***
За сладкими мыслями о предстоящей мести неведомым инопланетным (а может статься, даже иномирным?) затейникам, я  не заметил, как провалился в сон. Это тоже было забытое ощущение: спать на чистых простынях, на мягчайших перинах, под пуховым одеялом. Ничего подобного в моей походной жизни не случалось уже месяц, если не больше, и я разнежился настолько, что с трудом отреагировал на заливистую трель местного будильника - здорового красно-чёрного петуха, расхаживавшего по двору с видом законного хозяина здешних мест.
- В суп тебя, проклятого! – с ненавистью буркнул я, испытывая острейшее желание наплевать на планы раннего отъезда и снова завалиться спать.
Пора было, однако, вставать. Завтрак уже дымился на столе в гостиной, и хозяйка дома даже пустила слезу, прощаясь с гостями: «после войны обязательно приезжайте погостить, господа, буду рада…» Огненные взоры, которые сладкая вдовушка нет-нет, да бросала на меня из-под прилично опущенных ресниц, говорила, в чём именно выразится эта радость.
В итоге мы тронулись в путь только в половину восьмого утра, безнадёжно выбившись из намеченного графика. Чемоданы и седельные сумки топорщились от свёртков с разного рода аппетитной снеди и бутылок – «подорожники», собранные нашей гостеприимной хозяйкой. Ростовцев, обо всём, конечно, догадавшийся (гусар, как-никак!), усиленно меня подкалывал и пытался расспрашивать о подробностях минувшей ночи.  В ответ я хмурился, изо всех сил стараясь принять суровый, независимый вид – не хватало ещё предстать перед боевым товарищем в образе жиголо, охмуряющего состоятельную дамочку бальзаковского возраста! А сам волей-неволей задумался: шутки шутками, а случись что с Ростовцевым - имение милейшей Натальи Петровны может послужить хотя бы временным убежищем. Кому придёт в голову искать попаданца в таком медвежьем углу? Да и хозяйка порадуется возможности без помех потешить свою женскую природу…
День прошёл без приключений. Не желая загонять лошадей, мы двигались, чередуя крупный шаг со строевой рысью, и вполне могли бы к полуночи добраться до цели нашего вояжа. Но Ростовцев решил не рисковать и сделать небольшой крюк, заночевав в селе Воскресенское, имении старинного приятеля его отца, гофмейстера двора Его Императорского Величества графа Тюфякина, от которого до сельца Павлово оставалось ещё  вёрст двадцать.  Самого графа в имении не оказалось, он был в Петербурге, где исполнял нелёгкие обязанности вице-директора Императорских театров. Управляющий Ростовцева в лицо не знал - но увидев гусарскую форму и услыхав грозное «коней вели обиходить и покормить, кан-н-налья, а нам - чтоб сейчас  ужин и постели!» - спорить с важными гостями не рискнул.
За грозным окриком последовали неизбежная суета дворни, потом – обильное застолье и мягкие постели. На этот раз мы тронулись в путь в пять утра, едва проглотив завтрак. Перед отъездом Ростовцев потребовал у управляющего два комплекта крестьянского платья. Тот удивлённо крякнул – «чего только придумают господа!» но принёс требуемое. Из Воскресенского мы выехали в облике то ли зажиточных крестьян, то ли мелких купцов: суконные армяки, поддевки и порты из полосатой бело-синей льняной ткани  с хорошими козловыми сапогами. Сабли и пистолеты предусмотрительно завернули в тряпицы, а форменные гусарские вальтрапы прикрыли потёртыми попонками, позаимствованными на конюшне. Сделано это было по  моему настоянию:  окрестности Богородска сейчас под плотным контролем партизан Герасима Курина, а я хорошо помнил, что в прошлой истории мужички-богоносцы, будь они неладны, далеко не всегда давали себе труд отличить французский мундир от русского. Рассуждали просто: пори вилами всех, Господь на небесах разберёт - тем более, что богатую добычу можно взять с офицера, и неважно, какому из двух Императоров тот служил при жизни...

V

Нам повезло – на просёлочной дороге мы нос к носу напоролись на кавалерийский разъезд. Зелёную с красными шнурами форму павлоградцев поручик узнал издали, а узнав – приподнялся на стременах и радостно замахал шапкой. Я же, извернувшись в седле, полез в седельный чемодан за ментиком  - скрывать своё гусарское облачение больше не имело смысла.
Старшим у павлоградцев оказался совсем юный корнет, живо напомнивший мне нашего Веденякина – безусый, румяный, пухлые щеки с девичьим пушком. Узнав, кто мы такие, он подобрался, поприветствовал Ростовцева, вскинув ладонь к киверу  - поручик, после секундного колебания ответил тем же, коснувшись кончиками пальцев меховой оторочки своей суконной крестьянской шапки. На протянутое ему бумагу, выданную поручику в ставке светлейшего, корнет даже не взглянул: «вот приедем, отдадите господину штаб-ротмистру, а мне недосуг сейчас разбирать!» - и повернул коня, сделав знак следовать за собой. Мы подчинились, причём я обратил внимание, что двое из четырёх гусар поехали за нами следом, как бы невзначай положив ладони на торчащие из ольстров пистолетные рукояти. Корнет-то молодец -  может, и молод, а бдительности не теряет…
До богатого села Павлова, где встали на постой павлоградцы, оставалось вёрст семь. По дороге мы разговорились, и корнет – фамилия его была Куковякин, из екатеринославских дворян – объяснил, что полк их вообще-то, состоит в Третьей обсервационной армии генерала Тормасова. Их же эскадрон занимался набором в подмосковных губерниях рекрутов, и когда части маршала Нея заняли город Богородск и стали рассылать по всему уезду фуражиров – были переподчинены  начальнику Владимирского ополчения, князю Голицыну. О мужицком воинстве Герасима Курина он рассказывал много и с подробностями.
- …сбились, значит, местные мужички  - а они тут зажиточные, из государственных крестьян, крепости отродясь не нюхали -  в дружину самообороны. Начальствовать над собой выбрали главных заводил,  местных жителей, Курина Герасима и Егора Стулова, - и на сходе порешили задать лягушатникам перца. Неделю назад распушили крупный обоз в сельце Большой двор - взяли пленных, две обозные телеги, да ружей с десяток. О конфузии доложили Нею,  тот осерчал и велел примерно мужичков наказать. Но не тут-то было: Курин со товарищи успели собрать тысячи три пешего войска и с полтысячи верхоконных.
- Три тысячи, и ружья есть? – восхитился Ростовцев! Так эти мужички выходят героями! Не всякая армейская партизанская партия такими успехами может похвастать!
О наших верных союзниках, будищевских «партизанах с мотором» он благоразумно умолчал. Похоже, распоряжение главнокомандующего о переброске отряда в Богородский уезд, на помощь, пропало втуне – здесь и без них неплохо обходятся. Пока, во всяком случае.
- Да уж герои, Аники-воины... -  корнет иронически хмыкнул.. - Мужички, как застали французов врасплох, так сразу силу свою почуяли. Раньше-то они жили тишком да молчком,  работу свою работали, в церкви молились да в кабаках водку хлестали на престольные праздники. А тут – хватай дреколье, разбивай обоз, воинских людей режь почём зря! Ещё и с барышом останешься: лошади, телеги, добро – французы-то не налегке шли… кой-какое. Ружья, опять же, с саблями и пистолями  немалых денег стоят. Почесали мужички затылки:  «как, выходит, хорошо-то  воевать: и прибыток тебе, и от начальства почёт и награда, глядишь, выйдет!» А супостаты сплошь в красивых мундирах, сукнецо, добрые шинели, башмаки юфтевые, сапоги,  - далеко не всякий мужик, даже из зажиточных,  такую одёжку себе построит. Как не повоевать, раз такая выгода!
Дорога вскарабкалась на бугор, с которого открылся вид на окрестные поля с перелесками. Едущий рядом со мной гусар приподнялся на стременах, вглядываясь - примерно в версте впереди, пылили двое всадников - они направлялись туда же, куда и мы с павлоградцами.
- Куринские. – определил корнет. - Мужицкая, прости господи, кавалерия. Сабель-то у них на всех не хватает, да и рубить клинком с седла  – тут навык нужен. Так они, черти, удумали сажать косы торчком, навроде косинеров Костюшки, и вооружать ими своих всадников.
Услыхав о польских повстанцах, Ростовцев удивлённо приподнял брови – корнет был слишком юн, чтобы принимать участие в подавлении польского восстания 1794-го года. Юноша намёк понял и щёки его слегка попунцовели.
- Это мне батюшка рассказывал. Он служил в корпусе генерал-поручика И. Е. Ферзена, командовал егерским батальоном. В деле у под Мацеёвиц был ранен, лишился руки, и с тех пор безвылазно живёт в имении.
Мой отец тоже был в польском походе. – сказал Ростовцев. – Только он у графа Суворова был, начальником артиллерии. Ну да дело прошлое, корнет – что вы там о наших пейзанах рассказывали?
- Ну вот, отбили, значит, мужички село Большой Двор… - торопливо продолжил юноша, обрадованный почему-то переменой темы. -  Но там не французы, вюртембержцы, конные егеря из корпуса Нея. Немцы, известное дело, народ  основательный, злопамятный. В отместку они спалили деревеньку Степурино, повесили одного из тамошних заводил – а может, и не заводил, кто теперь разберёт…  Куринцы сгоряча и их оттуда турнули, а потом дотумкали, что дело-то  может обернуться худо – в следующий раз могут полк прислать, да ещё и с пушками! Вот  Курин со Стуловым и кинулись к князю  Борису Андреичу Голицину – помощь выпрашивать. Тот поначалу хотел весь наш эскадрон отправить, но полковник Нефедьев его отговорил. В итоге в помощь самооборонцам выделили две дюжины казачков Денисова полка да столько же наших гусар под командой штаб-ротмистра Богданского. К нему-то мы с вами сейчас и едем, господа. Недалеко уже осталось – во-он за той рощицей Павлово.
И он указал на рощицу, из-за которой виднелась на фоне белёсого неба колоколенка сельской церкви.