***

- Баба – она не потому дура, что дура, а потому дура, что баба. – назидательно изрёк Ростовцев.  – И куда, скажи на милость,  тебя понесло, загорелая ты наша? Перемазалась только во всяком дерьме, пулю едва не схлопотала… а ради чего? И вообще, с французами-то зачем связалась? Знала ведь, чем тут всё закончится… рано или поздно. Приключений захотелось?
Делия не ответила – она потеряно молчала, размазывая по щекам грязные полоски слёз. Вся она была такая несчастная, затравленная,  и грязная до отвращения, что мне даже стало её жаль. И зря поручик укоряет её,  Делию по-хорошему ведь даже в предательстве не обвинишь. что ей война России и Наполеона? Наполеон, если вдуматься, даже ближе – с учётом того, что выросла-то девушка во Франции и там же получила образование. А тут – ну, попыталась устроиться, как могла, обеспечить своё будущее, найти крепкое мужское плечо, на которое можно при случае опереться. Кто решится упрекнуть её за это?
Не я уж точно.
- Ладно, вставайте, медам и мсье, нам ещё топать и топать… неизвестно сколько.
Ростовцев говорил по-французски, а потому учёный математик тоже его понял. Вскочил, суетливо зашарил по карманам, извлёк очки и нацепил на длинный заострённый нос. Прав наш гасконец, крыса и есть…
Дауд тоже встал, скривившись от боли. А вот не будешь хвататься за ятаган, мил человек – и скажи спасибо, что пуля прошла через бицепс навылет. Угодила бы в кость – и руку пришлось бы отнимать, здешняя медицина с такими ранами не справляется. И так-то неизвестно, чем дело закончится – в рану вместе с пулей наверняка попали клочки мундирного сукна, а это, друзья мои, почти верная гангрена. Изводить же на незнакомого и совершенно неинтересного мне мамлюка драгоценные антибиотики, прихваченные из аптечки в ДК – увольте. Так далеко моё человеколюбие не распространяется.
- И куда мы теперь?  - спросил д'Эрваль. По-русски спросил, что характерно – и услышав его, мамлюк вздрогнул и поглядел на лейтенанта с ненавистью.
«…да, парень, ты прав – именно он и завёл вас в ловушку. Но ведь никто не обещал, что будет легко?
И, кстати, вопрос – что с тобой теперь делать? Отпустить, когда выберемся наверх? Потом проблем не оберёшься? Пррезать? Прокопыч, надо полагать, не откажется, а вот Ростовцев с гасконцем могут и не понять. Как же-с: пленный, да ещё и офицер гвардии!..»
«…вот что мне мешало пустить ему пулю в голову, а не в плечо? И гадать бы теперь не пришлось…»
- Куда-куда… на муда. – буркнул я в ответ. Ростовцев только ухмыльнулся.
- А это далеко?
Я припомнил мгновенное ворошения «чуйки» возле бокового тоннеля.
- Нет, немного назад – и влево. Надеюсь, найду нужное место.
Янкель, до сих пор тихо скуливший в углу что-то на тему своей вечной еврейской скорби, дёрнулся, поднял голову и посмотрел на меня с интересом.
- Тогда веди. – Поручик подал мне фонарь со свечкой. – Прокопыч, слышишь, что ль?
- Так точно, слышу, вашбродь! – гаркнул в ответ вестовой.
- Ну, разорался... того гляди, своды обвалятся! Пойдёшь замыкающим. Бусурман этот пусть перед тобой идёт, фонарь ему дашь. И мушкетон свой убери, возьми евонный ятаган, что ли. С ним в тесноте управляться, пожалуй, поудобнее.
Мы с поручиком уже вооружились трофейными клинками, действительно, куда более подходящими для боя в подземных коридорах, чем наши сабли. Которые мы, впрочем, предусмотрительно оставили наверху вместе с прочим кавалерийским скарбом. д'Эрваль с завистью косился на наши приобретения – ему-то, если что, придётся размахивать длинным клинком, задевая стены и потолок.
«…Впрочем, с кем тут фехтовать?..
…вот и те двое мамлюков так считали, а потому – даже клинки свои обнажить заранее не удосужились. И где они теперь? Лежат на каменном полу и ждут серых голохвостых могильщиков, которых тут, как и во всяком приличном подземелье, немеряно…
Ростовцев будто прочитал мои мысли.
- Кстати, Витальич. Обратил внимание, что крысы тут как будто крупнее? Я видел одну – так с кошку размером. Ну, с котёнка… - поправился он, поймав мой насмешливый взгляд. И вообще, крысы что, крысы ерунда. Ты сюда погляди…
И он поднёс фонарь к стене.
Я поглядел. От светового пятна разбегались во все стороны крупные, в два с половиной пальца длиной, тараканы. И не обычные, бурые, знакомые любому обитателю московских квартир, а белые до прозрачности, отчего и казались они особенно мерзкими.
- Ну… обыкновенные альбиносы. Правда крупные, ну так это случается. – неуверенно ответил я. В дальнем углу памяти ворохнулось что-то смутно знакомое, читанное то ли на сайтах с диггерскими байками, то ли в очередном клоне «Метро-2033». Белые гигантские тараканы-мутанты… крысы размером с кошку…
- Вы прям как гимназист, поручик! – буркнул я, отводя глаз от мерзких тварей. – Заняться, что ли, нечем? Ну, так я вам сейчас найду занятие…
И, подняв перед собой фонарь, шагнул в коридор.

Отредактировано Ромей (16-08-2022 17:31:10)

***
Граф Алексей Андреевич Аракчеев обитал непосредственно в императорской резиденции, в Зимнем Дворце. Назначенный после отставки в 1810-м году с поста военного министра председателем Департамента военных дел при Государственном совете,  он  с самого начала войны был при Александре Первом, не оставляя того ни в поездках, ни во время пребывания в столице. Для графа в Зимнем Дворце были отведены удобные покои, кабинет и помещения для адъютантов; здесь он работал с документами, проводил совещания и принимал посетителей.
Вревский, как и собирался, разыскал в столице своего приятеля-адъютанта, попросил устроить ему аудиенцию и приготовился ждать. Зная о загруженности Аракчеева военными и государственными делами, барон был готов к тому, что ожидание растянется не на одну неделю, а то и месяц. И каково же было его удивление, когда утром следующего дня в дверь (барон снял для себя и своей пассии приличную квартиру на втором этаже особняка по набережной Мойки в трёх кварталах от Дворцовой площади) постучался вестовой и передал распоряжение: прибыть для испрошенной аудиенции назавтра к десяти часам утра в Зимний Дворец. Причём прибыть следовало не одному, а в сопровождении «известной особы женского пола» - так витиевато именовалась в послании Матильда.
Приписка эта изрядно озадачила, а, пожалуй, что и встревожила барона – ведь в прошении об аудиенции, поданной через адъютанта Аракчеева, нечего не было о его спутнице. Мало того: Вревский не мог припомнить, чтобы хоть словом упомянул о ней в беседе с самим адъютантом. Это была загадка, и она не давала ротмистру покоя, поскольку совершенно ломала его расчёты касательно хода аудиенции.
Но – ничего не поделаешь: распоряжение на руках и что-то отменять теперь поздно. Последовали лихорадочные сборы; Вревский, чей парадный мундир затерялся в полковых обозах где-то между Смоленском и Можайском, рассчитывал воспользоваться неизбежным ожиданием, чтобы навести порядок в обмундировке, и теперь кинулся по петербургским знакомым (коих у него, по счастью, нашлось немало), чтобы с их помощью заткнуть наиболее зияющие дыры. Матильда же барон отправил в сопровождении супруги домовладельца, надворного советника Егорьева, служащего в Государственном архиве и проживавшего тут же, в бельэтаже, к модистке с наказом денег не жалеть, но приобрести и срочно подогнать по фигуре девушки подходящее платье. Насчёт денег Вревский, конечно, погорячился – он прибыл в имение Ростовцевых, имея при себе весьма  скудную сумму, да и ту почти целиком истратил на дорогу в Петербург. Пришлось снова прибегнуть к помощи знакомого адъютанта; по счастью, у ротмистра давно сложилась репутация человека, аккуратно отдающего долги, и из квартиры приятеля он вышел с семьюстами рублями в кармане. С такой сумой можно было чувствовать себя уверенно – во всяком случае, ближайшие две-три недели. А дальше барон рассчитывал, что положение его круто переменится – в ту или иную сторону.
На приличное платье для Матильды и кое-какие приобретения для собственного гардероба у Вревского ушло триста пятьдесят рублей. По совету всё того же адъютанта он отказался от мысли собрать по знакомым подобие парадного мундира. «Приходи лучше в своём армейском – посоветовал адъютант. – и непременно с палашом вместо парадной шпаги. Граф сам опытный вояка - был ранен в схватке с уланами Мюрата при Аустерлице,  отменно проявил себя на шведской войне. Боевых офицеров он привечает, а в парадном мундире с чужого плеча будешь сущим пугалом и сразу произведёшь невыгодное впечатление.
Совет показался хорошим. В девять часов утра Вревский и его спутница (Матильда, не успевшая толком освоиться в столице империи, затравленно озиралась и мечтала только о том, чтобы каким-нибудь чудом вернуться в имение Ростовцевых) вышли из наёмного экипажа у бокового, выходящего к Неве подъезда Зимнего Дворца. Если бы гостья из солнечной Болгарии больше времени уделяла такому архиважному для её советских однокашников предмету, как «История КПСС», она, безусловно, знала бы, что именно через этот подъезд двадцать пятого октября семнадцатого года ворвались в Зимний штурмующие  под командой Михаила Свечникова – что, если верить поэту, закончилось знаменитым «Которые тут временные? Слазь!»
Но увы, в то время прелестная головка Матильды была забита другим, а потому сейчас  ни о чём подобном она даже не вспомнила. Да хоть бы и вспомнила – девушка была так перепугана, так дрожала, мёртвой хваткой вцепившись в рукав своего спутника, что не могла думать о славном революционном будущем Октябрьской (а ныне «ея императорского величества») лестницы. Парочка в сопровождении солидного дворцового лакея преодолела широченные, отделанные мрамором и бронзой пролёты, миновали двери, ведущие в апартаменты обеих императриц – вдовствующей, супруги Павла Первого, Марии Фёдоровны, и царствующей,  Марии Александровны, - и, пройдя по бесконечной анфиладе комнат, оказалась в просторной, украшенной бесчисленными батальными полотнами приёмной графа Аракчеева.

Отредактировано Ромей (19-08-2022 13:51:36)

V

- Почему этот проход не нашли раньше? – хмуро осведомился Ростовцев. Я видел, что ему уже смертельно надоели залы, тоннели, белые тараканы, прячущиеся евреи и прочие прелести подземной Москвы. Поручик мечтает выбраться наружу – и плевать, что там на каждом углу французы с саблюками да ружьями...
Стоявшая за спиной поручика Делия всхлипнула, что-то неразборчиво пробормотала и вцепилась в рукав Дауда.  Связывать его мы не стали – простреленное плечо и без того доставляло ему немало страданий, - но идущий позади «сладкой парочки» Д'Эрваль не выпускал из рук обнажённой сабли. И правильно – чёрт знает этих мамлюков, что придёт им в голову…
- Здесь, господин офицер, был сплошной завал глубиной саженей в семь.. – отозвался Янкель.  Голос у него был дребезжащий и какой-то заискивающий. - Мы его разбирали больше года, а когда разобрали и посмотрели, что за ним – сразу об этом пожалели и стали думать, как бы запрятать его по новой. Но не успели – пришёл Бонапарт, было чем заняться.
Так страшно? – спросил я.
- Да. Очень. Сын ребе Менахема, молодой Йосик, как увидел – так едва не свихнулся, его потом две недели микстурами отпаивали. И с тех пор отказывается даже в погреб спуститься – боится любых подземелий, а ведь он по тайному коридору всего-то две дюжины шагов прошёл…
Проводник кивнул, от чего пейсы, скрученные в длинные засаленные жгутики,  заколыхались, зажили какой-то своей, пейсатой  жизнью. Я спрятал усмешку – уж очень они походили сейчас на франтоватые косицы на висках французских гусар, в которые те раньше вплетали пистолетные шомпола.
«…Любопытно, как наш гасконец отреагирует на такое сравнение?..»
Повернув у подозрительной развилки (оказавшись на ней, я снова испытал невнятное ощущение, слабый, но настойчивый зов, затягивающее меня в тёмный тоннель), мы долго потом  скитались по подземным коридорам, проходя залы, то узкие, как гроб, то широченные, с низкими потолками, уставленные квадратными, выкрошенными от времени на углах кирпичными колоннами. Идущий позади Прокопыч отмечал каждый поворот жирным крестом при помощи предусмотрительно захваченного с собой куска мела, а для верности ещё и глубоко процарапывал ножом стрелку-указатель.
И чем дальше мы уходили -  тем мрачнее и суетливее становился Янкель, и всё чаще предлагал вернуться – «да нет же тут ничего, добрые господа, нету! Это вам кто-то напрасно наврал про клады всякие, а на самом деле – ничего, только крысы, мокрицы да всякая никчёмная дрянь…» И с каждой его репликой я убеждался – есть, есть что-то, чего наш проводник очень не хочет нам показывать…
Завал, возле которого мы остановились, был сравнительно свежий, и это определялось с первого взгляда. В щелях между булыжниками и обломками кирпича не успела ещё слежаться подземная пыль и всякий сор, а куски досок и деревянных балок, чьей-то рукой прибавленные к баррикаде до сих пор топорщились острыми щепками. Выходило, что Соломон не соврал, завал действительно восстановили совсем недавно.
- А эта пакость давно здесь появилась?
Ростовцев кивнул на бледную дорожку, протянувшуюся вдоль стены и ныряющую в узкую щель под одной из глыб. Дорожка была живая, шевелящаяся, изгибающаяся, поскольку состояла из сотен, если не тысяч тех самых белых тараканов. Отвратительные насекомые торопливо перебирали лапками и один за другим, бесконечной вереницей исчезали в завале. На наше присутствие, как и на свет наших фонарей они не обращали н  малейшего внимания. Казалось, чо если сейчас замереть, перестать дышать – будет отчётливо слышен шорох бесчисленных полупрозрачных лапок и длинных белёсых усиков, ощупывающих каменные плиты.
- Всегда. – Янкель покосился на тараканью процессию и на всякий случай отодвинулся подальше. – По ним-то мы этот завал и нашли. И когда разбирали, а потом заново запечатывали – они всё шли и шли, не обращая внимания, что их давят. И сейчас идут. Их крысиный король призывает, чтобы кормить свою свиту.
Про крысиного короля мы уже успели немало наслушаться, пока искали этот завал. По словам Янкеля выходило, что крысы – те самые, огромные, размером с кошку – стерегут тайные подземные склепы, а правит ими трёхголовая крыса размером с телёнка. Я никак не мог вспомнить – написана здесь знаменитая сказка Гофмана, или ещё нет? Если написана – может статься, что обитатели Глебовского подворья именно из неё позаимствовали этот страшноватый образ. А что? Евреи – народ грамотный, немецким языком владеет мало что не каждый третий.  Или наоборот – сам Гофман услышал жуткую сказочку о трёхголовом «крысином короле» от кого-нибудь из соплеменников Янкеля, благо в королевстве Пруссия их полным-полно…
Я помотал головой – что это за вздор лезет в голову так не вовремя? Гофман какой-то со своим «Щелкунчиком»… Ещё и байки московских диггеров впомнить - о крысах-мутантах с раздвоенными хвостами и крошечными розовыми ручками на месте передних лап.
«…А с другой стороны – может, как раз сейчас и самое время их вспомнить? Потому как вот они вокруг нас – воплощения тех самых диггерских баек, начиная с белых тараканов, и заканчивая самой целью нашего подземного путешествия…»
Ростовцев посмотрел на исчезающих под завалом тараканов и с отвращением сплюнул. - Ладно, крысиный король – так крысиный король. Посмотрим, что это за зверь – уж наверное, не страшнее Бонапарта. А сейчас за дело, надо поскорее пробить этот завал. Прокопыч, ты лом и кирку у мамлюков забрал? Вот как раз теперь они нам и пригодятся!
Я посторонился, пропуская ростовцевского ординарца к двери, и краем глаза увидел, как Янкель, воровато оглядываясь на поручика, роется в кучке земли возле стены. Я хотел спросить, что он там позабыл – но тут Прокопыч пустил в ход кирку, полетели комья глины и осколки щебня, и мне сразу стало не до посторонних изысканий.

Отредактировано Ромей (20-08-2022 22:37:17)

***
- Это здесь.
Мы одновременно повернулись к правой стенке коридора. Там угадывался контур двери – она была из дубовых, почерневших от времени досок и совершенно терялась на фоне тёмной кирпичной кладки. Если бы не Янкель – мы бы, пожалуй, прошли мимо.
- Здесь. – повторил наш проводник. В прошлый раз мы дошли до этого места, а дальше ребе запретил даже заглядывать. – Говорил: если какой поц не послушает и всё же полезет – всем нам будет такое, что и подумать нельзя, не то, чтобы сказать…
- А нам, значит, можно? – сощурился недобро Ростовцев. С ними, значит, пусть будет… это ваше неудобь сказуемое?
- Нет, как можно? – Янкель испуганно затряс головой, от чего его пейсы привычно пришли в движение. – Просто тогда у нас не было с собой вот этого. А сейчас есть.
Он выудил из складок своего лапсердака (или как называется у евреев эта длиннополая хламида, смахивающая на обыкновенное полупальто?) горсть каких-то тёмных палочек. Присмотревшись, я с удивлением узнал чёрные свечи – тонкие, на манер церковных, и распространяющие сильный запах пчелиного воска.
- И за что же нам такая честь? – не унимался Ростовцев. С чего это ваш ребе проявил заботу?
Похоже, свечи поручику не понравились. Как, впрочем, и мне. Знаем мы, когда и кто жжёт такие, наслышаны…
- Когда ребе велел завалить коридор, ведущий к этому склепу, он велел мне припрятать недалеко от завала дюжину этих свечей. – сказал проводник. – Ребе сам их сделал, а когда сделал – позвал меня и сказал: «Янкель, однажды  найдётся какой-нибудь малахольный гой, аф фейр золь им трефне*, который заставит тебя показать, как добраться до запретного места. И этот мишиге коп**  так попросит, что ты не сможешь ему возразить и вынужден будешь согласишься. Так пусть уж ты тогда сделаешь всё, как положено и не навлечёшь на всех нас беду!

*(идиш) Чтоб он сгорел
**(идиш) полный придурок

Ростовцев, слыша обороты на идиш, которыми встревоженный до последней крайности Янкель густо пересыпал свою речь, хмурился -  догадывался, что ничего лестного для нас они не означают.
- Как  положено, говоришь? – я безошибочно выделил из речи проводника самое существенное.  - Ну и что там у вас положено… и кем, если уж на то пошло?
- Это здесь. – невпопад ответил Янкель и  склонился к полу. – Подсветите, а то ничего не видно…
Я взял у Прокопыча фонарь и  тоже наклонился. Проводник торопливо скрёб каменную плиту возле дверного косяка. Под его пальцами из под вековых наслоений пыли и каких-то закаменевших блямб возникали выдолбленные в камне канавки, пересекающиеся в геометрически правильном порядке.
- Это от чёрных  свечей… - пояснил он, отколупывая ногтем очередную чешуйку. - Давно жгли, много-много лет назад…
- Так это воск?  - я протянул руку и взял чешуйку. На ощупь она, казалось, состояла из какого-то камня, но почти полное отсутствие веса указывала на происхождение материала. Действительно воск…  странно только, что крысы его не сожрали давным-давно…
- Да что ж они вовсе без ума, чтобы такое есть? –удивился Янкель. – Крысы, господин, бывают поумнее иных людей, и уж точно таких глупостей себе не позволят!
Рисунок тем временем открылся полностью – и оказался самой обыкновенной пентаграммой. Судя по расположению восковых чешуек, свечи жгли на концах лучей и ещё одну – в центре.
- Ещё одна – возле другого косяка. – сказал Янкель и выпрямился. Двенадцать свечей, ровно столько, сколько дал ребе…
- Может, кто-нибудь наконец изволит объяснить, что за ерундой мы тут занимаемся? – не выдержал Ростовцев. – Свечи какие-то звёздочки… Да разломать эту дверь к псам, и вся недолга? Потапыч, давай сюда лом, нету больше моего терпения!
- Погодите, господин офицер… - Янкель схватил поручика за рукав. В его глазах плескался неподдельный страх. – Скажите только бедному еврею – Голема, который, как предупреждал ребе, ждёт за этой дверью,  вы тоже будете бить ломом, или всё-таки стрелять? Нет, я  ни на чём не настаиваю, спаси меня бог Израиля от такой глупости -  только  подождите две маленьких минутки, чтобы несчастный Янкель успел убраться подальше!

Отредактировано Ромей (20-08-2022 23:23:58)