Грибочерви походили на морских червей – длинные, извивающиеся, с венчиками прозрачных щупалец одном на конце и пятой-присоской на другом. Как и их подводные сородичи, грибочерви могли отлепляться от камня и перемещаться с места на место, сокращая и распрямляя кольчатое тело. По словам егеря, те, что покрупнее могли при случае совершать двухметровые прыжки, целя в неосторожных прохожих.  Но сейчас путникам ничего не грозило - на станции попадались только мелкие грибочерви, не больше двух пальцев длиной. Набрав полный котелок, они подкинули в костёр щепок и устроили себе королевский ужин. Точнее, завтрак – светящиеся стрелки Егоровых часов показывали шесть-тридцать утра.
Обжаренные на палочках, грибочерви действительно напоминали вкусом тигровых креветок. В боковом кармашке «Ермака», куда не забрались бандиты, нашлась коробочка с сушёными травами и солью, так что блюдо вышло не хуже, чем в ином ресторане экзотической восточной кухни. 

- К ним бы вахиной чачи… - Бич мечтательно закатил глаза.  – Или хоть горилки малиновской. Только нету, всё вылакали, заразы. Он  привалился к рюкзаку, блаженно вытянул ноги – и вдруг подскочил, будто подброшенный пружиной. В глазах, подсвеченных отсветами углей, мелькнула тревога. Егор насторожился.
- Снова чуйка?  Зверь, что ли? Добрался?
- Не кипишись. - отмахнулся егерь. – Всё в порядке, это человек… двое. Вон там.
И мотнул головой в конец зала, туда, где на самом краю освещённой зоны виднелся полузатопленный вход в тоннель.
Егор прислушался. Сперва слух улавливал лишь редкие щелчки капель, срывающихся с осклизлого свода станции. Потом к ним добавился ритмичный плеск, и из чёрной полукруглой арки появилась лодка с двумя людьми. Задний размеренно взмахивал коротким веслом, направляя судёнышко к составу.
Память услужливо подкинула ему рассказ лешака об обитателях метро. Егор опустил руку к поясу, к рукояти ножа.
- Погоди, студент… - Бич положил ладонь ему на локоть. – Никто тебя жрать не собирается.
- Но ведь Гоша говорил, они не люди…
- Ну да, так и есть. И что с того? Мы с тобой сегодня имели дело с людьми, так едва живыми ушли. Подземники – безобидные, только относиться к ним надо уважительно. Тогда и накормят, и помогут, и вообще…
Лодка – узкая плоскодонка с бортами, едва возвышающимися над водой – гулко стукнулась о бок вагона.  Сидящий на носу подземник вскинул руку, заслоняясь от света костра. Егора поразили его глаза, огромные, жёлтые без белков. Казалось, вместо глазных яблок в огромные глазницы вставлены то ли перепонки, то ли лепестковые диафрагмы, с пульсирующими чёрными дырами зрачков в центре. Нечеловеческие глаза.
- Человеки, хотите кушать? – поинтересовался он.
- Спасибо, мы сыты. – вежливо ответил егерь. – Хотя, он мясных пиявок не откажемся. Они в вас какие, маринованные, копчёные?
-  Человек знает нашу еду?
- Поживи с моё в Лесу – ещё не то узнаешь… - хмыкнул Бич и толкнул напарника локтём. – Студент, быстренько, залей костёр. Не видишь – свет его раздражает? И живее, а то  обидится и уплывёт….
Егор торопливо схватил котелок и выплеснул на угли остатки чая. Зашипело, к сводам взлетели клубы пара. Сразу стало темно – свет исходил только от пятен плесени на стенах, да скупо пробивался сквозь брешь  от корней в потолке.
На бледно-землистой физиономии возникло подобие улыбки.
- Народ живёт давно. Со дня, когда закрылись Ворота.
Это словосочетание – «день, когда закрылись ворота» - подземник произнес торжественно, прикрыв глаза-диафрагмы морщинистыми веками. 
- Надеюсь, у тебя и твоих родичей всё хорошо? – егерь  говорил медленно, отчётливо, чуть ли не по слогам,  будто беседовал со слабослышащим или ребёнком. – Ваши грядки не поразила серая плесень?  Садки полны? 
- Человеки говорят правильно. – кивнул подземный житель. – Попросят - Народ может помочь.
- А что, и попрошу. – согласился егерь. – Я слышал, тоннели тянутся отсюда и до самой «Окружной»? Если отвезёте нас туда на этой прекрасной лодке – будет здорово.
- Что дашь? – подумав, осведомился подземник.
- Нож. Большой, острый.
- Нож один, человеков два.  – для убедительности он продемонстрировал собеседнику два отставленных пальца.  - Мало.
- Вот ещё, держи…
И протянул коробку с пряностями. Лодочник шумно втянул воздух и  тонко, как ребёнок, чихнул.
- Хорошо пахнет, пиявки будут вкусные.  – сообщил он. – Человекам надо ждать. Лодка маленькая, надо ещё.
Он помахал путникам обеими руками. Второй подземник оттолкнулся от вагона и заработал веслом. Лодка скользнула по чёрной глади, таща за собой усы волн, и растворилась в темноте тоннеля.
- О каком народе он говорил? – спросил Егор, провожая взглядом плоскодонку взглядом.
- Подземники  так называют себя – «Народ». С большой буквы. А мы для них «человеки».
- А что за ворота? Которые закрылись?
- В день Зелёного Прилива  многие станции метро были отрезаны от внешнего мира гермоворотами – мы видели такую у входа на линию Д-6. И те, кому не повезло оказаться внизу, так там и остались. Почти все они погибли, конечно, но уцелевшие вполне приспособились к подземной жизни.
- Странные они какие то… - неуверенно произнёс Егор.  Внешность и, особенно, речи визитёра произвели на него гнетущее впечатление.  – Кожа, глаза эти… и вообще, меня не оставляло чувство, что мы говорим с малолетним дауном.  Альтернативно, блин, одарённым...
- Глаза – это чтобы видеть в темноте.  Подземники не переносят света, даже тусклого – помнишь, как он среагировал на костёр? Что до манеры изъясняться, то не ты первый прибегаешь к таким сравнениям. Да, верно, они  бесхитростны,  наивны, порой, до идиотизма - но только на наш, человеческий взгляд. Дело в том, что подземники чуют малейшее враньё или неискренность. А сами никогда не врут и не хитрят, даже в мелочах. Просто не понимают, что это такое – врать. А когда обманывают их, не обижаются, а записывают лжеца в мо̀роки.
- Во что?
- В мо̀роки. Что-то типа призраков, видений, говорят, они изредка встречаются в тоннелях. Подземники уверены,  что тот, кто говорит неправду,  не принадлежит к реальному миру и поэтому не знает правильные слова. А значит – мо̀рок и есть. Так что, когда будешь говорить с ними, имей в виду: никакой, даже самой  крошечной, даже нечаянной лжи и лицемерия! Тоже, между прочим, дар Леса, только иного, подземного. Что до манеры изъясняться  – имей в виду, подземники между собой не разговаривают,  только с «человеками», а сами общаются чем-то вроде телепатии. Думаю, и чуйка их той же природы – мысли угадывают...   Этот-то ещё ничего, он из тех, первых, от вербального общения не совсем отвык. Подземников же, что, родились здесь,  под землёй, вообще понять невозможно  -  привыкли обмениваться мыслеобразами, а говорить толком не научились.
- Мыслеобразами? – удивился Егор.  – Никогда не слышал…
- Это Яша Шапиро придумал, твой шеф. Хорошее слово, ёмкое.
- Ты, вроде, говорил, у аватарок тоже способности к телепатии?
- Вот именно – «тоже». Хотя и не такие сильные, да.  Они вообще похожи, подземники и аватарки -  не внешне, по-другому. Например,  ни  те, ни другие не считают себя людьми. И правильно делают, между прочим: никого Лес не изменил так сильно…
Егерь пошарил в рюкзаке и извлёк кукри.
- На-ко вот, наколи ещё лучинок. Не сидеть же в темноте, пока они за новой лодкой плавают… А твой нож, уж извини, придётся отдать. Этот мне дорог как память - тридцать лет с ним не расстаюсь, с самых первых дней…

Новая лодка  была такая же плоская, как и первая, но заметно шире. Подземник (на этот он приплыл раз в одиночку)  уложил пассажиров на дно, головами в нос, пристроил между ними рюкзаки. На недоумённую реплику Егора – «может, мы всё-таки  сядем?» – объяснил, что  смотреть будет не на что: человеки не умеют видеть в темноте, а  фонари включать нельзя, иначе уже он ничего не увидит. К тому же пассажиры тяжёлые и могут опрокинуть лодку. 
Пришлось соглашаться. Всю дорогу они наслаждались пятнами светящейся плесени на потолке тоннелей, или просто бездумно пялились в чернильную темноту. Разговор не клеился; подземник пару раз начинал неразборчиво мурлыкать себе под нос какую-то бесконечную песню – судя по унылой мелодии, повествующей о тяготах подземной жизни. Когда он завёл свою шарманку в третий раз,  из мрака раздался многоголосый писк и плеск, и в слабом свете очередного пятна плесени они увидели крыс – сотни, тысячи серых тварей сплошным потоком плыли навстречу лодке. Грызуны выскакивали из воды на выступы в стенах тоннеля, забирались на борта, прошмыгивали по лежащим людям и снова прыгали в воду, чтобы плыть – изо всех сил, подальше от неведомой опасности. Егор, почувствовав на себе их мелкие коготки,  подскочил от отвращения и чуть не ударился о низко нависающий бетонный свод.
- Что это их так испугало? Опять плотоядный гнус?
Он  не забыл обглоданные хищной тучей хвостатые трупики.
- Нет, откуда ему тут взяться?  - егерь был озадачен ничуть не меньше напарника. – На крыс иногда находит. А может, это что-то типа инфразвука, такое случается при смещении пластов грунта.
- Рот. – подал голос подземник. Он деловито орудовал веслом, сбрасывая самых наглых грызунов с лодки. 
- Что? – удивился Бич.
- Рот. Живет здесь.  Свистит неслышно, крысы падают, он есть. Прямо живыми. У человеков есть фонарь?
Егор кивнул.
- Скажу – делайте свет вперед.
- Что-то многовато развелось в этих краях свистунов… – ворчливо заметил Бич - Мало нам Зверя, теперь ещё и Рот какой-то…
- Рты недавно. – непонятно объяснил подземник. – Народ говорит, с Большого Болота.
Егор поднял голову над краем лодки. Крыс в воде стало заметно меньше.
- А для нас он опасен?
- Если вдруг.
Писк за бортом утих - видимо, волна грызунов схлынула. Лодка медленно двинулась вперёд – теперь подземник опускал весло в воду крайне осторожно, без единого плеска.
  Внезапно по барабанным перепонкам стеганул знакомый беззвучный свист.
- Твою мать!  - взвыл егерь. - Студент, хватай штуцер, я подсвечу…
- Делайте, человеки! – пискнул подземник. Он зажал глаза ладонями и скорчился, уткнувшись лицом в коленки.
Егерь привстал и зажужжал фонариком. Жёлтый луч вырвал из мрака заросшие плесенью рёбра тюбингов, ржавые скобы, головки болтов и  крюки с остатками проводки. И ещё – тощую скособоченную фигуру, замершую по пояс в воде посредине тоннеля.  Серая, плотная кожа, лишённая растительных покровов, длинные  руки с узловатыми, словно сведёнными судорогой пальцами. Но самым жутким в этом видении была голова  - лысый шар, с огромной круглой воронкой вместо лица. По краям воронки ряд острейших зубов, внутри что-то мерзко шевелится.
- Вали его, чего ждёшь?!
Но стрелять было уже не в кого. Существо извернулось и отпрыгнуло спиной назад, уходя из конуса света, запрыгнуло на стену, и побежало по ней на четвереньках, стремительно, по-паучьи перебирая мосластыми конечностями. 
Ох ты ж, японский городовой… - голос егеря явственно дрожал. – Теперь ясно, почему его так назвали…
-  Рот не придёт. – сообщил, как ни в чём ни бывало,  подземник. – Глаз нет, а света боится.  Уйдёт, потом долго-долго не будет. И пусть человеки уберут фонарь.  Сломаю лодку об стену – кому хорошо?

Отредактировано Ромей (01-08-2019 12:16:02)

Перезалил с важными изменениями

Неправильная речь подземника - сознательное решение, не на пустом месте. Дальше это замотивировано.

Платформа оглашала окрестности энергичной стэповой чечёткой – «та-да-дак – та-да-дак – та-да-дак». Уплывали назад покосившиеся, поросшие сверху донизу мхом и лианами опоры контактной сети. Кое-где седые бороды  проволочного вьюна растительности свешивались с проводов до самой земли и, когда локомотив проносился мимо, колыхались, подобно театральному занавесу, за которым вместо непроницаемой зелёной стены мелькали и заборы из покосившихся бетонных плит, украшенные кое-где бледным, облезшим за три десятилетия граффити, да невысокие, редко разбросанные деревья.
- Между Ленинградкой и Октябрьской веткой Лес жидкий, несерьёзный. - рассказывал Лёха-Кочегар.  Деревьев, таких, чтобы выше пятидесяти метров, считай что и нет вовсе.  Зато полно целых домов: кварталы от железки и до самой Большой Академической, почти не тронуты. Но туда никто не суётся: во-первых, незачем, а во-вторых, там повсюду сплошной кустарник, высоченный, до третьего этажа. И колючий, сволочь, похлеще крымского держидерева – спираль Вуда нервно курит в сторонке. Без бензопилы там шагу не ступить, а  где её взять, бензопилу?
На подъезде к Лихоборскому локомотивному депо состав притормозил. Паровоз издал два коротких гудка, ему ответила сиреной дрезина с ДШК на треноге,  караулящая стрелки.
- К войне готовитесь? - осведомился егерь. Он устроился на мешках с песком и озирался по сторонам – впрочем, без особого интереса. – Интересно только, с кем?
- Тут вот какое дело… - Лёха-Кочегар нахмурился. – Шалить начали на рельсах. Вчера под вечер с Савёловского угнали дрезину, а бригаду, всех четверых покрошили из автоматов. Конкретный беспредел, вникаешь?  Ну, мы и решили ввести чрезвычайное положение. До выяснения.  Два часа назад на север по Савёловской ветке ушёл «Матрос Железняк».  Думаю, к вечеру будут первые результаты.
«Матрос Железняк», бронепоезд, составленный из обшитого котельным железом тепловоза и двух вагонов, блиндированных шпалами и стальными балками,  считался главной ударной силой путейцев и использовался лишь в экстренных случаях. Его вооружение - три крупнокалиберных пулемёта и спаренная ЗУ-шка - обеспечивала подавляющую огневую мощь в пределах видимости с железнодорожной насыпи. Правда, мало где, где эта самая «видимость» простиралась дальше трёх десятков метров – по большей части,  Лес подступал к путям вплотную, а то и сплетал над ними свой ветвистый свод.
Егор и Бич понимающе переглянулись. Ещё на платформе они договорились молчать о встрече с наёмниками. «Это нам с тобой ни к чему.  – объяснил егерь. – Начнутся расспросы, выяснения – а какой, спрашивается, от них прок? Убийцы своё получили, а мы только время зря потеряем. Вот закончим с нашим делом, и я самолично расскажу всё Кочегару…»
Состав замедлил ход и остановился. Стрелочник с натугой перекинул рычаг, переводя стрелки на боковые пути. Лёха приветственно помахал ему рукой.
- Надо бы воды долить. И бункер досыпать, когда ещё здесь окажемся… На Лихоборах сохранились доприливные запасы донецкого газового угля. Не то, что у нас,  на Трёх Вокзалах, там бурый подмосковный,  его, сколько не кидай, а настоящего жара не будет. Как-то раз я вообще антрацитом топил – так напрочь запёк колосники, пришлось ломом расковыривать…
На тему подходящих сортов угля для своего драгоценного "9П" он мог рассуждать бесконечно.
Егор спрыгнул с платформы и прошёлся вдоль путей, разминая ноги. Разрушительная сила Леса обошла депо стороной, и сейчас здесь кипела жизнь – в том виде, от которого он успел уже отвыкнуть.  Из мастерских доносился металлический лязг и визг ленточной пилы, то и дело пробегали люди в замасленных спецовках, кто с кувалдой, кто со паровозным разводным ключом, кто с обрезком трубы на плече. В центре большой площадки расположился поворотный круг, окружённый эллингами. Некоторые были закрыты; из распахнутых ворот других высовывались ржавые, в дырах выбитых ветровых стёкол, морды тепловозов. Вот створка крайнего эллинга окатилась вбок раздался свисток, и на рампу поворотного круга выползла, чадя  газогенератором, помятая жёлто-красная автомотриса. Взревела сирена, залязгали приводные механизмы и сооружение медленно, толчками, повернулось по часовой стрелке.
Шум не остался незамеченным. Из-за берёзовой рощи за крышами эллингов к небу взлетела огромная туча птиц.  До Егора, стоящего метрах в двухстах от эпицентра этой пернатой метели, донёсся тысячеголосый гогот, кряканье, хлопанье крыльев.
- Утки – сказал Кочегар. - На Головинских прудах их до дури, можно по две-три штуки брать с одного выстрела. На днях мужики приведут в порядок вагон-рефрижератор, будем делать запасы.
- Баловство это всё. – лениво отозвался егерь. Он слез с платформы и присоединился к напарнику. -  Кому в Лесу нужна мороженая птица?  Остановись где угодно, возьми двустволку, отойди на полсотни шагов от насыпи – вот тебе и обед. Это если с колёс не подстрелишь чего-нибудь…
- Вам, егерям, хорошо говорить. – обиделся путеец. -  Вы на подножном корме живёте и забот не знаете. А мы люди мастеровые, ружьишком балуемся только по праздникам. Знаешь, сколько здесь вкалывает народу? И все, между прочим, хотят есть. Саговую крупу и овощи мы возим из Кускова, а птицу могли бы заготавливать прямо здесь, благо, ходить далеко не надо, пруды – вон они, сразу за мастерскими. Только раньше хранить было негде, а теперь – загнал рефрижератор в тупик и пользуйся. Удобно!
- Кстати, ты почему ехал с нами на платформе? – осведомился через паузу егерь. – Кого в будке оставил, помощника? Так он, вроде, совсем зелёный?..
- Не…  - Кочегар ухмыльнулся. -  Там мой дружбан со своим напарником. Они тоже паровоз восстанавливают, и не какой-нибудь маневровый, а самую настоящую «овечку» - стояла вместо памятника на Сортировочной.  Легенда!  Попросились вот поездить за паровозную бригаду, опыта поднабраться. А я что, я не против - прокачусь в кои-то веки пассажиром, проветрюсь…

В депо пришлось задержаться. Сначала принимали на паровоз уголь и воду, потом Кочегар ушёл искать приятеля из слесарной мастерской и пропал на два с половиной часа. Вернулся, распространяя сильный запах спиртного  - и сразу же устроил скандал, обвиняя в скаредности смазчика, якобы  пожалевшего для вагонных букс пальмовое масло.
Уже забираясь на платформу, Бич вспомнил об их оскудевшем арсенале.
- Слушай, Кочегар, у тебя, часом, не найдётся лишнего ствола, хоть самого  завалящего? А то студенту малость не по себе без оружия. За мной не заржавеет, ты же знаешь…
Путеец поскрёб затылок пятернёй, чёрной от угольной пыли и смазки.
- У меня на паровозе только ПКМ, ну и «ксюха» у помощника.Хотя, погоди, вспомнил, есть один девайс. Сейчас принесу…
Он залез в будку и тотчас вынырнул наружу, держа в руках пояс с большой жёлтой кобурой.
- Вот, знай мою доброту! Магнум, 44-й калибр, выменял по случаю у одного челнока и с тех пор вожу с собой. Ни разу ещё не пригодился.
Егерь повертел у руках длинный никелированный револьвер.
- Ничего так машинка. Маслята есть?
- Полный барабан и двадцать штук россыпью.
- И на том спасибо.  Держи, студент, пользуйся. Разберёшься, что к чему?

Пока разводили пары, пока  состав вытягивался за стрелку на перегон,  прошло не меньше получаса. Увеличение огневой мощи группы решено было обмыть. Поляну накрыли прямо на настиле, на расстеленных брезентовых чехлах - прикупленный в депо саговый лаваш, десяток помидоров, банка солёных огурцов, и гвоздь программы, копчёные мясные пиявки. Под эту закуску легко пошла крепчайшая настойка с запахом сушёных грибов  - прощальный подарок лодочника.
После первого же глотка Егора потянуло в сон - сказывались сутки, полные треволнений. Он закутался  в спальник и стал слушать, как Бич с Кочегаром, хватив по два полных стакана грибовухи, надсадно перекрикивают друг друга:
Наш паровоз, вперёд лети!
Мы едем без билета.
Другого нет у нас пути,
И денег тоже нету!
Платформа покачивалась на стыках. Неторопливо, по-сентябрьски, наползали сумерки. В прорехах живого тоннеля, тянущегося без перерыва от Коптевского путепровода, замелькали первые звёзды. Егор неотвратимо проваливался в дрёму, убаюканный неспешным перестуком - «та-да-дак… – та-да-дак… – та-да-дак…». И уже сквозь первый, самый сладкий, сон Егор расслышал новую песенку - неофициальный гимн путейцев Московского Леса, исполняемый сиплыми от обжигающего пойла голосами:
…Скатертью, скатертью дальний путь стелется
И упирается прямо в небосклон.
Каждому, каждому в лучшее верится,
Катится, катится голубой вагон!

Отредактировано Ромей (02-08-2019 02:54:07)