Часть третья.
«На французской стороне…»
I
Египет,
Александрия.
Примерно за год
до описанных событий.
Слуховые перепонки разрывало низким, то ли гулом, то ли звоном, то ли и тем и другим вместе. И – огненные круги перед глазами, на угольно-чёрном фоне, рождающиеся из ничего, наползающие друг на друга и лопающиеся всё с тем же всепроникающим звуком.
Он зажмурился, так крепко, как только смог. Круги никуда не делись - как, впрочем, и звон. Или для этого надо заткнуть уши - пальцами, за неимением под рукой кусочка воска или смолы?
Что за бред…
Он поднял руку и осторожно ощупал голову. Пальцы наткнулись на что-то липкое и горячее. Он поднёс их ко рту, по ходу обнаружив, что совершенно не видит собственную руку – и осторожно лизнул.
Кровь. Его кровь. Странно, но боль почти не чувствуется.
Он повторил попытку с рукой и глазами – и снова ничего не разглядел. Огненные круги, правда, куда-то делись, да и звон в ушах заметно поутих, превратившись скорее в низкое однотонное зудение. Такое – он это знал – бывает при контузии. Тогда он вытянул руку и вслепую пошарил перед собой.
Ничего. Пустота.
Стоп! Да стоп же! Он сидит, привалившись спиной к чему-то, но ощетинившемуся жёсткими, неровными выступами, безжалостно терзающими его лопатки. Причём – сидит на полу, и ноги приходится вытягивать вперёд. Он ощупал этот пол: каменная кладка, сухая, неровная, холодная. Под пальцы в изобилии попадались камешки, от крошечных острых осколков, до осколков кирпича и булыжников размером с пару кулаков.
Он пошевелился, попробовал выпрямиться – за спиной что-то сухо зашуршало, посыпалось, покатилось. В носу запершило. Пыль? Песок? Похоже, и то и другое…
Он облизал губы – шершавые, покрытые толстой, потрескавшейся коркой пыли – и тут только осознал, как ему хочется пить. Нёбо горело; распухший язык едва ворочался во рту, но слюны не было, и невозможно избавиться от скрипящего за зубах песка...
Вместе с жаждой к нему вернулись обрывки памяти. Они всплывали в оглушённом разуме и, колышась, неторопливо, словно медузы в мутной воде Александрийской гавани, складывались, слипались в более-менее ясную картинку того, что с ним происходит. Вернее сказать, происходило совсем недавно.
…спички, вспыхивающие, ломающиеся в дрожащих пальцах. Он нашарил в хитро запрятанной нише фитиль и попытался его поджечь, но преуспел далеко не сразу – самодельный, скрученный из пропитанной селитрой бумаги, фитиль вонял, трещал, но никак не хотел загораться…
Кстати, где спички? Он торопливо похлопал себя по карманам – нету. Обронил во время бегства? Когда фитиль, наконец, занялся крошечной оранжевой искоркой, испуская белёсый дымок, он вскочил и, сломя голову, кинулся по коридору, сжимая под мышкой охапку самых драгоценных из своих свитков – и, не успев пробезать и полусотни шагов, натолкнулся на людей в тёмных сюртуках, с револьверами.
Чужаки, конечно, услыхали его топот его подошв, повернулись и ударили навстречу торопливыми выстрелами. Коридор сразу заволокло пороховым, воняющим селитрой, дымом. Он испуганно метнулся в какой-то из боковых коридоров, снова свернул, упёрся в тупик, вернулся к ближайшему, ведущему куда-то влево отнорку главного коридора – и тут грохнуло…
Он долго не мог понять: почему взрывом не завалило все коридоры подземелья? Почти полтонны динамита – это много, очень много. Отличный шведский динамит, произведённый фабрикой Нобеля в Глазго, который он всеми правдами и неправдами сумел раздобыть через подрядчиков, работающих на строительстве Суэцкого канала.
Или прав оказался тот инженер, специалист по взрывному делу, который объяснял ему непростую технику подрыва такой массы взрывчатки, и часть динамита всё-таки не сдетонировала, а была без пользы разбросана энергией первичного взрыва? Тогда, пожалуй, понятно, почему он ещё жив, а не погребён под многометровым слоем камней, щебня и сухой египетской земли…
Впрочем, подумал он, это, наверное, ненадолго. Завал, тот, что у него за спиной тянется, надо полагать, на десятки, если не на сотни футов - и надёжно отделяет его от лестниц, ведущих наверх. А значит, и от источников существования человеческого организма – пищи, воды, света.
Вода… сколько человек сможет продержаться без неё? Суток трое, может четверо? Здесь, на нижних, секретных уровнях хранилища древностей запасов нет, так что смерть его будет небыстрой… и весьма неприятной. Можно, правда, пошарить в зале со свитками – он, помнится, пил там как-то чай. Но – как добраться туда наощупь, в кромешной, стигийской тьме? И даже если он сумеет отыскать медный чайник, и в нём действительно осталось немного жидкости – чем это ему поможет? Да ничем – разве что отсрочит неизбежный конец и пролит мучительную агонию… Правда, там же можно найти ещё и керосиновую лампу и спички – но зачем он ему сейчас? Разве смерть при свете легче?
Он повернулся – и внезапно ощутил, как правой щеки коснулось что-то – легко, почти нечувствительно. Ток воздуха между глыбами, образующими завал? Несомненно. Значит – препятствие не такое уж и сплошное?
Он замер, вслушиваясь. Лёгкий стук, поскрёбывание – почти неслышные, но несомненные звуки, доносящиеся с той стороны…
Его ищут?
Тогда он встал на четвереньки и торопливо, сбивая в кровь пальцы, принялся выковыривать из грубы камни. Сколько это продолжалось – неизвестно, но в какой-то момент между глыбами мелькнул свет, и чей-то голос произнёс по-английски:
- Профессор, это вы? Вот и славно, а то мы уж боялись, что вас тут насмерть придавило…
"...но позвольте, почему по-английски? Дворцовые служители и стражники хедива не владеют этим языком..."
Он попытался крикнуть, но из высохшего, как древний египетский пергамент, рта вырвалось только хрип.
- Скажи, чтобы не вздумал орать. - к первому голосу присоединился второй, резкий, лающий. – Не хотелось бы затыкать ему рот, когда вытащим наружу…
Отредактировано Ромей (11-12-2021 16:32:47)