XIV
Из дневника гардемарина
Ивана Семёнова.
- ...я едва успел зажмуриться, а когда открыл глаза - Билли, гад такой, улепётывает, а двое других мечутся, как вспугнутые курицы. Два светошумовых патрона, с трёх шагов, в физиономии – тут кого угодно переклинит!
Я говорил взахлёб, придерживая у щеки марлевый тампон. После стычки в лондонской подворотне не прошло и четверти часа. Мы с Варей так напугались, что пробежали три квартала, свернули в переулок между домами с вывеской зеленщика и облупленными железными воротами – и нос к носу столкнулись с ротмистром Нефёдовым. Нас прикрывали, как и было обещано, и спасибо моей напарнице, которая, перед тем, как кинуться наутёк, нажала кнопку на брелоке экстренного вызова…
Подъехал кэб, на козлах которого сидел человек весьма атлетического телосложения – ясное дело, один из нефёдовских оперативников. Варя в полуобморочном состоянии повалилась на сиденье; я устроился рядом, чувствуя, что ноги, внезапно сделавшиеся ватными, вот-вот откажутся держать. Едва я хлопнулся на тощую кожаную подушку, как кэб тронулся - и затарахтел по вымощенным булыжником лондонским мостовым. Куда мы ехали, где оказались в итоге, я так и не понял; помню только двухэтажный, тёмного кирпича, особняк в глубине запущенного сада, и воздух, густо напитанный влагой, креозотовой вонью и амбре подгнившей рыбы, помоев и водорослей от Темзы, несущей свои гнилые воды неподалёку…
- Этому «декки Бэнди» ещё повезло - усмехнулся Нефёдов. - Ну, получил ботинком по чувствительному месту - бывает, зато глаза не пострадали. Оглох, конечно, на время, не без этого...
- А я не оглохла? - возмутилась напарница. - До сих пор в ушах звенит! А как я перепугалась, вы бы знали! Вот набежали бы констебли – что, и от них прикажете отстреливаться?
Она повернулась ко мне
- А всё из-за тебя: я же говорила, нельзя давать этому прохвосту столько денег!
«Ну вот, приехали... Кто бы сомневался, что во всём окажусь виноват я...»
- Ладно, господа, хватит ссориться – примирительным тоном сказал Нефёдов. -  А вы, барышня, молодчина, чётко действовали.
Варя слабо улыбнулась. Ротмистр тем временем подошёл ко мне, осторожно, по одному, разжал мне пальцы правой руки и забрал нож. И только тут я осознал, что всё это время держал, выставив перед собой «гайдук». Выходит, я так и бежал по улице с ножом в кулаке, распугивая добропорядочных лондонцев?
- Кстати, откуда вы взяли эту штуку? – поинтересовался Нефёдов. - Насколько я помню, господин барон ясно сказал: никакого огнестрельного оружия, тем более… мнэ-э-э… не отсюда.
Я потупился. Сам же пару месяцев назад подарил Варе этот «сувенир из будущего» – и вот, напрочь забыл…
А она, выходит, не забыла. Ну, припомнит мне это Корф, стоит только вернуться. Впрочем, это зависит от того, с чем мы вернёмся. Здесь ещё действует правило «победителей не судят».
Нефёдов взвесил контрабандную «Осу» на ладони.
- Ладно, будем считать, что я этого не видел. Только давайте условимся: больше никаких сюрпризов!
Мы одновременно кивнули, а я незаметно показал Варе большой палец.
- Надеюсь, в город вам больше не нужно? - продолжал ротмистр - А то ведь полиция наверняка уже на ушах, да и репортёры утренних листков не дремлют: наверняка тиснут статейку насчёт бесчинств, которые учинили обитатели доков совместно с приезжими с Балкан.
Я пожал плечами.
- Да нет, что нам там делать? Всё что можно, мы уже узнали, больше нам до сэра Рэндольфа не добраться.
- Они и так немало интересного наговорили. - поддакнула Варя. Теперь бы послушать ещё разок и понять, что делать дальше.
- Послушаем, не сомневайтесь. – заверил девушку ротмистр. - Нам с вами, молодые люди, вообще крепко думать сейчас надо, потому как времени у нас нет, да и возможностей не густо. Сделаем так: сейчас перекусите, приведите себя в порядок, и через час встречаемся в гостиной. С удовольствием дал бы вам выспаться два-три часика, но тут уж извините: каждая минута на счету, потом будете отсыпаться.

Британия, Лондон.
Группа «Алеф»
на отдыхе.
Негромкий медный звон заполнил гостиную. Он исходил из высокой, тёмного резного дуба, башенки напольных часов рядом с камином. Удар, другой, третий – час тридцать пополуночи. Или три склянки согласно счёту времени, принятому на кораблях Российского Императорского флота. В конце концов, гардемарин он, или нет,  хоть и приходится теперь заниматься не слишком почтенной по меркам изысканно-высокомерных морских офицеров шпионской работой?
Не шпионской, а разведывательной, поправил себя Иван. С детства, со времён знакомства с «Бондианой» и романами Юлиана Семёнова накрепко заучено: «шпион» - это их «плохой парень», а вот разведчик – это всегда наш офицер. Только так, и никак иначе. А значит, никакие они не шпионы, и уж тем более, не жандармы. Хотя и род их занятий порой весьма напоминает то, чем занимаются служащие соответствующего ведомства – того, где в ходу лазоревые мундиры.
Ладно, помотал головой Иван, не хватало ещё комплексовать. В конце концов, Д.О.П. – особое, совершенно уникальное ведомство, и занимаются там вещами, далёкими от обычных жандармских забот. И во все детали этой деятельности их, конечно, не посвятят – ни его самого, ни Николку ни Воленьку Игнациуса. Разве что Георгия – ну так на то он  Великий князь и наследник царствующего самодержца….
Иван покосился на друзей. Несмотря на объявленный Нефёдовым отбой (сейчас ротмистр выполнял роль командира объединённой группы) после завершения совещания по спальням разошлись далеко не все. Вот, к примеру, Воленька Игнациус: сидит в глубоком кресле возле камина и бездумно глядит в огонь, забытая глиняная кружка с глинтвейном остывает на широченном дубовом подлокотнике. Варя свернулась в кресле калачиком и листает номер «The Illustrated London News»  - видно было, что она не вчитывается в текст, рассеянно проглядывает гравюры и литографии. Отблески каминного пламени подсвечивают её волосы – тёмно-золотые, почти медовые в таком освещении. Лицо же остаётся в тени, отбрасываемой газетным листом, но Ваня и без того знает, что девушка рассеянно покусывает нижнюю губу – как делает это всегда, пребывая в задумчивости.
Да уж, подумать им есть над чем…
В кои-то веки некуда спешить. Ну, почти некуда. Нефёдов объявил, что им отводится три дня на отдых и изучение материалов к операции, пока агенты Д.О.П. будут отслеживать «объекты» здесь, на территории Соединённого Королевства. Никакие акции – ни силовые ни разведывательные – не имеют смысла, пока адепты «Золотой Зари» не доберутся до своей цели на юге Франции. И, конечно, пока не удастся выйти на след ван Стрейкера, без которого в этой истории никак не обойтись. Но этим будут заниматься другие, и в первую очередь, их старый знакомец Яша, успевший освоиться во Франции не хуже, чем в еврейском квартале Первопрестольной. Конечно, в Д.О.П. достаточно надёжных и подготовленных сотрудников, но полностью посвящать ещё кого-то в суть сверх-важной и сверх-секретной операции нельзя, так что придётся обходиться имеющимися силами – группами «Алеф», «Бейт», Зайн», командой ротмистра Нефёдова да Яшей и немногими его доверенными сотрудниками. Негусто, конечно, а что поделать? Хорошо хоть, есть три дня – отдыхать и думать, думать, думать...
А ведь есть ещё британская эскадра, изготовившаяся к визиту в Кронштадт, и в её составе -  грозный «Полифемус», ключ, таран, которым лорды Адмиралтейства намерены вышибить бронированные ворота Кронштадта и Свеаборга. Как гардемаринам, хотелось встретить эту угрозу на палубах балтийских броненосцев и миноносок, показать просвещённым мореплавателям где раки зимуют!..
Но – не судьба. Сейчас у них другое задание. Не менее, если не более ответственное.
Николка клюёт носом с соседнем кресле, долгое совещание его утомило. А вот его кузина и не думает спать – пододвинула к креслу журнальный столик, застелила его чистой тряпицей и, разложив части разобранного механизма винтовки, старательно протирает их промасленной тряпицей. Зрелище по-своему завораживающее: сверкающий полированной сталью затвор, напоминающий изысканное ювелирное изделие, аккуратно разложенные на хлопчатой ткани детали, жестяная маслёнка с тонким хоботком, неторопливые, точные движения девичьих рук, ловко обращающихся с холодной сталью.
Кто бы мог подумать, что благовоспитанная (хотя и не самая примерная, чего уж там) московская барышня, воспитанница) Елизаветинской женской гимназии, увлечётся снайперским делом? Пока, правда, её не приходилось стрелять по живой мишени, но Иван не сомневался – в решающий момент палец не дрогнет на спуске, отправляя к цели тяжёлую остроконечную пулю в мельхиоровой оболочке. «Пепел Клааса стучит в сердце» - горькая память о погибшем Серёже Выбегове, в которого Марина была когда-то влюблена, ещё жива, и девушка точно знает, кто стоит по одну сторону баррикад с его убийцами.
Сидели молча, только шуршали газетные страницы в Варенькиных руках, да негромко клацал затвор «Лебеля». Говорить не хотелось – о чём? Время для обсуждения нового задания придёт позже, завтра. Недаром ведь говорят: «утро вечера мудренее». А пока информации надо устаканиться, уложиться в голове, давая поработать интуиции. Здесь, на вражеской территории, она работает особенно остро, и недаром барон Корф учил их доверять этому чувству – не забывая, впрочем, о холодном расчёте.
Иван перевёл взгляд на напарницу. Та опустила газету на колени и смотрела на огонь – оранжевые язычки играли на радужке глаз, сделавшихся вдруг необычайно серьёзными. Юноша на секунду представил, что перед её взором сейчас – лазурное небо Прованса, серые доломитовые скалы, увенчанные руинами стен древнего замка, хранящих, кроме вековых тайн,  ещё и новые загадки.
Вот уж точно – «принеси то, не знаю что…»

Конец первой части.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Крипта еретиков

I
Юг Франции,
департамент Арьеж.
«…в апреле 1229-го года в городе Мо граф Раймонд VI Тулузский и король Людовик IX поставили свои подписи под документом, отдавшим Лангедок под власть Франции. Этот трактат, называемый так же Парижским, фактически и поставил точку в Альбигойском крестовом походе, продолжавшемся долгие двадцать лет и залившем юг Франции реками крови. Уцелевшие катары массово уходили в подполье, но свою деятельность отнюдь не прекратили. Средоточием и престолом их церкви, объявленной папским престолом еретической, стал замок Монсегюр; случилось это после того, как тамошний синьор Раймонд де Перейль предоставил своё покровительство и убежище катарским епископам. В замок стали стягиваться их сторонники, единоверцы, и, главное -  аквитанские рыцари-файдиты, у которых крестоносцы и французская корона  отобрази наследные владения, и жаждущие силой оружия вернуть своё. Но прошло ещё долгих двенадцать лет, прежде чем королевский сенешаль Каркассона Юг дез Арси с отрядом французских рыцарей и оруженосцев раскинул шатры у подножия скалы, на которой высилась твердыня Монсегюра…»
Виктор вздохнул захлопнул книгу. Сразу стало легче. Опостылевший фолиант вручил джентльмен, представившийся как Сэмюэль МакГрегор - невысокий сухопарый тип с породистым лицом, украшенным седоватой бородкой, судя по характерному выговору – уроженец Шотландии. МакГрегор до ужаса походил на голливудского актёра Шона Коннери, если бы не нездоровый фанатичный блеск в глазах - Виктор опасался людей с такими глазами и предпочитал держаться от них подальше. Но сейчас выбора не было – Уэскотт, доставивший молодого человека в маленькую старинную деревушку  где-то между отрогов Пиренеев, на юге Франции, а сам, пробыв там около недели, исчез, оставив спутника на попечение МакГрегора. Виктор пытался завести разговор о том чего, собственно от него хотят и зачем вместо обещанной Англии переправили в эту дыру; в ответ МакГрегор скривился, будто откусил лимон, и вручил собеседнику большую книгу, содержащую выдержки из разных исторических трудов. Все они повествовали о старинном замке, чьи руины живописно рисовались на верхушке скалы неподалёку от деревушки. Зачем нужно изучать эти байки седого прошлого,  МакГрегор не объяснил, процедил - только сквозь зубы, что когда «русский джентльмен прочтёт всё это, мы вернёмся к теме, а пока и говорить-то не о чем…»
К сожалению, шотландец выглядел достаточно упёртым, чтобы выполнить своё обещание, а у Виктора накопилось к нему немало вопросов. Что ж, если другого пути нет – придётся овладевать бесполезными знаниями, а то ведь у МакГрегора достанет, пожалуй, подлости учинить ещё и какой-нибудь экзамен.
«…прямой, лобовой штурм представлялся делом безнадёжным -   казалось, защитников твердыни, гнездящейся на верхушке высоченной скалы с отвесными стенами не проймёшь ничем, кроме  голода и жажды. Так что французы  перекрыли все ведущие наверх тропы, предоставив жаркому летнему солнцу опустошить водяные цистерны замка. По расчётам защитники Монсегюра должны были запросить пощады к концу лета – но они, вопреки всякой логике, продержались до начала дождей, избегнув таким образом, жажды. Голод так же не грозил защитникам замка: начиная с 1235-го года из обильных приношений жителей окрестных поселений, многие из которых искренне сочувствовали катарам, создавался солидный запас провианта. Убийство инквизиторов, в которых местные жители видели чужаков и захватчиков (с полным, надо сказать, на то основанием), подняло престиж еретической цитадели до небес - и вскоре деревушка у подножия скалы превратилась в рынок. Туда стекались окрестные купцы; из Тулузы и Каркассона шли и шли  обозы с хлебом. И даже когда замок был взят в осаду, всё равно находились смельчаки, ухитрявшиеся просачиваться мимо аванпостов и доставлять провиант на вершину скалы.
Этим путём защитники Монсегюра получали не только припасы. Огромную, изрытую ущельями гору со скальными гребнями и уходящими до самой долины известняковыми обрывами было невозможно блокировать наглухо.  Французы физически не в состоянии были сутки напролёт держать под наблюдением и охраной все горные тропки, по которым  защитники замка выходили и возвращались, получали провизию и последние новости. Сторонники катаров, подвергающиеся гонениям по всему Лангедоку,  пробирались через лагерь осаждающей армии и, рискуя жизнью, карабкались на головокружительные утёсы, чтобы с оружием в руках присоединиться к защитникам замка.
И всё же, это не могло продолжаться долго. Ни сочувствие окрестного населения, ни отсутствие угрозы голода и жажды, ни даже замешанные на фанатизме (Монсегюр был для катаров чем-то вроде Масады для зелотов) храбрость  и самоотверженность не могли помочь пятнадцати рыцарям и полусотне солдат и оруженосцев отстоять замок против десяти тысяч опытных, хорошо вооружённых врагов к которым, к тому же, то и дело подходили подкрепления. В ноябре к осаждавшей Монсегюр  армии прибыл епископ Альби Дюран, который, кроме того, что умел своим пастырским словом разжечь боевой дух солдат, оказался ещё и  отменным инженером, знатоком осадных машин. Под его руководством осаждающие затащили на верхушку расположенной по соседству с замком скалы доски, брусья для катапульты, а так же грубые каменные ядра весом в несколько сотен фунтов каждое.  После того, как метательная машина была готова,  французы начали обстрел деревянного барбакана, который, нависая над пропастью, защищал единственную тропу, по которой был возможен штурм. 
Однако, положение осажденных не стало ещё отчаянным. Они сумели протащить в замок своего сторонника,  инженера Бертрана де Баккалариа из Капденака – и тот тоже соорудил катапульту, установив её на барбакан. Теперь противники могли вволю обмениваться ядрами и камнями, но у осажденных имелось одно и весьма  серьезное преимущество: они могли укрыться в замке, в то время как прислуга французской метательной машины изнемогала от холода на своей открытой всем ветрам скальной площадке. И только красноречие, пыл и неукротимая решимость епископа Дюрана заставляли их терпеть и дальше – и делать своё дело, невзирая на ледяной ветер и снежные заряды, на которые так щедра декабрьская  погода.
Подобная настойчивость должна была рано или поздно  принести плоды. Под Рождество барбакан удалось взять, после чего до стен замка оставалось всего несколько десятков шагов. Но Монсегюр по-прежнему был неприступен: эти шаги предстояло пройти по узкому, шириной в десяток футов, скальному гребню, обрывающемуся в обе стороны пропастями.  И только после того, как осаждающие перетащили катапульту в  захваченный барбакан, они взяли под обстрел южную и восточную стены цитадели - и тогда положение защитников стало скверным по настоящему. Французы были почти у цели, и катапульта епископа Альби без устали долбила восточную стену замка, стараясь пробить пригодную для решающего штурма брешь…»
Как же надоело! И, главное – зачем ему всё это? Похоже, уныло подумал Виктор, чёртов островитянин попросту отделался таким образом от чересчур навязчивого подопечного, чтобы посвятить всё своё время другому обитателю дома. Его Виктору никто не представлял, более того: приставленный к молодому человеку охранник (угрюмый плечистый тип сюртуке и с револьвером за поясом) всячески старался не допустить, чтобы они встречались  - ни за трапезами, ни в каминной зале, ни во время ежедневных прогулок по саду. Но это не помешало Виктору узнать кое-что о соседе: Бурхардт, немецкий учёный, историк и профессор археологии, судя по тем крохам информации, что удалось выудить из подслушанной беседы МакГрегора и Уэскотта, оказался здесь не по своей воле, и теперь его будущее, как и будущее самого  Виктора, представлялось весьма туманным.
Что ж, книга так книга – раз уж пока больше нечем заняться.  Виктор поудобнее устроился в плетёном кресле – он настоял, чтобы ему позволили читать в саду, в тени вишнёвых деревьев – и со вздохом раскрыл кожаный переплёт.