Ева с усилием заставила себя отвести глаза от мужа. Тот спал на своей колоде-ложе глубоким сном – грудь мерно вздымалась, крылья носа подрагивали в такт дыханию. Руку, освобождённую от рубашки,  до самого плеча, покрывала путаница шевелящихся ярко-зелёных ростков – они змеились из трещины в коре дуба, оплетали культю, ныряли в моховую подушку, на которой устроился пациент, чтобы врасти в тело где-то в районе рёбер. Два отростка, сплошь усаженные крошечными, дубовыми листиками, проникли прямо в ноздри -  точь-в-точь, трубки кислородного прибора из больничной реанимации. Ещё два, потолще, покрытые полупрозрачными пузырящимися наростами, уходили в рот, у самых уголков губ.
- Он теперь спать, пока лечение не закончится. Сообщил Гоша. – Дней пять, не меньше.
- Что же, он так и будет лежать без движения? - забеспокоилась Ева.  - Надо же его поворачивать, протирать, чтобы пролежни не возникли.
- Какие ещё пролежни? – недоумённо проскрипел лешак. – Небось не ваша, людская медицина – моховое ложе всё сделает, кожа будет ровная, чистая, как у младенца. Так что можешь идти, если есть какие дела. Тут тебе всё равно делать нечего. Ложе не только о пролежнях позаботится, оно и кормить-поить его будет… ну и всё прочее.
Ева с сомнением оглядела недвижное тело мужа, оплетённое «лечебными» ростками.
- Точно?
- Точнее не бывает.
Тогда, если можешь – выведи меня той же тропой, к станции «Соколиная гора». Хочу  осмотреться в Чёрных кварталах, хотя бы по самому краю  – когда ещё такой случай выпадет?
Лешак покачал головой – жест этот сопровождался громким скрипом.
- А стоит ли, тем более, в одиночку? Место нехорошее, нелюдское. Многие туда лезли, да немногие выбрались наружу.
Значит, всё-таки кто-то выбирался.
- Ну… случается, особенно в последнее время. – ответил лешак, и Ева заметила, что говорит он крайне неохотно. – Появляются целыми группами – в длинных, до пят, плащах, лица такие…  серые, словно жиром намазаны. Глаза выпученные, носы длинные, вытянутые, острые. На крыс похожи.
- И было много таких… визитёров?
- Ну, мы специально не считали… - Гоша поскрёб жёсткой деревянной ладонью подбородок так, что в стороны полетели клочки мха. – Но дюжина или около того за месяц точно.
- О как!.. – Ева выпрямилась. – Дюжина, значит… и что же, обратно они не выходили?
- Почему не выходили? – удивился лешак. Выходили. И не одни, в сопросождении других, тоже в плащах. У этих лиц не видели.
- Погоди… – опешила Ева. - Ты хочешь сказать, что эти, с крысиными лицами, не только выходили из Чёрных кварталов невридимыми, но ещё и выводили оттуда кого-то?
- Точно. – Гоша кивнул. -  Их на Соколиной дрезина ждала, всегда одна и та же, с прицепным вагончиком, на неё и грузились.
А кто были те, другие – не знаете?
Гоша виновато развёл руками.
- Сам-то я их не видел ни разу. Но наши, которые рядом случались, говорили – тянуло от них… нехорошо так. Будто при Прорывах. Ну, ты понимаешь…
Ева с досадой выругалась. Что такое Прорывы она знала - столбы чёрного то ли света, то ли пыли, которые, если верить друидам, выдували из тел души, оставляя одни ходячие оболочки. Подобные прорывы случались изредка в некоторых регионах Леса, оставляя за собой проплешины омертвелой растительности, рассыпающейся чёрным мелким прахом при малейшем прикосновении. Их так и называли – Чёрные Плеши. Со временем страшные прорехи в ткани Леса затягивались, зарастали обычной травой и кустарником, а вот мертвенная аура сохранялась в таких местах надолго  - именно о такой ауре и говорил сейчас лешак.
- Что ж вы раньше-то молчали?
- Так нас никто и не спрашивал.
Лешачиная физиономия на этот раз изобразила то ли смущение, то ли раскаяние. покачала головой.
- Ну вот, а ты говоришь – не стоит соваться! Не-ет, теперь мне точно нужно выяснить, что там происходит. Давай сделаем так…
Она задумалась.
- Говоришь, Виктор у вас ещё неделю пролежит?
- Не меньше. – согласился лешак.
- Тогда я оставлю тебе письмо-выручайку. Если я через неделю не появлюсь – перешлёшь его тому, кого я укажу на конверте.
- А Виктор? Он же наверняка спросит, куда ты делась?
- А ты не говори. И вообще, постарайтесь задержать его у себя, пока егеря не появятся. Процедуры какие-нибудь придумайте, не знаю…
Лешак согласно закивал. Клочки мха снова посыпались во все стороны.
- Опасаешься, что он двинет тебя разыскивать?
- Не опасаюсь – уверена.  Вы, кстати, и вещи его припрячьте. Тогда, может и не решится сорваться с места? 
Гошину физиономию рассекли весёлые морщины-трещины
- Что ж ему голым тут дожидаться? Нет, я не против, только ведь не лето на дворе, замёрзнет. А огонь тут, сама знаешь, разводить нельзя.
Это Ева уже усвоила: в Терлецком урочище, как впрочем, и на большей части территории Запретного Леса, в который превратился Измайловский парк, открытый огонь был под строжайшим запретом. 
- Ну, голым – не голым, а ботинки точно уберите, и подальше. Босиком в Лесу не очень-то побегаешь, даже по тропинкам.
- Раз настаиваешь – уберём. – кивнул лешак.
- Вот и славно. Пошли тогда, что ли?
Она продела руки в лямки рюкзака и вслед за Гошей зашагала по тропинке.

Конец первой части

Спустя несколько часов она уже не была так в этом уверена. Начать с того, что Франа попала в руки двух девушек-золотолесок – как те представились, из отдалённого селения Эгладор, расположенного в Нескучном Саду. Эльфы, эльфы! С бледно зелёной кожей, изящные до хрупкости, сияющие изумрудные глаза, и  даже уши слегка заострены – или ей это только кажется? Они словно материализовались из комиксов манга и мультиков-аниме, которые она так любила в детстве.
Теперь это становилось реальностью – и даже их бельё, словно составленное из крошечных листочков и стебельков…почти не видимое на отливающих зеленью телах – и вместе с тем, изысканно изящное –   Франа искренне пожалела, что миланские модельеры, не имеют возможности увидеть и скопировать это невесомое лиственное кружево.
Девушки, к её разочарованию, не поддержали её расспросов касательно моделей интимного белья – вместо этого они уложили гостью на ложе и…
Нет, Франа никогда не была ни монашенкой, ни ханжой. Случались в её богатой приключениями интимной жизни и однополые игры, и групповые эксперименты, и много ещё чего, так что удивить её было не так-то просто. Но сейчас…
Прежде всего, не было самого секса. Изощрённый массаж с ароматическими маслами, отварами трав, голубым дымком из курильниц – и над всем этим сухой мелодичный перестук пучков деревянных трубочек на ветру и тонкий, проникающий в глубины подсознания, свист флейты. Очень скоро она потеряла ощущение реальности – чувствовала только умелые руки и не менее умелые губы, скользящие по её телу, расслабленному, изнемогающему от желания. Потом к эгладоркам присоединились двое юношей-сильванов – кажется, одним из них был Умар. Вчетвером они провели итальянку по таким немыслимым лабиринтам наслаждений, что она вскоре перестала понимать:  жива она или умерла, не выдержав непрерывно сменяющих друг друга пароксизмов страсти и удовольствия?
Франа пришла в себя на какой-то краткий миг и осознала, что партнёр у неё уже один, и это уж наверняка Умар. Но, в отличие от прошлой ночи, он не подчиняется её воле, не следует за её желаниями, а сам ведёт её… куда? Франа не знала – и не желала гадать, провалившись вместо этого в пучину очередного оргазма…

Флана проснулась рано утром – неожиданно для себя, посвежевшей и полной сил. Умара, рядом не было; она лежала на мягком ковре, расстеленном прямо на досках, и утреннее солнце, пробивающееся через густую листву золотолесских ясеней, весело играл на её обнажённой коже.
Франа быстро оделась – бельё и всё остальное было аккуратно сложено тут же, рядом. Глотнула чего-то травяного из узкого керамического кувшина, сжевала половину лепёшки с отчётливым привкусом мёда и орехов. Из домика посреди дэлони доносились молодые голоса и журчание льющейся воды, и Франа сразу припомнила ночное купание в удивительном висячем бассейне, сделанном из толстых пластов коры и подвешенном на золотисто-зелёных канатах. Там она плескалась вместе с партнёршами-эгладорками, и, кажется, позже к ним присоединились двое сильванов…
Расспросить Умара о том, что ни вытворяли ночью? К своему удивлению, Франа осознала, что ей совершенно не хочется этого делать – чтобы не расплескать сосуд, полный волшебных ощущений, постараться сохранить его наполненным как можно дольше...
Она едва успела принять душ и позавтракать, когда появился Умар, нагруженный их рюкзаками и оружием. Он сообщил, что договорился с речниками – лодка ждёт внизу, у пристани, и если они поторопятся прямо сейчас, то заночевать смогут в селении Медицинский Сад, что раскинулось возле Дорогомиловского моста, напротив небоскрёбов Москвы-Сити.

***
2054 год, осень
Московский Лес,
Лужнецкая набережная
- Фр-р-р-ш-шурх!
Огненно-дымный язык вырвался из дырчатого наконечника брандспойта и канул под сводами тоннеля. Лёха покосился на стрелку манометра, показывающего давление пара, подкрутил латунный барашек вентиля – магистраль, тянущаяся к платформе от паровоза, отозвалась ядовитым шипением и струйками пара из кожаных сочленений – и дважды нажал на педаль спуска.
- Фр-р-р-ш-шурх!
- Фр-р-р-ш-шурх!
Огненные плевки канули в дымный мрак под зелёными сводами; в тоннеле затрещало, заскрипело суматошно и, прежде чем Лёха успел ещё раз поддать напора, из смрадных клубов выкатился на свет комок огня – по мельтешащим волосатым лапам-ходулям в нём угадывался особо крупный паук. Яцек вскинул обрез, но горящая тварь уже перевалилась через парапет и полетела с моста вниз, в груды битого бетона.
Лёха-Кочегар, оскалившись, выдал ещё один язык пламени, на этот раз опустив брандспойт пониже, чтобы вся порция огнесмеси пришлась на пути у выхода из тоннеля.
- И будет! - сказал он, закручивая вентиль. – Толян уже близко, как бы его не накрыть! Вон, какой треск стоит!
Яцек собрался, было, прислушаться, но все звуки заглушил прерывистый гудок – один, другой, третий. И, словно выброшенные акустическим ударом, из клубов дыма выкатились ещё три паука, гораздо меньше первого. Заметались перед платформой, и вслед за первым сиганули вниз с моста. Последний паук оставил за собой отчётливый инверсионный след от подпаленной огнемётом волосатой шкуры.
Гудки прекратились, зато явственно был слышен приближающийся треск. Лёха махнул рукой помощнику, сидящему в будке паровоза – тот потянул кожаную петлю, свисающую сверху, и механизм отозвался пронзительным свистом. Платформа дёрнулась, залязгали сцепки, и состав послушно попятился, выбираясь задним ходом на мост. Из тоннеля дважды свистнуло в ответ.
Вообще-то, подумал Яцек, можно было и остаться на месте. Дрезина двигалась по параллельным рельсам и Лёхина шайтан-арба нисколько ему не мешала. Видимо, путеец не хотел попасть под летящие во все стороны лохмотья зелени и горелые клочья, летящие во все стороны из-под фрезы-путеочистителя, закреплённой на передке дрезины. Задачей этого агрегата было время от времени проходить насквозь зелёный тоннель, тянущейся от руин станции «Деловой центр» до Дорогомиловского моста и «сбривать» лианы, проволочную лозу и прочую ползучую зелень, которой тоннель, если оставить его без присмотра, зарос бы за считанные недели. Таких участков, где растительность смыкалась над железнодорожными путями, образуя зелёно-сумрачные коридоры протяжённостью порой в несколько километров, на МЦК хватало, и Толянов агрегат вместе с тремя подобными (путейцы называли их «газонокосилками) без работы не застаивался.
Этот участок пользовался у путейцев дурной славой из-за обитающих здесь гигантских пауков и прочей насекомоподобной дряни, а потому Лёха-Кочегар и решил малость подсобить коллеге-путейцу в его нелёгком деле. И главным инструментом в этом деле служил мощный стационарный огнемёт с приводом от паровой магистрали локомотива, способный выбросить струю огнесмеси шагов на сто. Боекомплект, правда, приходилось экономить – огнесмесь бодяжили сотрудники доцента Шапиро в подвальной химической лаборатории в ГЗ. Не имея, что характерно, на это разрешения факультетского или какого-нибудь другого начальства. Но уж очень эффективным был этот самодельный «напалм», рецептуру которого Яков Израилевич разработал самолично на основе спирта, растительных масел и желатина – и снабжал им путейцев, егерей и ещё кое-кого с большой выгодой как для науки микологии, так и для себя лично.
Вот и сейчас – «газонокосилка» своим рёвом, треском и беспощадно вращающимися лезвиями фрезы сгоняла всю членистоногую  мерзость к дальнему, выходящему на мост концу тоннель, где их встречал Лёхин огнемёт. После того, как «партизаны» основательно зачистили от пауков свой небоскрёб, уцелевшие пауки вынуждены были искать новые места обитания – и неожиданно открыли для себя такое увлекательное занятие, как нападения на проходящие по МЦК дрезины. Причём нападения эти так участились, что помимо регулярных зачисток тоннеля, путейцы договорились с «партизанами» и обитателями Медицинского Сада о том, что те будут держать у выхода из тоннеля, на мосту, постоянный блокпост сро смешанным гарнизоном.
Не прошло из пяти минут, как треск и скрежет стали совсем уж оглушительными, а вдруг разом прекратились - и из-под зелёных сводов показалась «газонокосилка». Из будки, защищённой крупной металлической сеткой, торчала голова машиниста в противогазе с длинным рубчатым хоботом. Фреза сделала несколько оборотов вхолостую и остановилась – с изогнутых блестящих лезвий свисали неопрятные мотки проволочного вьюна, которую, как хорошо знал всякий житель Леса, не всяким ножом возьмёшь. «Придётся теперь Толяну сдирать их вручную… -  подумал Яцек. - Молодых, что ли, припрячь? В самом деле, чего им пялиться на бесплатный цирк? Как гласит старая истина: «чем бы солдат не занимался, лишь бы к ночи за… мучился», и Чекист, как и Яцек, строго следовали этому правилу, воспитывая рекрутов-новобранцев из «офисной» молодёжи.
«Офисом» называлось поселение, возникшее с самых времён Зелёного Прилива между семидесятым и шестидесятым этажами одной из Башен Федерации. Тридцать с лишним лет этот островок «цивилизации» просуществовал в полной изоляции от остального леса, пережил немало потрясений, и теперь там заправляли «партизаны» под командой, сделавшие «Офис» своей базой. Добровольцев, желающих присоединиться к команде барахольщиков, среди тамошнего молодняка нашлось немало - и требовалось, прежде чем обучать их основам военного дела, преподать непростую науку армейской дисциплины. Так, как понимал её сам командир «партизан».
- Мы славно поработали и славно отдохнём! – заявил Лёха-Кочегар. Они с Яцеком стояли у ограждения платформы и наблюдали, как Толян дрючит молодых, заставляя их до блеска вылизывать притомившуюся «газонокосилку».
– Глотнёшь?
И протянул собеседнику большую кожаную флягу, украшенную замысловатым тиснением из переплетённых ветвей и листьев. Работа мастеров-золотолесцев, определил Яцек. Они там все помешаны на псевдоэльфийской эстетике…
- Дурьяновка?
- Она, родимая. - Подтвердил Лёха. Сегодня утром только бочку откупорили. Забо-ористая!
Яцек одобрительно кивнул и приял флягу. Дурьяном называли экзотический шипастый фрукт дуриан, который больше нигде, кроме Медицинского сада, в Лесу не рос. Местные жители гнали из него самогон, по популярности мало уступающий добрынинской чаче.
- Давно из Сокольников, пан Кочегар?  - спросил он, сделав основательный глоток. – Люди размовляли, путейцы с аватарками договорились, и по МЦК можно ездить безпечнье… безопасно?
- Ну, как договорились… - Лёха пожал плечами. - Временное перемирие, спасибо Серёге-Бичу. Если бы не он – разговора вообще не вышло бы.
- Пан Бич? – Яцек оживился. – Гдзе он сейчас ест?
- Я его высадил на «Ботаническом саду»  – ответил путеец, имея в виду станцию Московского Центрального Кольца, главной железнодорожной магистрали Московского Леса.  – Он, вроде, на ВДНХ собирался, так там рядом. Для егеря – так и вовсе не расстояние.
- А теперь докод идеж.. куда поедете? – спросил Яцек. Не потому спросил, что его это интересовало – у путейцев свои дела, путейские, - а больше из вежливости, разговор поддержать.
- Надо бы на Лихоборы скататься, в депо. – подумав, ответил Лёха. Трубки в котле текут, запаять бы. А потом - снова на ВДНХ. Договорился там взять груз для садоводов-кусковцев, да и Бич просил его подхватить, когда дела свои доделает...
Спрашивать, что за дела были у того на ВДНХ, Яцек не стал.  Хотя интересовало это его чрезвычайно, как и всё связанное с личностью Бича. Слишком уж часто в последнее время сводила судьба «партизан» и легендарного егеря…
Позади, в деревянной будке, пристроенной к опоре моста, задребезжал сигнальный колокол – половинка ацетиленового баллона, подвешенного на цепи.  Яцек поспешно обернулся, нашаривая в сумке бинокль. По реке со стороны центра шустро бежала узкая  лодка – и Яцек узнал легко в ней пирогу другого давнего знакомца «партизан», речника Коли Эчимина. Он вскинул над головой обрез и выстрелил – в ответ фигурка  на корме пироги приветственно замахала веслом. Два других пассажира повторили его жест, и Яцек, едва подняв к глазам окуляры бинокля, узнал того, что повыше.
- Нет, пан Кочегар, нигдзе вы… никуда вы сегодня не поедете. – с ухмылкой сообщил он путейцу. – Это Коля-Эчимин, с ним – пан Студент, товажищ Бича, и какая-то паненка. Так что, сегодня вечером гуляем. Вы размовляли, в таверне бочонок дурьяновки откупорили? Бардзо, бардзо кстати!..

Лестницу в подъезде тоже покрывала чёрная пыль – видимо, подумала Ева, нанесло через разбитые окна и распахнутую настежь дверь парадного. Следы здесь петляли - неведомый визитёр топтался на площадках этажей, входил в квартиры, похоже, предварительно взламывая дверные замки. Не все поддавались вторжению – на втором и третьем этажах обнаружилось по квартире, чьи двери – стальные, основательные, с хитрыми замками – сумели успешно сопротивляться вторжению. Ева, стараясь не наступать на чужие следы, по очереди обошла все взломанные квартиры. Знакомый почерк: ящики выдвинуты, их содержимое вывалено на пол, с полок секретера и сервантов сброшено всё, что там стояло. Мародёра- (следы явственно указывали, что незваный гость был один) интересовали исключительно компактные, удобные в переноске вещи: наличные деньги, драгоценности, серебряные ложки и тому подобное.
Сам незваный гость обнаружился на третьем этаже, в прихожей единственной квартиры, которую он успел взломать -  в виде уже знакомого Еве скелета. Только в отличие от тех, что валялись на улице, этот был покрыт остатками одежды, а рядом валялся довольно-таки пухлый рюкзак. На секунду у Евы мелькнула мысль – разрезать брезент и посмотреть, что успел нарыть покойник, но она тут же отогнала её от себя. Незачем – кому, в сущности, нужны эти побрякушки и раскрашенная бумага, кроме такого вот придурка-замкадника, польстившегося на лёгкую поживу? И закономерно заплатившего за своё заблуждение жизнью.
Причина смерти мародёра была неясна, как и то, сколько он тут пролежал. Некоторую подсказку мог дать, разве что, остатки брезентовой штормовки  – когда Ева подцепила ткань ножом, та расползлась, словно истлевала здесь долгие годы. И это странным образом не сочеталось со следами мародёра – глубокими, отчётливо отпечатавшимися в чёрной пыли, будто оставлены всего день-два назад. Хотя, подумала Ева, чему тут удивляться? Ветра в Мёртвых кварталах не дуют, вот следы и сохранились – не хуже, чем отпечатки подошв астронавтов  в лунном реголите…
До четвёртого этажа мародёр добраться не успел – на это ясно указывало отсутствие следов на ступеньках и лестничной площадке. Двери здесь все были крепкие, железные – и лишь одна, с крашеной деревянной филёнкой бесстыдно красовалась куском потрескавшейся щелястой фанеры, прикрывающей кое-как врезанный замок. Ева подцепила его ножом – дверь со скрипом распахнулась, впуская её внутрь.
Это была маленькая двухкомнатная квартира практически без следов чёрной пыли – лишь небольшой холмик был нанесён у порога, через щели в двери. Её отсутствие с лихвой компенсировалось ужасающей запущенностью квартиры – похоже, решила Ева, перед Зелёным приливом, здесь обитал какой-то спившийся неудачник, на что ясно указывала россыпь пивных и водочных бутылок в углу крошечной, запущенной донельзя кухоньки. Она подняла одну, повертела в руках, рассматривая наполовину отклеившуюся, жёлтую от старости этикетку: «Московская водка», и ниже, мелко, дата разлива, "январь 2022 г."  За два с половиной года до Зелёного прилива - обитатель этой норы явно не утруждал себя частыми уборками...
Она прошлась по комнаткам. Везде та же мерзость запустения, дополненная пропылёнными зарослями паутины в углах на потолке. Интересно, эти украшения были при прежнем хозяине квартиры, или возникли уже после того, как он вместе с прочими обитателями района сделал отсюда ноги? В уродливом, советских времён, книжном шкафу – некогда пёстрые некогда, а теперь пожелтевшие, облезлые корешки книг. Фантастика: Лем, Хайнлайн, Лавкрафт, Стругацкие, какие-то неизвестные Еве авторы. Стоп, а это что?

Большая в тёмной деревянной рамке цветная фотография под стеклом – полтора десятка мужчин разных возрастов на фоне большого стенда с надписью «РосКон-2023». Двое сразу бросились Еве в глаза.  Один  - и его сосед, в костюме и при галстуке.
Да это же Шмуль, владелец знаменитого «Шинка», с удивлением поняла она. Ну да, конечно – вот этот, молодой, улыбающийся с яркой грамотой в руках, И сосед его,  невысокий, с большими залысинами ей знаком, хотя видела она его всего несколько раз – Мартин, легенда ГЗ, неунывающий алкаш и знаток всех лесных легенд, мифов и преданий. Только здесь он без своего знаменитого стакана, в приличном костюме и при галстуке...
Неужели этот бомжатник – его дом? А ведь похоже на то: Бич как-то рассказывал, что Мартин в день Зелёного Прилива бежал как раз из этих краёв, и что-то так его по дороге напугало, что с тех самых пор, все тридцать лет он не покидает ГЗ. Что ж, теперь хотя бы понятно, что его так потрясло: стать свидетелем чего-то загадочного и зловещего, превратившего Соколиную Гору в Мёртвые кварталы – от такого у кого угодно крыша поедет…
Она так привыкла к царящей здесь мёртвой тишине, что не сразу осознала, что из-за окна – почти непрозрачного из-за наросшей грязи – доносятся голоса. А когда осознала, то отшатнулась вглубь комнаты, едва не споткнувшись о брошенный на пол топчан. А голоса всё усиливались – казалось, кто-то отдаёт команды, и те, кому эти команды предназначены, что-то отвечают все вместе – негромко, монотонно, жалобно. А ещё – топот множества ног и шуршание слоя чёрной пыли под подошвами, невероятно, поразительно громкие в этом царстве мёртвой тишины.
Карабин был уже у неё в руках, пальцы нашарили рукоять затвора. Ева осторожно, прижимаясь к стенке, подошла к окну и выглянула наружу.