есть?
Здоровенный, около метра в высоту, никелированный бак стоял на столе, в углу кухни. В нижней части имелся блестящий металлический краник, из которого в подставленное блюдце падали редкие капли.
- Осторожно, горячо!
Предупреждение запоздало. Егор зашипел, дуя на пальцы – металл был почти раскалён. Это подтверждала и шкала термометра, вмонтированного рядом с длинной, во всю высоту бака водомерной трубкой. Рядом, на облупленной жестяной табличке значилось: «Кировский завод «Электробытприбор».
- Ну и чудище! А что, электрических чайников здесь нет?
- Комендант запрещает держать в комнатах, боится пожара. Ну, ребята и приспособились делать бульбуляторы.
- Бульбу… что?
- Вы как ребёнок! – рассмеялась девица. Смёх у неё был мелодичный, звонкий – словно разом звучало множество хрустальных колокольчиков.
- Всё-то вам, замкадышам, надо объяснять! Берёте два безопасных лезвия… знаете, что это такое? Прикрепляете к каждому лезвию проводок, прокладываете между ними спички – только головки не забудьте обломить, с вас ведь станется… Потом обматываете нитками, опускаете в стакан, а кончики проводков – в розетку.
От такого инженерного креатива Егор слегка завис.
- И… кхм… работает? Бульбулятор?
- Ещё как! За полминуты литровую банку кипятит. Но если комендант застукает – такой скандал будет, ужас! А вообще, тут полно старья. Нормальная техника не работает, выкручиваются, как могут…
- А откуда его берут… старьё?
- Да откуда угодно! Хотя бы с подвальных складов. Знаете, какие они здесь? Говорят, туда сваливали всё, что устарело, а выбросить жаль. Там и бомбоубежища - огромные, на случай ядерной войны. В них полно припасов, закладывали лет сто назад!
Егор вспомнил кладовщика-прапора с его собранием армейского антиквариата.
- Знаю, выдали сегодня кое-что – как раз оттуда…
- А на нижнем уровне даже ядерный реактор! – таинственным тоном поведала зеленокожая.
- Ядерный реактор? Да ладно, быть не может…
- Не может, значит? – в голосе собеседницы звучал скепсис – Да что вы говорите? Конечно, вы там, в Замкадье, самые умные… А вот скажите, откуда тогда электричество?
- Нет здесь никакого реактора, это я вам как физик говорю. Ядерный реактор не может работать без электроники, а она вся на полупроводниковой базе.
Девица не нашла, что возразить, и Егор поспешил закрепить успех:
- Вы на какой кафедре учитесь?
Из всех факультетов в Университете осталось три – Биофак, Химфак, факультет почвоведения, да ещё кафедра палеонтологии, изучающая редкие островки плейстоценовой и миоценовой флоры и фауны, разбросанные по всему Лесу.
- Я работаю в библиотеке, в отделе обслуживания. Заходи как-нибудь, поболтаем. Тебе ведь книги получать надо?
Егор кивнул.
- Вот и заходи. А сейчас – извини, подруги ждут…
- Конечно, зайду, спасибо за помощь!
- Кстати, меня зовут Лина. – девица кокетливо наклонила голову.
- Егор. Так я загляну… в библиотеку?
- Заглядывай, буду рада.
«Как же, подруги её ждут…» - Егор завистливо проводил точёную фигурку взглядом. Повезло ведь кому-то – заполучить такую красоточку! А что зелёная кожа –в этом можно даже найти своеобразную прелесть. Скажем, на чёрных простынях, или тёмно-зелёных, под малахит – любой поклонник фэнтези придёт в восторг...

Замоскворечье,
Добрынинский Кордон.
Добрынинка входила в число нечастых в Лесу мест, где можно видеть небо над головой. Высоченные клёны и ясени растут здесь только по контуру площади, не покушаясь на центральную часть с памятником Навоѝ. Потому и люди здесь живут весёлые, жизнерадостные и, в отличие от большинства лесовиков, могут похвастать густым загаром.
Ваха Исрапилов возглавлял обосновавшуюся здесь большую общину фермеров – большую, разумеется, по меркам Московского Леса, где и дюжина человек легко сойдёт за толпу. А население Добрынинки давно перевалило за полсотни. Крепкое хозяйство, гостеприимство обитателей, основательные укрепления создали Добрынинскому Кордону репутацию главного перекрёстка Замоскворечья, где охотно принимают челноков, егерей и прочий бродячий люд. Сергей был на Кордоне частым гостем и пользовался здесь особым уважением. Особенно после того, как по просьбе Вахи перегнал с ВДНХ барана и пяток овец. С тех пор в местной чайхане стали подавать превосходные, лучшие в Московском Лесу, шашлыки и шурпу.
Ваха взял со стола кувшин – изысканно-вычурный, сверкающий серебром, - и стал разливать по серебряным с чернью чаркам кубачѝнской работы бледно-золотую жидкость. Чачу он гнал сам, из дикорастущего винограда, который на Кордоне сумели кое-как облагородить. Вино такая «лоза» давала нестерпимо кислое; свежий сок сгущали и смешивали с протёртыми орехами, саговой мукой и мёдом диких пчёл. Получалось нечто вроде твёрдой пастилы, ценимой за питательные свойства и удобство транспортировки. А выжимки шли на чачу.
Наполнив чарки, Ваха вернул кувшин на место, рядом с чеканным серебряным блюдом, полным кусков жареной баранины, истекающих янтарным жиром. Добрынинский аксакал питал слабость к роскошной утвари - её было полно, в квартирах, давно лишившихся хозяев, в ювелирных и антикварных магазинчиках, которых в Замоскворечье всегда было пруд пруди. Хрусталя и фарфора Ваха не признавал, а на подколки Сергея – «вампиров опасаешься, уважаемый?» - отвечал невнятным ворчанием.
- Вот ты скажи… - егерь с удовольствием выцедил чарку и принялся пальцами ковыряться в мясе – порядки за столом были исключительно кавказские. – Ты ведь, мусульманин, а спиртное хлещешь – только держись! Вам разве аллах не запрещает?
- Э-э-э, дарагой, какой запрет? - старейшина Кордона оприходовал чарку, сжевал кусок баранины и вытер жирные пальцы о загривок лежащего у его ног Абрека. Пёс повизгивал от преданности и изворачивался, норовя лизнуть руку хозяина.
– Школа ходил, да? Омар Хайям, «Рубаи», знаешь? «Отравлен день без чистого вина»! Поезди с моё по горячим точкам - поймёшь, что всё это ерунда. Меру надо знать!
Прапорщик военной полиции, получивший ранение в Ливии, был застигнут Зелёным Приливом на койке, в реабилитационном отделении госпиталя имени Бурденко. Не сумев в панике первых дней выбраться за МКАД, Ваха вскоре обнаружил, что недуг, гонящий людей из города, на него не действует. Собрал вокруг себя горстку таких же везунчиков, и после недолгих скитаний осел на Добрынинской. С тех пор община прирастала людьми, и не только кавказцами – вахиных земляков насчитывалось здесь едва ли полдюжины.
Поселение разрослось вширь, и по праву считалась одним из самых крепких во всём Замоскворечье. Кроме винограда здесь выращивали овощи, занимались бортничеством, собирали орехи и ягоды. Но главным продуктом Добрынинки считалось саго - рассыпчатая, богатая крахмалом субстанция, получаемая из плодов дынного саговника, растения, дающего крупные, размером с дыню, плоды.
Из саго пекли лепёшки-лаваш, варили кашу, делали лапшу и даже ухитрялись лепить пельмени. Именно саговая паста и крупа, а вовсе не фирменная добрынинская медовая пастила, и даже не чача составляли львиную долю «экспорта» Кордона. Обычные злаки в Лесу росли плохо, и его обитатели испытывали потребность в доступных заменителях хлеба. А саговый лаваш стал излюбленной дорожной пищей челноков, егерей и других лесных скитальцев.
Абрек ухитрился извернуться и облизал руку хозяина. Получил щелчок по влажному кожаному носу, чихнул и шумно помотал кудлатой башкой.
- Хороший у тебя пёс, Ваха, сильный.
- В одиночку шипомордника берёт! – похвастался чечен. - С такими можно на ночь караулов не выставлять - всё учуют, унюхают, и тревогу зря не поднимут. Хочешь, щенка подарю?
Егерь посмотрел на пса. Тот оставил руку Вахи и блаженно вытянулся у очага.
- Спасибо, уважаемый, но куда он мне? Щенка растить надо, воспитывать, а я всё время в дороге…
- Ладно, дорогой, не хочешь – твоё дело. Я вот давно хочу спросить - почему тебя называют Бичом? Ты же не сидел, да?
- Слава богу, не пришлось. А «Бич» - это от фамилии. Бечёвниковы мы, со школы прилипло…
Это было не совсем так: от отца-геолога Сергей слышал рассказы о бичах - освобождённых, а то и беглых, сидельцах, из которых в прежние времена рекрутировались сезонные рабочие для таёжных изыскательских партий и артелей, и сам придумал себе такое прозвище. И теперь оно его вполне устраивало: вольный лесной скиталец, ни кола ни двора, все добро в заплечном мешке - в самом деле, чем не бич?
Ваха осушил третью чарку. Макнул кусок лаваша в бараний жир, закусил, вытер рукавом усы.
- Проблема у меня, Бич. Сын мой, Умар, вырос - словно не нохчо̀й вовсе! Сильван, сам понимаешь.
- Понимаю. Рождённые в Лесу, на жизнь иначе смотрят. Недаром глаза у них зелёные…
- А я о чём говорю, да? Буду держать его при себе - сорвётся, уйдёт, а Чернолес-то под боком! Сунется туда – беда будет…
Сергей испытующе посмотрел на Ваху. Чечен, не моргнув, выдержал взгляд.
- Хочешь, чтобы я взял его в ученики?
- Правильно понимаешь, брат. Я тебя просить не стал бы, сам догадался…
- К чему церемонии? Просьбу твою я исполню. Куда ему прийти – сообщу, передам с белкой. А пока, собирай Умара в дальний поход. Обувка покрепче, снаряга, оружие… да что я говорю, сам всё знаешь!
- Знаю, да... – кивнул чечен. – Слюшай, а может, сразу и заберёшь его с собой? Мамой клянусь, к утру всё будет готово – а то, как бы не забрёл по дороге куда не надо.
- Извини, уважаемый, не могу, занят. Недели через две жди белки. Доберётся в срок до места, которое укажу – считай, прошёл проверку на профпригодность. Да ты не переживай, справится, если голова на плечах есть...
- Не буду спорить Бич, тебе виднее – ты егерь, я фермер...
- Какой ты фермер, Ваха? – тихо сказал Сергей. - Ты - воин, тайпанан хьалханча . И хоть тейп твой маленький, и люди в нём всякой крови, это не отменяет главного: ты им и закон и защита, они за тебя горой, как за родича.
- Как и друг за друга, Бич. В Лесу иначе нельзя.
- Почему нельзя? Можно. Вон, Петюня один - и ничего, живёт.
- Это пока он семью не завёл! – покачал головой чечен. – Без семьи – какой с него спрос? Можно и мотаться туда-сюда, как лист на ветру. А если у мужчины жена, дети – надо на землю сесть, дом строить, к людям прислоняться, к соседям.
- Так и я одиночка, забыл? И соседей у меня нет. Годы не те - прислоняться к кому-нибудь…
- Ты – другое дело, Бич. Ты плоть от плоти Леса. Мы в нём живём, а ты им живёшь. Как мой Умар, как эти, из Лосинки…
- Авата̀рки?
- Да, они. За ними будущее, Бич, и за тобой - не за мной. Я доживу своё, детей подниму, помогу своим людям их детей поднять. А уж дети сами пусть всё по-новому устраивают, по-своему. Только пусть не забывают, что они тоже люди. Ты им помоги, Бич, хорошо? Ты, как и я, прежние времена помнишь. Сколько тебе тогда лет было, а?
- Двадцать три.
- Сейчас, значит, пятьдесят три? А мне уже седьмой десяток.
- Да, Лес не даёт нам стареть…
- Не так, Бич, не так. Это тебе он не даёт стареть. Мы уже сколько лет знакомы – двадцать,?
- Двадцать один год, Ваха.
- Двадцать один, да… И за это время ты совсем не изменился – пацан пацаном, прости за прямоту. Ты Лес в себя впустил, только по-другому, не как Умар, не как сильваны или эти, зелёные…
- Аватарки, Ваха, аватарки. Когда запомнишь?
- Не нравится мне это слово. Не наше оно, чужое… Так я о чём? Ты Лес чувствуешь, он – часть тебя. Но ты не дал ему себя переделать, собой остался. Понимаешь, да?
- Не совсем, прости.
- Э-э-э, потом поймёшь. А сейчас – пообещай, что поможешь Умару и таким, как он, людьми остаться? Нас они слушать не будут, а ты – такой же, как они. Тебя послушают.
- Хорошо, уважаемый. Помогу.
- Слово даёшь, да?
- Слово.

Недалеко от ГЗ МГУ,
Мичуринская ул.
Задание было пустяковое: выбраться наружу через выход сектора «В», предъявив пропуск, охраннику, скучающему возле крупнокалиберного пулемёта, пересечь двор, миновать проходную. Миновать автостоянку, перебраться через узкий каньон, в который превратилась улица Менделеева, и расставить на противоположной стороне десяток дырчатых алюминиевых ящичков, воткнув возле каждого арматурину с красной тряпкой – для приметности.
И всё. По прямой – каких-нибудь три сотни метров от ГЗ. Егора даже расстроило, что его первая полевая операция оказалась такой пустяковой.
Но человек предполагает, а Лес располагает. Подлесок, бурно полезший из-под земли после ночного ливня, сделал тропки, в изобилии протоптанные вокруг Главного здания, неузнаваемыми. Не успели они сделать два десятка шагов, как пришлось прорубаться сквозь частокол высоченных, в два человеческих роста, грибов с вытянутыми вверх сморщенными шляпками. Эти сморчки-переростки македонской фалангой преграждали путь к коробке проходной, и обойти их не было никакой возможности.
«Вот тебе и экспериментальная микология… – бурчал Фомич, рассекая белёсые, тонкие ножки, усеянные бледно-лиловыми пупырями. - К бениной маме такие эксперименты, я лучше в кладовщики попрошусь…».
Промокли они насквозь с первых шагов - не помогли даже плащ-палатки, наброшенные поверх рюкзаков. Дождь давно перестал, но струйки воды с ветвей, с листьев, со шляпок грибов, обдавали их с ног до головы при каждом шаге. Трава – высокая, ярко-зелёная, вылезшая сквозь раскрошенный асфальт - тоже была пропитана влагой.
Бывшую автостоянку – как уверял Фомич, вчера ещё вполне проходимую – перегораживали два рухнувших крест-накрест дерева. Каждое из них было толщиной с автобус, и преодолевать такое препятствие поверху не хотелось. Дорога в обход заняла не меньше часа – сквозь сплошной бурелом, густо затянутый проволочным вьюном, под рюкзаками с контейнерами и связками шестов. Удовольствие, прямо скажем, ниже среднего…
Одно из ветвей рухнувшего великана легло поперёк каньона, и по нему-то они и перебрались через провал, избежав утомительную и опасную возню с верёвками - дощатые мостки смыло ночным паводком.
С контейнерами закончили быстро, благо, на той стороне каньона подлесок разросся не так буйно, уцелела даже тропка, протоптанная вдоль ограды Ботанического сада. Воткнув последний шест, напарники решили перевести дух и набраться сил перед возвращением.
Фомич пошуровал древком рогатины в траве – не притаилась ли там какая-нибудь кусачая пакость? - и сел на поваленную липу. Нормальную липу, не великанскую.
- Вот так оно и бывает, стажёр. Сегодня есть тропа, а завтра – такой бурелом, что лешак ноги сломит. Поди, угадай!
Егору так и тянуло обматерить напарника за то, что тот поленился подняться на башенку бокового корпуса «М» и оттуда, с верхотуры, осмотреть будущий маршрут. Тогда бы и гадать не пришлось – знали бы точно, где и какие препятствия их ждут. Но портить отношения с коллегой не стоило. Хотя бы – до конца стажировки.
- Классная штука… - он кивнул на рогатину Фомича. - Мне такую даже не предложили…
Инструмент, и правда, был хорош. Метровое древко заканчивалось лезвием, вроде длинного, широкого ножа с толстым обушком. Оно с одинаковой лёгкостью рассекало и завесы проволочного вьюна, и ножки гигантских сморчков и перепутанные ветви.
- Это не со склада. – отозвался Фомич - Один егерь оставил в лаборатории. Известный в Лесу человек - он к нам иногда заглядывает, водит дружбу с завлабом, ему и подарил. А Шапиро даёт мне на выходы – сам-то он из ГЗ носу не кажет, Эл-А... Это здешняя, лесная придумка, по типу якутского копья «пальма». Удобная штука, дорогу в подлеске прорубать - лучше не придумаешь.
Сам Егор сражался с буреломом при помощи самодельного мачете – обычной рессоры, выпрямленной, заточенной и снабжённой деревянной ручкой. Мачете выдал перед выходом прапор-завхоз - и долго наставлял насчёт бережного отношения к казённому имуществу.
- Где бы и мне такую добыть? На рынке?
Во дворике ГЗ со стороны улицы Лебедева раскинулись торговые ряды. Егор собирался заглянуть туда после вылазки – прикупить на ужин местные «фермерские» продукты.
- На рынке такую не найдёшь. – разочаровал его лаборант. - Работа наилучшего мастера. Бич – это егеря так зовут – говорил, что его кузня стоит на железнодорожном мосту, и туда не всякого пускают, а только своих, знакомцев. Ты лучше нож хороший купи – твоё-то барахло годится только банки открывать…
И пренебрежительно ткнул пальцем в штык-нож. Ноготь у его был тёмно-жёлтый, табачный.
- Закуришь?
Егор принюхался к дыму самокрутки.
- Травка?
- Зачем? – удивился Фомич. - Обычный табак. Челноки таскают с Тимирязевки, тамошние фермеры выращивают. Если дурь нужна – поспрошай на рынке, там полно.
- Что, так прямо, в открытую, и торгуют?
- А чего скрывать-то? Нет, поначалу, конечно, запрещали, но когда выяснилось, что лесные наркотические средства не вызывает привыкания – бросили. Только я тебе не советую. Шапиро крепко этого не одобряет, узнает – уволит без второго слова.
- Но… если местная наркота не даёт привыкания, её же за МКАД с руками оторвут! Все жители Леса озолотятся!
Фомич плюнул в ладонь, затушил самокрутку и хозяйственно прибрал окурок в кисет.
- А на кой ляд им это? Деньги здесь никому особо не нужны, золота и камешков в квартирах и ювелирках столько, что за сто лет не выскрести. Всё, что нужно, даёт Лес, а чего не хватает – легко найти в брошенных домах. Или на рынке выменять. К тому же, большинство замкадных товаров в Лесу бесполезны.
- И всё же – не понимаю! – продолжал упорствовать Егор. - Это же золотая жила! Наверняка есть способ…
- Штука в том, что привыкание-то есть, но не к наркоте, а к самому Лесу. В какой-то момент подсевшего на лесную дурь начинают мучить депрессия и сильнейшие головные боли. Это называется Лесной Синдром или Зов Леса. Медицина бессильна, единственный выход – не удаляться от Леса. А лучше вообще туда перебраться.
- Но ведь аллергия…
- А я о чём? Нормально жить снаружи такие люди не могут - спятят или покончат с собой. Вот и остаётся существовать в узкой, пару километров шириной, полосе вдоль МКАД. А тем, у кого Лесной Синдром в тяжёлой форме - прямая дорога в спецсанаторий.
- А что…
Фомич скривился – то ли брезгливо, то ли от горечи, будто раскусил зёрнышко чёрного перца.
- Слушай, давай сменим тему, а? Неохота об этой пакости.
«Не много ли накопилось загадок? Зов Леса, сильваны, спецсанаторий… Рано или поздно придётся с этим разбираться – если, конечно, хочешь сделать то, ради чего явился в Московский Лес…
…и кое-кто сильно удивился бы узнав – ради чего именно…»

Замоскворечье,
Дербенёвская набережная.
Возле Новоспасского моста почти не осталось целых домов. От двух- и трёхэтажек постройки начала прошлого века и плоской индустриальной коробки Лес оставил лишь кучи строительного мусора, укрытые толстыми подушками мха и непроходимым кустарником. Сохранилась, разве что Г-образная восьмиэтажка, одним фасадом выходящая на въездную эстакаду моста а другим - на набережную. Именно там, возле опоры моста дожидался Сергея вызванный из Нагатинского затона лодочник.

Лодка была хороша. Настоящее индейская пирога – с ротанговым каркасом, обтянутым древесной корой, она радовала глаз жёлтым, солнечным оттенком и индейскими узорами на высоких гребнях носовой и кормовой оконечностей.
Сергей закинул в пирогу рюкзак и осторожно, забрался сам. Лёгкое судёнышко сильно качнулось – ещё немного егерь полетел бы в воду со всем барахлом.
- Полегче, полегче, Бич! – засмеялся лодочник. – Я не собирался принимать ванну – вода холодная!
Посылая белку к адресату, егерь недаром назвал его «индейцем». Николай Сергеевич Воропаев, известный обитателям Москвы-реки как «Коля-Эчемин» попал в Лес не через Речвокзал, ВДНХ, или одну из Полян, принимавших всех желающих присоединиться к его обитателям. Он пересёк МКАД в районе Лосиноостровского парка и на свой страх и риск углубился в Сокольнический массив, куда не всякий коренной обитатель Леса отваживался являться незваным. Коле повезло: после долгих и изнурительных скитаний он добрался до селения Пау-Вау, на юге Сокольников, возле Богатырского пруда – куда, собственно и стремился, планируя это рискованное путешествие.
Опытнейший экстремал-каякер, прошедший самые сложные сплавные маршруты планеты, Коля всерьёз увлекался индеанистикой. Вместе с другими поклонниками образа жизни североамериканских аборигенов, он ежегодно раскидывал шатёр-типпи на «Российской радуге». И, как многие в этой среде, грезил Московским Лесом, где, по слухам, обосновалась интернациональная община «индейцев».
Лесная Аллергия, непреодолимая для подавляющего большинства обитателей планеты, пощадила Колю. Обитатели Пау-Вау - так называются собрания коренных американцев, а заодно, фестивали любителей «индейской» культуры - приняли его легко. Здесь радовались любому, кто готов жить по их правилам.
С ними Коля прожил около года. Получил новое имя «Эчемин», обзавёлся ножом «бобровый хвост», мокасинами, штанами и рубахой из оленьей замши и отрастил длинные волосы. Их Коля-Эчемин заплетал в косицы, свисающие до плеч – с крупными бусинами и пёрышками выпи, своего тотемного животного. Но главное, построил пирогу, которая и дала ему новое имя: на языке племени наррангасѐт «Эчемин» означает «человек, плывущий на лодке».
И с этого момента Коля-Эчемин был потерян для Пау-Вау. По Яузе он добрался до Москвы-реки, и там встретился с «речниками» - обитателями Нагатинского затона, крепкой общиной, прибравшей к рукам сообщение по водным артериям Леса. Здесь Коля быстро стал своим и теперь проводил в Нагатинском затоне куда больше времени, чем в типи, на берегу Богатырского пруда. Впрочем, он регулярно наведывался к соплеменникам, участвовал в их ритуалах, с удовольствием сидел у большого костра, где передавали по кругу курительные трубки и кувшины с саговым пивом. И даже обзавёлся постоянной подругой, вдовой соплеменника, погибшего на охоте, которую называл «Моема» - «сладкая». Он привозил женщине безделушки, изготовленные лесными умельцами, а та в ответ расшила его рубаху пёстрыми индейскими узорами - знак прочности их отношений.
- Ну что, Бич, как договорились, на Речвокзал? Да ты устраивайся поудобнее, плыть долго…
- Туда. Добыл кое-что из Третьяковки, везу заказчику.
Коля неодобрительно покачал головой.
- Вы, егеря, все чокнутые – лезете в самые гиблые места. Было хоть, ради чего?
- Это как посмотреть. По мне, так всем дряням дрянь, и чем быстрее она покинет Лес – тем лучше. Но, видать, кому-то это сильно понадобилось, раз готов платить такую цену.
- А за что платить-то – не скажешь, конечно?
- Не могу, условия сделки. Вот отдам, получу, что обещано – тогда, может, и расскажу.
Каякер кивнул.
- Если хочешь, я тебя на Речвокзале подожду. Обратно вместе и двинем, идёт?
- Идёт.
Сергей уложил рюкзак под спину, пристроил рогатину и двустволку  так, чтобы они всегда были под рукой и осторожно потыкал каблуком днище пироги. Он не в первый раз путешествовал вместе с Колей, и всякий раз удивлялся, каким прочным материалом может быть берёзовая кора – если, конечно, она взята от правильного дерева, правильно обработана и пропитана горячим маслом – тоже, разумеется, правильным. Насколько егерь помнил, Коля ни разу не продырявил днище – на ровной, шелковистой на вид коре не было ни одной заплаты.
Каякер протянул пассажиру весло,  короткое, с поперечиной на обратной стороне рукояти и остроконечной, в форме древесного листа со всеми положенными прожилками, лопастью. Коля собственноручно вырезал его из ясеневой доски по образцу вёсел эльфийских лодок, подсмотренных в древнем, начала века, кинофильме.
- Ну что, отчаливаем? Только, Бич, скоро придётся скоро заночевать. Чернолес мы засветло проскочим, да и Крымский мост, пожалуй, тоже. А дальше всё - выше Нескучного сада русло с обеих сторон сильно заросло, течение на стремнине – ой-ой-ой. В темноте туда соваться – гиблое дело.
Сергей задумался.
- Можно переночевать у Кузнеца.
- Лады, так и сделаем.

Двор ГЗ МГУ
между корпусами «Ж» и «Д».
Зверь появился неожиданно. Секунду назад ничего не было – колыхались тени, весело цокали капли, солнце играло на глянцевой зелени – и вот из полумрака в гуще древовидных папоротников уставились на людей жёлтые, с вертикальными щёлками зрачков, глаза. Огромная кошка беззвучно разинула пасть, сверкнули изогнутые клыки, каждый длиннее ладони.
«Смилодон, саблезубый тигр? – только и подумал Егор. Отстранённо подумал, будто не на него смотрел в упор, не мигая, невесть откуда взявшийся хищник. – Вон, и хвост обрубком. Нет, пожалуй, мелковат…»
Зверюга издала низкий клекочущий рык.
«А киса-то недовольна, сердится…»
Рука сама, будто и без его участия, нащупала в складках плащ-палатки ракетницу.
Фомич выставил рогатину перед собой, зажав её под мышкой, и отставив локоть, словно собирался стрелять. Костяшки пальцев побелели от напряжения, руки мелко тряслись – дрожь передавалась лезвию, и солнце весело вспыхивало в капельках воды на полированной стали.
«Кисточки на ушах, бакенбарды, пятна… саблезубая рысь, вот это кто! Но до чего здоровая…»
Егор вскинул ракетницу на уровень глаз, одновременно оттягивая большим пальцем ударник. Но за мгновение до выстрела рысь отпрыгнула в сторону, фыркнула совершенно по-кошачьи – и исчезла, оставив после себя едкий, мускусный запах крупного зверя. Хлопок, ракета, разбрасывая красные искры, ширкнула вслед. В ответ из зарослей прилетел злобный мяв – для порядка, чтобы поставить на место возомнивших о себе двуногих с их гремящими железяками.
- Ну ни хе… себе сюрпризы! А говорили – безопасно..
- Кто ж знал-то? – Фомич опустил рогатину и прислонился к мохнатому, укутанному бурыми волокнами, стволу древовидного папоротника. Лаборанта ощутимо трясло.
- …они раньше не то что к крыльцу – во двор-то никогда не забирались, а тут на тебе! Совсем страх потеряли, пора учить…
«Ты, пожалуй, научишь! Тоже мне, Зверобой, кожаные памперсы…»
- Что это за тварь такая? Не бывает же саблезубых рысей!
- В лесу всё бывает... – лаборант уже справился с тремором, только глаза затравленно бегали туда-сюда. - Подумаешь, эка невидаль – баюн! Раньше за Косыгина, на Воробьёвых, их было полно, это сейчас золотолесцы повыбили…
- Баюн?
- Ну, кот-баюн, из сказок – неужели в детстве не читал? Огромный такой котище с колдовским голосом. Сидит себе на столбе, а как увидит путника - непременно заговорит, усыпит, а потом убьёт и сожрёт!
- Что съест - это я ещё могу поверить. – хмыкнул Егор. - Но чтобы говорил?..
- Не слышал ты, как они перекликаются в зарослях на полнолуние… Чисто нежить, вроде русалок…
-…или леших?
- Ты лешаков не трожь! – Фомич построжел. – Лешаки – наше всё, без них мы бы хрен чего тут наисследовали. Вот отправят в дальнюю вылазку – сам всё узнаешь.
- А отправят? Я же только-только поступил, ещё на испытательном сроке пока…
- Куда ты нахрен денешься? В нашей лаборатории у тебя одного невосприимчивость к Лесной Аллергии. Так что готовься к подвигам во славу микологии - Шапиро тебе не даст штаны просиживать, не для того на работу брал!
Привычное амплуа наставника молодёжи вернула Фомичу душевное спокойствие.
- Ладно, пошли, а то нас, поди, заждались...
Из-за завесы проволочного вьюна, заплетавшей крыльцо корпуса «В» - и когда он успел затянуть прореху, двух часов ведь не прошло? - послышался встревоженный голос.
- Эй, мужики, вы там живы, што ль? Отзовитесь!
- Охранник… – лаборант зло сплюнул. – Опомнился! Вот сожрали бы нас у самых дверей – так бы и давил на базу в обнимку со своим пулемётом, сволочь… Вот закончим дела – напишу на него докладную. Нефиг на посту спать!

Москва-река,
близ Новоандреевского моста.
Лес по-разному обошёлся с московскими мостами. Одни стояли, почти не тронутые вездесущей зеленью – например, Метромост или мост Окружной железной дороги. Другие лишились въездных эстакад, разрушенных проросшими сквозь камень деревьями, и теперь нелепо высились над берегами, подобно оставленным гарнизонами бастионам. Третьи (в основном, пешеходные новострои вроде мостов Хмельницкого и Багратиона) рухнули в воду, не устояв на проржавевших насквозь опорах –  порой коррозия развивалась в Лесу ураганными темпами. Но большая часть мостов оставались на месте, хотя и обросли так, что совершенно потеряли прежний облик. Сплошные растительные покровы скрывали опоры и пролёты, густые бороды лиан, проволочного вьюна, ползучего мха и лишайников свешивались до самой воды так, что протиснуться под ними было непросто даже скорлупкам, вроде пироги Коли-Эчемина.
Каякер не зря твердил о своей нелюбви к Крымскому мосту. Все - и речники Нгатинского затона, и охотники-одиночки, добиравшиеся от Воробьёвых гор до Парка Культуры коротким путём, по воде, и вездесущие челноки, торгующие с жителями прибрежных посёлков - ненавидели его всеми фибрами своих лесных душ. Нет, на мосту или рядом с ним не обитали хищные твари, нападающие на проплывающие лодки. И пространство под ним не заросло корнями прибрежных деревьев так, что в малую воду лодки приходилось перетаскивать через них на руках. И чернолесские родноверы, изредка пощипывающие речников, не устраивали здесь засад. Дело было в растении, встречавшемся только на Крымском мосту и нигде больше. Эта лиана, сплошь затянувшая пилоны, подвесные цепи и фермы моста, давало небольшие, размером с яблоко, плоды. При попытке потревожить свисающие до воды стебли, созревшие «яблоки» дождём сыпались на головы неосторожных – и лопались, окатывая с головы до ног дурнопахнущей слизью, смешанной с мелкими, снабжёнными острыми крючками, семенами. При попытке смахнуть мерзкую субстанцию с лица или одежды, эти крючки впивались в ладонь. Лодочники изобретали всякие средства против этой напасти – например, возили с собой огромные самодельные зонтики или, подходя к Крымскому мосту, натягивали над лодками брезентовые тенты.
Увы, на пироге Коли-Эчемина ничего подобного не имелось.  Перемазанные вонючей жижей с ног до головы, они выгребали против течения, последними словами понося Крымский мост, реку, Лес, и свою жизнь, способную довести человека до столь жалкого состояния. Лёгкий вечерний ветерок обдувал страдальцев, слизь на лицах, волосах и одежде высыхала, превращаясь в бурую корку. Кожа под этими «покровами» нестерпимо чесалась, но стоило поддаться низменным инстинктам - в пальцы вцеплялись крючки семян, в изобилии прилипших к вымазанным слизью местам.

- Ах, ты ж, твою дивизию…
Сергей зашипел от боли – вместо лоскута ссохшейся дряни, он содрал со щеки пластырь, налепленный на пораненную шипомордником щёку.
- Потерпи чутка, Бич, осталось всего ничего. В Малиновке отмоемся, постираемся, горилки накатим. У них добрая горилка поспела, наши хвалили.
Сельцо Малиновка, приткнувшаяся к опорам Новоандреевского моста со стороны Нескучного Сада, появилась на карте Леса недавно - лет пять назад. Три десятка выходцев с Полтавщины и из Винницкой области расчистили глухие, в два человеческих роста, заросли малинника и устроились на жительство по-хохляцки - с огородами, мазанками и пасекой. Малинник и дал название новоявленному поселению – он, да вездесущие челноки, оценившие малороссийский колорит и нравы селян. Схожесть усиливала близость Андреевского монастыря  -  несмотря на то, что в руинах бывшего патриаршего подворья вместо пана атамана Грициана Таврического поселилось семейство пещерных медведей.
Несмотря на ироничное к себе отношение – зубоскалы из числа речников-нагатинцев и челноков с упоением плодили анекдоты о «хохлах» - Малиновка занимала в Лесу видное положение. Прежде всего, из-за расположения на пересечении реки и рельсовой нитки МЦК, по которой сновали туда-сюда редкие дрезины. Опять же, недалеко торная тропа Ленинского проспекта, да и до Лужников рукой подать. Мост проходим во всякое время - по рельсам, пешком, несложно добраться хоть до Большой Арены, хоть до Новодевичьего Скита, хоть дальше, до Бережковской набережной и Сетуньского Стана. Соседство со знаменитым на весь Лес Кузнецом тоже добавляло Малиновке привлекательности. Под опорами моста уже несколько лет действовал рынок, на который раз в неделю съезжались окрестные фермеры, охотники и челноки.

- А неплохо хохлы устроились… - заметил Коля-Эчемин - Хатки, вишнёвый садочек разбили. Бджолы гудуть, звынни в грязи копаються - рай, та й годи!
«Звынни» в Малиновке были хороши - настоящие, домашние хрюшки. Свиное сало селяне коптили на ольховых опилках с лесными травами, и выходило оно куда нежнее и ароматнее сала диких кабанов. «Бджолы» же были самыми обыкновенными, дикими – но, в отличие от обитателей Добрынинского Кордона, малиновцы не промышляли бортничеством, а разбили пасеку с настоящими ульями, куда и переселяли рои, обитавшие в дуплах лесных деревьев.
Пирога, подгоняемая энергичными ударами вёсел, скользила к берегу, туда, где в тени краснокирпичных мостовых опор белели сквозь листву домики. Над ними, над решётчатой дугой арки, над заросшей непролазным кустарником набережной гималайскими пиками нависали кроны титанических ясеней, каждый вровень с остатками золотистой конструкции, венчающей обглоданную башню РАН.
- Слыхал, дядька Панас хочет брать плату с торговцев на рынке?
- Хохол есть хохол. – каякер сплюнул за борт. - Его салом не корми, дай урвать чего-нибудь. Люди к ним в гости едут, товар везут, торгуют – радоваться надо, а он - плату…
- Ну, это ты зря. Если на твоей территории кто-то завёл торговлю – с него непременно надо гро̀ши брать. Иначе, какая от этого радость?
Малиновские дела не особенно интересовали егеря. Но в нововведениях старосты Панаса Вонгяновича Вислогуза угадывалось влияние Золотых Лесов – многочисленной и активной общины, образовавшейся возле Московского Университета и замкнувшей на себя его контакты с лесовиками. Золотолесцы давно пытались подмять под себя коммерцию всего правого берега реки, от Филей до парка Культуры, и Малиновка в этом раскладе была важным опорным пунктом восточного фланга их «зоны интересов».
- А правда, что у Говняныча кум в Универе? – спросил Коля.
Челноки и нагатинцы, недолюбливавшие малиновского старосту за скаредность и редкое даже для выходца из Малороссии хитрованство, давно прилепили ему непочтительное прозвище - вполне, по мнению Сергея, заслуженное.
- У дядьки Панаса-то? Кум. Заведует складом на кафедре ксеноботаники.
- Пустили козла в огород…
Нос пироги уткнулся в дощатые мостки. Белобрысый парубок в портках из домотканины и замызганной вышиванке сунулся зацепить берестяной борт багром, но Коля-Эчемин так цыкнул на него, что мальца словно ветром сдуло. Но далеко он не убежал – уселся на корточки за перевёрнутой плоскодонкой и принялся с интересом наблюдать за гостями. У крайней хаты забрехала барбоска - навстречу гостям спешил кто-то из селян.
- Ну вот… - Коля выбрался из пироги и накинул на вбитое торчком бревно верёвочную петлю. – Подай-ка оленебой, ага… Сейчас скажу баньку истопить, попаримся, перекусим, горилки откушаем. А как стемнеет - к Кузнецу: когда подплывали, его пацан с моста рукой махал. Значит - ждут.

История градостроительства знает много «жилых» мостов. Парижские, превращённые в торговые улочки; флорентийский мост Понте-Веккьо, мост Кремербрю̀ке в немецком Эрфурте, «Мельница на мосту Вернон», увековеченная Клодом Моне – при желании список можно продолжать. В самом деле, это удобно: и оборонять, в случае чего, проще, и вода под рукой, и отходы есть куда девать…
Есть и недостатки: место жительства открыто всем ветрам и… тесно. Очень тесно. На средневековых «жилых мостах» люди жили, торговали, работали друг у друга на головах – в самом буквальном смысле.
Это не относилось к Новоандреевскому мосту, превращённого в совмещённую артерию МЦК и третьего кольца. Места на мосту столько, что здесь разместилось бы население средневекового города – с лошадьми, гулящими девками, нищими, монахами и палачами. И еще осталось бы свободное пространство для разного рода церемоний.
Сейчас здесь обитали около дюжины человек. Главным и самим известным из них был «хозяин» моста – Кузнец. Его так и называли в Лесу – «Кузнец», непременно с прописной буквы. Изделия Кузнеца – ножи, топоры, охотничьи рогатины, наконечники стрел, арбалетные дуги – ходили от большого Болота на севере до таинственных чащоб Царицынского парка. Никто не помнил, как зовут его на самом деле; даже домочадцы называли его «Кузнец».
Об этом человеке в Лесу ходили самые невероятные слухи. Будто он использует металл, который доставляют ему из особых, заповедных мест; будто клинки он закаливает в крови чудовищ Чернолеса и Щукинской Чесполосицы. Что в неприметной постройке рядом с кузней находится алхимическая лаборатория, где он ночами смешивает вытяжки из лесных трав и насекомых, готовит из коры столетних дубов, отвары придающие клинкам не только редкостную красоту и прочность, но и удачливость – качество, особо ценимое лесовиками.

- Как новая пальма, Бич? Успел в деле опробовать?
Они стояли у перил железнодорожного моста. Уже совсем стемнело; с реки тянуло сыростью, небо, усыпанное не по-городскому крупными звёздами, предвещало на завтра холодную, ветреную погоду.
Кузнец крякнул, извлёк в вышитый кисет,  глиняную трубочку-носогрейку и принялся, не торопясь, со вкусом, её набивать.  Кисет расшила его супруга, сорокалетняя, статная женщина, эталон русской красавицы, родившая в Лесу, четверых детей. Сам Кузнец  мало походил на хрестоматийный образ бородатого, кудрявого, широкоплечего здоровяка. Был он неказист, сутул, бородёнку имел жиденькую, из тех, что называют козлиными. Под стереотип подходили, разве что, руки – широкие, сильные, в пятнах от ожогов, въевшейся окалины и угольной пыли.
- Рогатину-то? – отозвался Сергей. - А как же, ещё вчера. Подколол трёх щитомордников, повезло.
- А прежнюю куда девал? А то неси, перекую, запасная будет.
- Я её подарил. Да и нечего там перековывать – насадка цела, только древко треснуло. Заменить – сто лет прослужит.
-Подарил, говоришь? Человек хоть стоящий?
- Университетский, грибы изучает. Ничего, толковый.
- Грибы? Тоже дело…
Говорить Сергею не хотелось. Так бы и стоял над текущей водой, наслаждаясь покоем, безопасностью и чувством сытости – дорогих гостей в Малиновке кормили от пуза. Однако, вежливость требовала поддерживать беседу.
- Видел в кузне новые копейные насадки, трёхзубые. Для сетуньцев?
- Да, сетуньские рунки. Должны были ещё днём забрать, да припозднились.
«Сетуньцами» называли обитателей большого укреплённого поселения в долине реки Сетунь, рядом со слиянием с Москвой-рекой. Сетуньцы, промышляющие истреблением самых опасных лесных созданий, славились в Лесу привязанностью к средневековой атрибутике и полнейшей безбашенностью. А ещё – пристрастием к употреблению сильнодействующих средств, составленных из лесных ингредиентов.
- Бич, тут такое дело… Наведались третьего дня ко мне люди из Золотых Лесов…
- Предлагали покровительство?
- Один раз попробовали, я их отшил, теперь опасаются. Они о тебе расспрашивали: когда последний раз появлялся, где сейчас, чем занимаешься?
- Ну и ты…?
- Послал по тому же адресу. Какое их собачье дело?
- И что, пошли?
- А куда бы они делись? Но дело не во мне, Бич. Их потом в Малиновке видели, у дядьки Панаса. О чём они там беседовали – не знаю, а только чует моё сердце: старый хохол уже послал на Метромост белку с запиской: «плывёт, мол, Бич, встречайте».
Сергей кивнул. Под мостом лунные блики играли на текучей воде, то и дело доносились всплёски – выдры (не чернолесские монстры, обычные зверьки-рыболовы) вышли на ночную охоту.
Кузнецу тем временем стало невмоготу держать паузу.
- Бич, я вот чего подумал… Может ну её, реку, а? С утра сетуньцы приедут на дрезине. Заберут заказ - и назад. Вот бы и тебе с ними? Эчемин пусть плывёт - минует Метромост, заберёт тебя выше по реке, на Бережковской. А я при случае наведу справки через верных людей – есть у меня такие среди золотолесцев - чего им от тебя понадобилось?
Сергей быстро прикинул плюсы и минусы предложенного варианта. Бегать от золотолесцев не хотелось. Репутация у него сложилась вполне определённая, и слух, что отчаянный Бич от кого-то прячется, мог её подмочить. С другой стороны, может, действительно, не лезть на рожон, выяснить по-тихому? А там видно будет.
- Пожалуй, ты прав, друг. Так и поступлю.
- Вот и отлично! – осклабился кузнец. - Пошли ко мне, накатим по чуть-чуть – и на боковую. Утро вечера мудренее…