Проект реанимирован и, надеюсь, будет закончен до лета.
Поскольку текст был слегка переработан - выложу его с самого начала, ну и продолжу по мере написания.

Слышишь - Мор-павлин спокоен, и мартышкам нет заботы,
Коршун-Чиль ещё кружится в облаках,
Но скользят по джунглям пятна, но в ветвях вздыхает что-то
Это страх к тебе крадётся, это страх…
Тень внимательная ближе, меж стволами подползая,
Шёпот ширится и прячется в кустах…
Пот на лбу твоём, и пальцы сводит судорога злая —
Это страх к тебе крадётся, это страх!
Р. Киплинг. «Книга Джунглей»

I
За 30 лет до описанных событий.
Москва, ул. 8-я Соколиная.
Сирена выла – мерзко, заунывно, протяжно. Порой к ней присоединялись клаксоны автомобилей, но быстро смолкали, не выдерживая конкуренции с динозавром давно ушедшей эпохи, раритетом канувшей в Лету системы гражданской обороны.
Оказывается – не канувшей. Раз завывает, да ещё так громко, что сумела продраться сквозь тяжкое похмельное забытьё…
Сквозь мутное, не годами не мытое стекло, с трудом пропускающее солнечный свет, удалось разглядеть лишь какое-то неприятно-упорядоченное движение людей во дворе. Они сплошным потоком вытекали из подъездов и исчезали за углом. Шли, держа за руку детей, навьюченные сумками, рюкзаками, чемоданами…
Память, контуженная вчерашней (или уже сегодняшней? Поди, разбери…) порцией спиртного, помедлив, подкинула картинку из советского прошлого. Пожелтевший плакат на казённой, крашеной салатовой масляной краской стене; на плакате – мужчина с противогазной сумкой на боку крутит рукоятку механической сирены. Ниже - вереницы аккуратно одетых людей с чемоданами и детьми, организованно выходящих из подъезда и направляющихся туда, куда указывает стрелка с надписью «убежище».
Гражданская оборона, ну конечно… Значит - эвакуация? Война? Техногенная катастрофа? Откуда ей взяться посреди города, из которого последний химический завод убрали лет пятнадцать назад?
Мартин с натугой отодрал разбухшую за зиму раму – весна в этом году выдалась поздняя. Комнату сразу заполнил вой сирены. Стали слышны и другие звуки - гул голосов, собачий лай, истерические крики, плач, и эту тревожную какофонию не могла заглушить даже не замолкающая ни на миг сирена.
Он высунулся из окна, стараясь рассмотреть «эвакуируемых». Ему замахали, предлагая присоединиться ко всеобщему исходу. Спасибо, конечно, но мы лучше пешком постоим… пока.
В толпе выделялся долговязый, с волосами до плеч, парень, терзавший на ходу радиоприёмник с длинной антенной. Люди жались к нему, оттесняя друг друга, жадно вытягивали шеи.
Он отошёл от окна. Что вообще происходит, а? Смартфон в ответ на движения дрожащих пальцев, высветил предложение зарядить батарею, после чего перестал подавать признаки жизни. Мартин выругался – зарядка, как назло, осталась в издательстве. Телевизора в доме нет, ноутбука тоже. Вообще, в квартиру на Соколиной Горе  (любой, сколько-нибудь требовательный человек не задумываясь, назвал бы её бомжатником), он приезжал с единственной целью: нажраться. И полагал здесь лишними любые устройства, сложнее кухонной плиты и унитаза.
А сирена всё выла.
Сверху навалился гулкий свистящий грохот. Мартин высунулся из окна – низко, над самыми крышами прошёл военный вертолёт - в камуфляжной раскраске и с ракетными подвесками под кургузыми крылышками. Люди внизу провожали вертушку взглядами, пока та не скрылась за крышами домов, уходя в сторону Измайловского парка.
«…радио же!..»
Он метнулся в комнату, по пути болезненно зацепившись плечом за косяк – похмелье давало о себе знать. Древний, обшарпанный, как и всё в квартире, сервант, на полках – выставка разномастных рюмок, чашек, графинов, блюдец. Он присел на корточки (организм отозвался на это приступом головокружения) и открыл нижнюю дверку.
Искомое нашлось почти сразу – коробка из серого рыхлого картона с приёмником «ВЭФ». Небольшой ящичек из чёрной пластмассы, перфорированная алюминиевая панель, скрывающая динамик, над ним - пёстрая шкала настройки и многочисленные верньеры. Когда он включал его в последний раз? Не в этом тысячелетии точно…
Мартин щёлкнул самой большой ручкой. Никакого эффекта – ну да, он же на батарейках. Облом? Стоп, кажется, тут было ещё и питание от сети…
Шнур с розеткой обнароужился в углублении под крышкой на тыльной панели агрегата. Шкала тут же ожила, засветилась изнутри, вспыхнула встроенная в панель зелёная лампочка – никаких светодиодов, старая добрая транзисторная аппаратура! В динамике засвиристело, завыло – атмосферные помехи. Так, а где тут ФМ-диапазон?
После нескольких минут возни с настроечной шкалой, продукт латвийского радиопрома выдал, наконец, нечто вразумительное:
«…необъяснимые аномалии, уже успевшие получить название «Зелёный прилив», отмечены практически во всех районах Москвы. Гигантские деревья и кустарники, с невероятной скоростью появляющиеся из-под земли прямо сквозь асфальт и бетон…»
…пш-ш… т-р-р… виу-виу…
«….стремительно распространяется. Экстренно созданный городской штаб МЧС приступил к с эвакуации…».
…виу-виу… тр-р-р…пш-ш-ш -…
…оставаться опасно, поскольку аномальная растительность разрушает дома. Гражданам следует как можно скорее покинуть….
«…Гигантские деревья? Аномальная растительность? Что за хрень тут происходит?..»
…тр-р-р… пш-ш-ш…. пиу-пиу…
«…электро- и водоснабжение, телефонная и сотовая связь во многих районах выходит из строя. Подразделения МЧС пытаются оказывать помощь…
…не пытайтесь пользоваться автотранспортом – большинство городских магистралей перекрыты многокилометровыми пробками. Постарайтесь добраться до сборно-эвакуационных пунктов. Их расположение….»
Приёмник, пискнув напоследок, умолк. Шкала и зелёная лампочка погасли, на лихорадочные щелчки ручек агрегат не отзывался. Мало того: свет отказывался включаться, что на кухне, что в коридоре.
Мартин приоткрыл входную дверь - чуть-чуть, только чтобы выглянуть. И, первое, что увидел – это соседку, запирающую дверь квартиры. Рядом с женщиной стояли две туго набитые сумки, ещё одна висела на плече. На лестнице слышны были торопливые шаги – жители верхних этажей торопились присоединиться к всеобщему исходу.
- Кх-х-х… э-э-э… простите, у вас тоже света нет?
Женщина повернулась к Мартину – лицо заплаканное, волосы растрёпаны.
- Какой ещё свет?! Глухой что ль? По радио сказали: всем выходить из домов и поскорее выбираться из Москвы. И ты шевелись, а то так и накроет в одних труселях!
Мартин хотел спросить, что должно его накрыть, но организм подкинул неожиданную подлянку – вместо вопроса получилось только громко и мучительно икнуть. Видимо, причина такой реакции была написана у него на физиономии, потому что соседка отшатнулась, пробормотала: «алкаш бесстыжий…» и вернулась к замку.
Мартин машинально пошарил рукой по бедру и запоздало устыдился своего внешнего вида. Но женщина уже забыла о собеседнике - она справилась, наконец, с дверью, подхватила поклажу и ринулась вниз по лестнице.
«…собственно, а он чего ждал? Сказано же ясно: связь и электроснабжение отключаются. Вот и дождался!..»
Мартин прикрыл дверь, подтянул сползшие семейники и поплёлся на кухню. Надо что-то предпринимать, это ясно. Но сперва – привести себя в сколько-нибудь пристойное состояние. Если, конечно, осталось чем.

К счастью, среди бутылок, украшавших кухонный стол нашлась одна, почти полная. Мартин совершил героическое усилие, заставив себя кое-как одеться, и лишь после этого набулькал водки в пожелтевший гранёный стакан. Жизнь стала чуть терпимее: отпустили стискивающие виски шипастые клещи, исчезла муть, перестала подкатывать к горлу тошнота.
Зато что-то изменилось за окном. Во-первых, умолкла, наконец, сирена, а во-вторых – стало сумрачнее. Словно небо, недавно ещё по-майски бездонное, внезапно затянули свинцовые грозовые тучи. И дело не ограничивалось нехваткой солнечного света –это ощущение пёрло из оконного проёма, давило на психику чем-то мрачным, безнадёжным… чужим. Сумраком, одним словом – как описывал его один широко известный фантаст.
«…или это всё же похмелье?..»
Он подошёл к окну – и сразу обнаружил источник тревожных перемен. Не было никаких туч, майская синева по-прежнему светилась в кроне старой липы. А вот само дерево стало, без преувеличения, неузнаваемым. Ещё вчера ветви его были подёрнуты свежепроклюнувшейся листвой, а смолистый дух, волной льющийся в открытую форточку, казалось, можно было резать ножом. Теперь же – ничего подробного: сухой, затхлый, какой-то мёртвый воздух; вместо весёленькой зелёной листвы – какая-то рыхлая чёрная плесень, свисающая фестонами с веток и на глазах – буквально на глазах, Мартин даже головой помотал, чтобы отогнать морок, – расползающаяся по стволу и по сучьям. Знакомое с детства дерево стремительно превращалось в абстрактное изваяние, чёрную дыру в окружающем мире.
С прочими растущими во дворе деревьями творилось то же самое. Кусты в придомовом палисаднике уже выглядели, как беспросветно-чёрные сугробы высотой в два человеческих роста, и люди, идущие мимо них (ручейки «беженцев» успели стать пожиже) испуганно жались к середине дорожке, изо всех сил стараясь не задеть, не потревожить зловещую черноту.
Мартин попятился, нашаривая ручку рамы – остро захотелось запечатать окно, чтобы хоть этим хрупким барьером отгородиться от зловещих непонятностей, творящихся снаружи. Он не заметил, кто из людей зацепил угольный «сугроб». Куст в ответ вспух чёрным облаком, захлестнув идущих мимо. Спасаясь от неведомой напасти, те кинулись врассыпную – и один за другим задевали другие кусты, свисающие ветви, стволы деревьев. И каждое в свою очередь, осыпалось на беглецов чёрным пылевым дождём – нет, не дождём, настоящей лавиной!
Он, как заворожённый, наблюдал, как клубящаяся туча поглощает и мечущиеся внизу фигурки, и стену дома напротив и жалкие клочки синего неба, мгновение назад просвечивающие в переплетениях чёрных, словно руки обгоревших мертвецов, ветвей. Последней «среагировала» старая липа, и волна мрака хлынула в распахнутое окно, в лицо оцепеневшему от ужаса наблюдателю.
Оконное стекло жалобно зазвенело, по нему наискось пробежала трещина – с такой силой Мартин захлопнул створку. Ноги внезапно сделались ватными, и он уселся на табурет, едва не повалившись на пол.
…успел. В самый последний момент, но – успел...
За окном бушевала чёрная метель, а на подоконнике чернела россыпь чёрных точек.
Убрать? Стряхнуть на пол, стереть мокрой тряпкой? Нет уж, спасибо, я пешком постою…
А ведь по радио о такой вот дряни не было ни слова! Всё больше о каком-то «Зелёном приливе», об аномально огромных деревьях. Или он просто не успел услышать, прежде чем вырубилось электричество?
…нашарить бутылку, вылить остаток водки в стакан, выхлебать в два больших глотка. Гляди-ка – он так и оставался в руке… похоже, так и вцепился в него с того, первого опохмела. Хорошо хоть, не уронил, когда судорожно захлопывал раму…
Он вяло пошарил в холодильнике – бутылка, как и ожидалось, была последней. Стакан по-прежнему в ладони, хотя необходимости в нём не было уже никакой. Но – разжать пальцы, отпустить родимые шестнадцать мухинских граней оказалось выше его сил - Мартин держался за них, как за единственную знакомую и безусловную реальность.
Может, всё это лишь похмельные глюки? И отвратная чернота за окном, и загадочные сообщения по радио, и даже соседка с её неподатливым дверным замком?
Нет, товарищи дорогие. Не бывает таких глюков...
На кухне было совсем темно, хоть глаз выколи. Сумрачная метель, затянувшая двор, совершенно не пропускала солнечного света. Электричества нет, телефон сдох – пришлось, роняя пустые бутылки, нашаривать на кухонном столе коробку спичек, наощупь добираться до серванта и, скидывая с полки какую-то мелочь, искать подсвечник, в котором с незапамятных времён торчали два оплывших огарка.
Запах горячего стеарина неожиданно принёс успокоение. Снаружи понемногу становилось светлее – зловещая пыль медленно оседала. Следовало подойти к окну, выглянуть наружу, но Мартин никак не мог заставить себя сделать это. Разыгравшееся воображение услужливо подсунуло картину двора, покрытого ровным слоем чёрной гадости. Повсюду – на капотах припаркованных машин, на качелях и горках детского городка, на неподвижных телах «беженцев», в беспорядке разбросанных то тут, то там…
…и водки, будь она неладна, не осталось ни глотка. Как жить дальше?..

Воображение не подвело. Двор действительно покрывал толстый налёт зловещей пыли. Тротуары, газоны, брошенные автомобили – всё. В том числе и людей – они валялись на земле среди беспорядочно разбросанный сумок, чемоданов, рюкзаков, кто ничком, кто навзничь, кто скрючившись, на боку, в позе эмбриона. Вот только мёртвых среди них, похоже, не было - то одно, то другое тело начинало подёргиваться, потом биться в судорогах, поднимая вокруг себя облачка чёрной мути. И, наконец, страдалец поднимался в рост – неуверенно, с третьей или четвёртой попытки, хватаясь за машины, ограды палисадников, а то и вовсе за стволы обглоданных неведомой чернотой деревьев. Вставал, покачиваясь, и деревянными шагами направлялись куда-то – явно, не туда, куда гнала беженцев сирена оповещения. Мартин машинально прикинул: «ожившие мертвецы» (сознание упорно отказывалось воспринимать их, как живых людей) все, как один, плелись в сторону станции МЦК «Соколиная гора».
Шли, не по-человечьи, словно киношные зомби: раскачиваясь на ходу, нелепо мотая свисающими, как плети, руками, не делая попыток подобрать брошенные вещи.
Вот один из зомби налетел на куст и увяз в путанице ветвей. Мартин с удивлением отметил, что «чёрного обвала» на этот раз не случилось – видимо, всё, что могло осыпаться, уже осыпалось и слоем покрывало теперь толстым асфальт и палисадники. Вон, даже видно, как при каждом шаге поднимаются тёмные облачка – но маленькие, не достающие даже до колена.
…а ведь уходить всё равно придётся. Кто его знает этот… Зелёный прилив, так, кажется, сказали по радио? Может, обещанные ненормально гигантские деревья как раз и должны проклюнуться как раз после чёрной метели? Или МЧСники попросту не знают об этой аномалии?

Мартин решился выйти из дома в половину одиннадцатого, если верить старенькому механическому будильнику. С начала захлестнувшего Соколиную Гору чёрного апокалипсиса прошло не меньше двух часов, и большая часть этого времени ушла на поиски чего-то, способного сделать предстоящее путешествие хоть чуть-чуть безопаснее. Он уже понял, что зловредная пыль оказывает на организм действие, схожее с превращением в зомби – за неимением подходящего термина, Мартин решил пока называть его так. А значит – что? Правильно, надо позаботиться о том, чтобы чёрная мерзость не добралась ни до кожи, ни до глаз, ни до лёгких. Лучше всего, конечно, подошёл бы армейский комплект химзащиты, но их в доме не имелось. Противогаз, правда, когда-то был - но лет двадцать назад он собственноручно отправил его в ближайший мусорный контейнер вместе со сварочными очками-консервами, которые тоже могли бы сейчас пригодиться.
«…знать бы заранее…»
После упорных поисков нашлись: три здоровенных полиэтиленовых мешка из-под цемента, резиновые сапоги, и защитные перчатки – не резиновые, хозяйственные, а тонкие, прозрачные, оставшиеся после отбушевавшей год назад пандемии. Нашёлся и моток широкого скотча, и этой находке Мартин обрадовался больше всего. Что делать дальше - подсказали бесчисленные «коронавирусные» телерепортажи. Мешок с прорезанными дырами для рук и головы он натянул поверх одежды. Разрезав два других мешка на полосы, замотал руки и ноги, кое-как закрепив скотчем. На лицо наложил сложенную в несколько раз марлю, обильно смоченную водой, надел очки – самые обычные, с диоптриями – после чего, замотал голову шарфом, а поверх него, остатками полиэтилена.
Под многослойной одеждой и плёнкой было чудовищно жарко. Мартин постоял в прихожей, пощёлкал зачем-то мёртвым выключателем, вышел на лестничную клетку и зашагал вниз, думая только о том, чтобы не навернуться по ступеням в своих неуклюжих «доспехах. Между вторым и первым этажом он вспомнил тот, старый плакат по Гражданской Обороне –женщина, перед тем, как покинуть дом, закручивает кран газовой трубы. Вернуться? Что-то подсказывало, что сюда он больше не попадёт.
Лишь выходя из подъезда, Мартин обнаружил в ладони стакан.
«…хорошо, когда в жизни есть что-то устойчивое, неизменное…»

Верхушки несуразно огромных деревьев выглядывали из-за крыш домов где-то в районе Будённовского проспекта. С противоположной стороны они нависали над Северо-Восточной хордой и рельсами МЦК кудрявой зелёной стеной, не ниже двенадцатиэтажки. И останавливаться новорожденные гиганты не собирались – на глазах Мартина ясень в просвете между домами прибавил в высоту пару этажей. А дальше, к северу, примерно там, где находился измайловский Кремль, полыхало на половину неба изумрудное, с чёрными сполохами, сияние. При попытке задержать на нём взгляд, виски пронзала острая боль, ноги делались ватными, тело покрывал ледяной пот, и оставалось одно – старательно избегать даже мимолётного взгляда в ту сторону.
Здесь же, во дворах и вдоль 8-й Соколиной улицы, ничего похожего на гротескную растительность не наблюдалось. Мёртвые скелеты лип и тополей тянули к майскому небу корявые почерневшие сучья. Попадались и «нетронутые» экземпляры – все в чёрных мохнатых лохмотьях, ожидающие лёгкого прикосновения, чтобы обрушить на неосторожного зловещую пылевую лавину. Но вызвать её было некому – большинство беженцев уже выбрались из поражённого неведомой напастью района, и лишь отдельные фигурки, нагруженные сумками и чемоданами, мелькали кое-где в проходах между домами.
Куда больше было других –кукольно переставляющих ноги, с безвольно свисающими руками и мёртвыми, как восковые маски, лицами. «Зомби». Эти выходили на Соколиную и плелись в сторону МЦК – не обращая внимания ни на что и даже не замечая препятствий. Если на пути попадалась брошенная машина или киоск – утыкались в него и долго пытались обойти, слепо тычась в преграду. Мартин имел неосторожность заглянуть в лицо одному из этих бедолаг - и испытал шок такой силы, что опомнился, только отбежав шагов на двадцать, и едва не угодив сослепу в куст, сплошь покрытый лохмотьями неосыпавшейся пакости. Пустые, белёсые бельма глаз; серая в крошечных чёрных точках кожа; застывшие, ничего не выражающие черты, словно сведённые параличом – ни подёргивания уголка губ, ни дрожи века, ни даже шевеления крыльев носа, словно владелец его не дышит вовсе.
…а, может, и правда, не дышит? Кто его знает, а вот он, Мартин, того гляди, задохнётся в своём кустарном «костюме биозащиты». К тому же чешется повсюду, та так, что впору выть волком. Струйки горячего пота сбегают по спине, по бокам, бельё давно пропитано им насквозь. Нет уж, если кому охота – пусть возятся с «зомби», а ему пора выбираться из «чёрной зоны» деревья так деревья – там, по крайней мере, можно содрать с себя осточертевшую амуницию…
Он огляделся. Пойти к Будённовскому проспекту? Отчего-то туда не тянуло – стоило только представить мостовую, забитую вопящими людьми. В противоположную сторону, к Измайлово, вслед за «зомби»? Ищи дураков на Поле Чудес… Добраться до МЦК - и на север, по рельсам? Тоже не катит: как раз в той стороне и полыхало изумрудно-чёрное зарево. Оно, правда, сделалось поменьше и лишь изредка выбрасывало вверх одиночные сполохи – но доверие это направление может вызвать разве что у личности насквозь суицидальной.
Оставался единственный разумный вариант. Мартин доковылял до эстакады, постоял немного, глазея на стену великанских деревьев, рвущихся к небу за рельсовым полотном. После чего – перебрался через невысокое ограждение и зашагал по шпалам на юг, в сторону Шоссе Энтузиастов.
Гранёный стакан он по-прежнему сжимал в кулаке.