Из дневника мичмана
Ивана Семёнова.
- Слушай, только честно: ведь всё было заранее решено?
Мы сидим в отцовской квартире. Совещание у Корфа закончилось полтора часа назад, после чего мы прошлись по набережной Фонтанки, посидели у Данона, и только потом вернулись домой, на Литейный. Бейли, изрядно подросший за последние два месяца, встретил нас радостными прыжками – особенно меня, не появлявшегося здесь уже больше двух недель.
- Ну, как тебе сказать… отец неопределённо пошевелил пальцами в воздухе. – Дядя Юля, конечно, поставил барона в известность о своём предложении. Корф выслушал, сказал, что примет к сведению, и сразу связался со мной и назначил встречу.
- И вы с ним…
- Да. Честно говоря, я не ожидал от прагматичного обычно барона такого подхода. А он заявил, что долго думал об этом, и полагает, что отправиться на «ту сторону» должны мы с тобой и Николка Овчинников. Корф сказал: «вы были первыми, кто открыл эту дверь – значит, вам и разбираться с тем, куда она ведёт дальше.
Я недоверчиво хмыкнул.
- Что, прямо так и сказал?
- Прямо так. И добавил, что вокруг этой истории достаточно наверчено мистики, тайны и прочего, не поддающегося разуму, чтобы пренебрегать подобными знаками судьбы. Сам подумай: мы трое, так или иначе, имели отношение ко всем находкам на всех этапах истории с бусинами-брызгами и «червоточинами». И не просто имели отношение, а всякий раз обнаруживали что-то новое, переворачивавшее наш взгляд на предмет. Сами чётки скоптским крестом, найденные Николкой, потом обнаруженные вами двоими записи Евсеина в тайнике, в квартире Овчинниковых, потом второй, подземный портал…
- …потом наша поездка на Ближний Восток, из которой мы привезли маалюльский манускрипт , - подхватил я. – а ещё - знакомство с Бурхардтом и его «металлическими книгами», твоё путешествие в Конго, найденная статуя четырёхпалого…
- Et cetera, еt cetera, еt cetera…  - закончил отец. Барон примерно в этом ключе и выразился, после чего спросил, что я думаю на этот счёт.
- И ты сказал, что мы согласны?
Отец покосился на меня – в глазах его плясали хитрые чёртики.
- А я что, был не прав?
- Прав, конечно… - я пожал плечами. – Только теперь дядя юля расстроится, а пожалуй, что и обидится. Решит, что ему больше не доверяют после… сам знаешь, чего.
В мою ладонь, лежащую на подлокотнике кресла, ткнулось что-то мокрое и холодное. Я потрепал Бейли по загривку, и тот, довольно заурчав, улёгся на спину и заболтал лапами в воздухе – требовал продолжения ласки. Пришлось наклоняться и чесать розовое ещё щенячье пузико, а пёсель при этом пытался извернуться, чтобы схватить то ли лизнуть мою руку, то ли схватить её зубами. надо полагать, от полноты чувств.
- Я заеду к дяде Юле завтра, пока он ещё в Питере, постараюсь всё объяснить. – сказал отец. – У них там какие-то неполадки с катушками тесла и на электростанции тоже – перегрузили, вишь, ко время последнего сеанса накачки статуи энергией, и теперь требуется ремонт. Так что недели три, до конца апреля у нас есть. Чем думаешь заняться?
- Я, пожалуй, отправлюсь снова на Эзель. – ответил я. – Николка, кстати, уже там - налаживает радиосвязь на воздухоплавательной станции. Полетаю с Шуриком на аэроплане, да и с Григорием надо кое-что обсудить. Если ты не против, этого зверя с собой возьму, а то с фрау Мартой – что за прогулки? Пусть побегает по лесу, в море искупается. А то куда это годится: лабрадору уже полгода, а он до сих пор воды не видел, не говоря уж о том, чтобы поплавать!

Отредактировано Ромей (11-02-2023 12:47:15)

IХ

Из дневника мичмана
Ивана Семёнова.
« …- Маринка сегодня приехала. – сообщил Николка.   – Я видел, как она сходила с пароходика, даже  парой слов перекинуться…
Мы сидели на берегу  - белый песок, усыпанный белой же галькой, невысокие дюны, заросшие кустиками с проклюнувшейся уже майской листвой. Бейли веселился на мелководье – бегал, высоко подбрасывая лапы, весь в тучах брызг, иногда принимался от избытка чувств облаивать чаек.
- Чего это её к нам занесло? – удивился я. _ Вроде, раньше никогда не приезжала…
- Раньше – какой прок? – резонно возразил Николка.- Пагода в апреле преотвратная, холодные ветра, дожди чуть не каждый день. А после пасхи – как отрезало, почти лето!
Я кивнул. И пасху, и первое мая (не самый почитаемый в Российской Империи праздник) мы встретили на острове Эзель. За месяц, проведённый здесь, я лишь раз выбрался в Питер – когда напросился на борт «России-I», когда она совершала демонстрационный перелёт в Гатчину. Обратно дирижабль вернулся, имея на борту, генерал-адмирала Великого князя Алексея Алексеевича, нынешнего Главного начальника флота и Морского ведомства. Великий князь прибыл на Эзель по приглашению цесаревича – осмотреть Воздухоплавательную станцию и обсудить статус вновь создаваемого Воздухоплавательного Корпуса. Шефом этого учебного заведения предстояло стать самому Георгию, и сейчас дискуссия шла о том, станет ли будущая альма матер российских военных воздухоплавателей филиалом Морского Корпуса, на чём настаивал Александр Александрович, или будет самостоятельным учебным заведением. В целесообразности именно такого подхода настаивал сам цесаревич, уже предвидевший создание Военно-воздушных сил, как самостоятельного рода войск – причём имеющего на вооружении отнюдь не только дирижабли. Испытания аэроплана прошли вполне успешно; мы с Шуриком совершили аж пять отстыговок от дирижабля и не менее дюжины полётов со взлётом и позсадкой; на очереди были полёты со стрельбой из пулемёта по шарам-мишеням, и это был один из элементов программы, который Георгий намеревался продемонстрировать своему высокопоставленному дядюшке.
- А чего Маринке в Питере-то не сиделось? – лениво осведомился я. – Родители её, твои дядя с тётей сейчас в Москве, квартира в её распоряжении, гуляй – не хочу!
Марина овчинникова, кузина Николки, выпускница Елагиных курсов и участница нашей французской эскапады, всегда была барышней независимой. К тому же до меня ещё в марте доходили слухи об бурно развивающемся романе между ней и неким молодым человеком весьма благородных кровей, обучающемся на выпускном курсе Николаевского кавалерийского училища.
- А она с князем своим поцапалась. – сообщил с довольной ухмылкой Николка, который, подобно многим выпускникам Морского Корпуса недолюбливал кавалеристов-николаевцев. – Он с однокашниками устроил, понимаешь ли, пикник по случаю пасхи, ну и пригласил её.  Ну, выпили, закусили – и стали хвастать перед барышнями, у николаевцев без этого никак. И когда зашёл разговор о меткой стрельбе, то Маринка заявила, что выбьет из винтовки на двухстах  шагах больше, чем любой из присутствующих. Бравые кавалеристы, ясное дело в смех – «вам бы, барышня, только из «монтекристо" по голубям стрелять!» -  а Маринка разозлилась и предложила проверить, причём каждый волен приехать со своим оружием. Сказано – сделано: николаевцы, как один вызов приняли, и на следующий день собрались на стрельбище. Там она им всем носы и утёрла: причём сначала на условленных двухстах шагах, а потом увеличила дистанцию вдвое и повторила тот же результат.
Я злорадно ухмыльнулся.
- А они чего хотели?  Конечно, куда кавалеристам, супротив обученного снайпера, да ещё со своим «инструментом… Но разве Маринкин князь им не обьяснил,с  кем они связываются?
- А она ему не рассказывала о своих талантах. Типа секретность – только мне думается, хотела выглядеть в его гллазах эдакой тургеневской барышней…
Я вспомнил эту «тургеневскую барышню» со снайперской винтовкой, очищающую от охранников Уэскотта стену замка. Да, николаевцам не позавидуешь – эдакий щелчок по самолюбию…
-   Вот и николаевцы  на Маринкиного ухажёра разозлились, мол, почему не предупредил?  – продолжил Николка. – А он её и упрекнул, что поставила в дурацкое положение перед друзьями. Ну, ты характер маринкин знаешь – наговорила дерзостей, повернулась, и ушла. Потом, подозреваю, ночь проплакала дома в подушку, а наутро уехала в Кронштадт и нашла пароходик, идущий на Эзель.
Да, барышни – они такие, даже снайперши. – сказал я и перевернулся на спину. – А ну, кыш, Бейли, бестолочь ушастая…
Собачонок, попытавшийся пристроить сунуть мне в руки извлечённую из воды корягу, обиженно заурчал и отошёл на пару хагов. Но корягу не бросил, а преданно смотрел то на меня, то на Николку – а вдруг передумают и займутся делом, покидают ему палочку?
- Вашброди-ия, а вашброди-ия!
Пёсель подскочил, развернулся и загавкал на подбегающего солдата-батарейца.
Я встал
- Фу, Бейли, свои… чего тебе, братец?
Солдат, опасливо покосившись на пса, вытянулся во фрунт – что не так уж легко было проделать на рыхлом песчаном склоне.
- Так что, вашбродие господин мичман, телефонировали с Воздухоплавательной станции: ероплан вылетает, через четверть часа сядет на лугу, за батареей. Велено передать, чтобы шли встречать!
- Спасибо, братец, ступай. Скажи – сейчас буду.
Я принялся отряхивать бриджи от песка. Бейли крутился рядом.
- полетишь? С завистью спросил Николка. - Шурик брал его в полёт на аэроплане только один раз, и он жаждал повторить этот опыт.
- Ага, у нас на сегодня намечены воздушные стрельбы. – подтвердил я. – Отведёшь зверя домой? Не хочу в кабину его брать, а то в прошлый раз стошнился, бедолага -так  Шурик потом отмывать заставил, прикинь?
- Отведу, куда ж я денусь… - вздохнул Николка. Похоже, и сегодня мечте не суждено сбыться. – Надо бы на батарее лошадь попросить, что ли…
- Попроси лучше велосипед. – посоветовал я. – Я видел - у поручика Семикозова имеется, дуксовский, с  тремя скоростями. Небось, не откажет. А Бейли всё равно за чем бежать, за конём или за великом, он у меня шустрый.
- Да я уж виду… - Николка потрепал лабрадора по загривку, и тот в ответ облизал его ладонь. – ладно, пошли уже, чудо хвостатое…»

Отредактировано Ромей (12-02-2023 14:38:45)