- Прошли береговую линию в пяти милях к югу от Маргейта. - сказал Яша, оторвавшись от наушника. – Скорость тридцать пять узлов, высота полторы тысячи футов. Пока всё по плану.
Я пристроил керосиновую лампу так, чтобы круг жёлтого света падал на карту. Необходимости соблюдать светомаскировку не было – владельцы лодок, яхт, катеров которых и ночью немало было в акватории Спитхэда, тоже зажгли фонари. Шеренга «Адмиралов», чьи глыбы лежали на воде в полутора милях от нас, тоже были ярко освещены – гярко сияли топовые огни  мачтах, вахтенные жгли стояночные фонари вдоль бортов.
- По прямой от Маргейта до Портсмута миль сто. Но полетят они не по прямой, так что надо накинуть ещё миль тридцать. Ветер попутный, если будут держать тридцать пять узлов – через три с половиной – четыре часа будут здесь.
- Двадцать три-четырнадцать. - Яша щёлкнул крышкой часов. – Это, выходит, три с четвертью пополуночи, самое тёмное время суток?
Я сложил карту.
- На то и расчёт. Да и чего, спрашивается, опасаться – Спитхэд, главная стоянка Королевского флота – что тут может случиться? Они, к гадалке не ходи, даже противоминные сети ставить не стали.
- Всё равно, проверить надо. – отозвался Яша. – За полчаса примерно пройдём вдоль шеренги на парусе, убедимся собственными глазами.
- А не заметят? Поднимут тревогу, подсветят прожектором…
- Не… Яша помотал головой.  - Ты же сам видел, что лаймы мышей не ловят -  собачья вахта, скука, глаза слипаются. А лодчонок тут, как блох на барбоске - и–-за каждой, что ли, кипиш поднимать?
Всё равно… - я упрямо помотал головой. – Если раньше времени переполошить вахтенных – есть шанс, что они обнаружат наших. Так что пройти-то мы пройдём, но на расстоянии. Скажем, четыре кабельтовых.
- Что ты разглядишь в такой-то темноте? 
Я сунул ему бинокль.
- Видишь, огоньки вдоль бортов, ниже уровня палубы?
- Ну, вижу…
Это иллюминаторы офицерских кают. Джентльмены хлещут виски по случаю безделья и, надо полагать, нескоро ещё улягутся спать. Противоминные же сети выставляют на особых выстрелах, их иллюминаторы наверняка подсветят так, что мы всё прекраснейшим образом разглядим. Заодно – послушаем, как вахтенные службу несут. Если не дрыхнут – должны перекликаться.
- ладно, уговорил. – Яша убрал часы, сложил куртку и вытянулся на банке.- А сейчас-то поспать можно? Хоть часика полтора?

- Это поезд. Лондонская железная дорога Чатема и Дувра. Скорость, на глаз  миль тридцать пять в час, если не будут разгоняться, то можно сесть им на хвост.
Штурман «Кронштадта»,   мичман Осовецкий перегнулся через борт гондолы и всматривался в разлитый внизу чернильный мрак, через который неспешно ползла цепочка тусклых оранжевых огоньков. В голове цепочки нет-нет, да и мелькали оранжевые искорки – кочегар на локомотиве вовсю шуровал в топке.
- Хочешь пройти по железке? – спросил Георгий.
- Звёзд ведь не видно, и луны тоже. А так – дойдём до Кентерберри, обогнём город с юга, и оттуда, по компасу – на зюйд-вест, до Эшфорда. А дальше возьмём ещё на два румба к зюйду и выйдем к побережью  где-то между Гастингсом и Камбером. Ну а дальше – как и планировали, вдоль береговой черты. Там полно рыбацких деревушек, огни, да и линию прибоя в темноте проще различить.
Георгий задумался.
- Придётся снижаться. Могут заметить.
0 Да и чёрт с ними.  – Осовецкий тряхнул головой. – Рыбаки – народ не самый грамотный, за новинками техники вряд ли следят. Пока дотумкают, что там в небе примерещилось, пока обсудят, пока решат, сообщать властям или не стоит - сутки пройдут, не меньше. А то и вовсе спишут на нечистую силу…
- И то верно. – Георгий толкнул ручку дросселя, прибавляя обороты двигателя. Сообщи на «Свеаборг» чтобы не отставали. А то где их потом искать, в такой-то темноте?

Отредактировано Ромей (16-01-2023 18:02:47)

VIII

- Эй, полегче! Опрокинемся к свиньям!
Угольно-чёрная туша «блимпа» возникла на фоне едва сереющего восточного неба не сразу – проявилась, как проявляется  изображение на фотопластинке, которую окунули в проявитель. Я вскочил и замахал руками, не обращая внимания на тревожный окрик Яши.
Сверху, разворачиваясь, упал верёвочный с деревянными ступеньками-выбленками трап. Я оглянулся – напарник вытащил из-под банки мешок с рацией и торопливо запихивал в него приводной фонарь. Я взялся за выбленки  и полез вверх. До гондолы, нависшей над лодкой, на глаз было метров пятнадцать.
- Давай мешок! - крикнул я, преодолев метра два, и свесился вниз, держась за трос левой рукой.  Яша – он стоял, едва удерживая равновесие на банке – раскачал мешок и подбросил его вверх. Я перехватил парусиновую лямку, неловко действуя одной рукой продел неё голову и плечо. Жёсткий угол радиопередатчика больно впился между лопаток, но сейчас было не до мелких неудобств – я глянул вверх, на нависающую прямо над головой гондолу, и полез. Лестница не очень даже и раскачивалась – спасибо Яше, всем весом повисшему на нижнем её конце.
Дирижабль завис на высоте примерно десяти метров, едва слышно тарахтя мотором -  пара двухлопастных винтов справа и слева от кормовой части длинной гондолы неторопливо вращались на реверсах, удерживая корабль над лодкой.  Один из воздухоплавателей – в кожаном шлеме,  с лицом, наполовину закрытым очками-консервами – махал мне рукой. Когда я добрался почти до самого верха, он перегнулся через борт и ухватился за мою ношу, помогая мне влезть в гондолу. Я с облегчённым выдохом повалился на фанерное днище, отозвавшееся на неожиданную тяжесть негромким гулом.
- Иван? Семёнов? – спросил второй воздухоплаватель. – Ты, что ли?
Он сидел примерно посередине гондолы, держа руку на большом спицевом колесе, тросы от которого уходили вниз, под «палубу». По голосу я узнал цесаревича.
- Он самый, кто ж ещё?
Штурман уже втаскивал в гондолу Яшу. Я подмигнул напарнику – мол, всё путём! – и поискал глазами второй «блимп».
- Вон, два огонька справа по борту, видишь? – цесаревич, угадавший мои мысли, ткнул пальцем в темень за бортом, где в самом деле висели примерно на нашем уровне две яркие бело-голубые точки. – Это «Свеаборг», до него футов двести.
Что-то менялось… точно! Давление на ступни чуть заметно ослабло, будто днище гондолы у меня под ногами проседало, подобно полу  в идущем вниз лифте.
- Жор, это только кажется, или мы опускаемся?
- А ты что хотел? – отозвался Георгий.  - Вы с мсье Гершензоном и вашими бебехами – верных пудов девять пудов, вот мы и снизились. Но не бойся, так оно и задумано. А пока держись за что-нибудь, сейчас немного потрясёт…
Я послушно ухватился за какую-то трубку. Цесаревич толкнул вперёд медный рычаг, мотор загудел громче, раздался свист винтов. «Блимп» двинулся вперёд – вряд ли быстрее идущего человека. Я глянул вниз – лодка осталась позади, но водная поверхность всё ещё приближалось – до неё, насколько я мог определить, осталось метров десять семь… пять…
Я открыл рот, чтобы крикнуть, предупредить цесаревича, но в этот момент второй воздухоплаватель в носу гондолы вскинул руку.
- Сброс!
Он рванул на себя изогнутую рукоять у левого борта. Под днищем что-то протяжно заскрежетало, гондола дрогнула, и почти сразу снизу раздался сильный всплеск.
- Первая пошла! Чуть правее, градуса три!
Дирижабль шевельнул рулями, словно гигантский кит хвостом и нос его чуть заметно поплыл в сторону. Воздушный корабль всё ещё снижался,– хоть он и избавился разом от девятисот с лишком фунтов нагрузки, но и этот пузырь с лёгким газом тоже обладал  некоторой инерцией. Снизу раздался звучный шлепок, днище задрожало – «блимп» всё же ударился о волны. И в этот самый момент штурман рванул другой рычаг, с правого борта. Скрежет под днищем повторился, но шлепка на этот раз не было – видимо, в момент сброса торпеда была в воде. Дирижабль словно бы нехотя оторвался от поверхности воды и стал быстро набирать высоту. Гул мотора усилился – оглянувшись, я увидел, как цесаревич всем весом навалился на штурвал, уводя нос дирижабля в сторону моря.
- Четыре… три… два… - Штурман отсчитывал секунды, необходимые торпеде на то, чтобы преодолеть пять кабельтовых до борта британского броненосца.  - Сейчас!
Ничего не произошло, но когда он привстал на своём сиденье, стараясь разглядеть, что творится впереди, ударил сильный взрыв. За ним последовал ещё один, «блимп» тряхнуло.
- Попадание! - радостно завопил штурман. – «Свеаборг тоже отстрелялся и тоже попал! Уносим отсюда ноги, пока они не опомнились!

Огромное веретено было словно поймано в гигантскую сеть,– на тросах, прицепленных к этой сети, висела длинная, в две трети протяжённости веретена, решётчатая ферма. С одной стороны на ней были закреплены жёлтые этажерчатые крылышки, а с другой – пара медленно вращающихся пропеллеров футов двадцати в поперечнике. Примерно посредине фермы темнел неразличимый с такого расстояния механизм, от которого к пропеллерам расходились почти невидимые ниточки приводных ремней. Из недр механизма вниз и назад торчала коленчатая, плюющаяся чёрным дымом труба, а перед ним скорчились на сиденьях две человеческие фигурки. Собравшаяся на краю огромной лужайки толпа то и дело разражалась рукоплесканиями криками восторга. Вверх летели шляпки и котелки; дамы рассматривали летучую невидаль в лорнеты и нарочно прихваченные сс собой театральные бинокли.
- Перед вами, леди и джентльмены, управляемый аэростат, построенный по конструкции французского инженера Гэбриэля Иона, ученика изобретателя этого типа воздушных кораблей, Анри Жиффара. – объяснял офицер. Было он в форме мичмана королевского флота; интонации и некоторая скука в голое выдавала, что речь была заучена наизусть и повторялась уже не в первый, да, пожалуй и не в третий раз. – Аппарат приводится в движение компактной паровой машиной, тоже созданной по чертежам  Иона и доработанной конструкторами фирмы «Виккерс». Это новейшая система тройного расширения. Пар, пройдя через первый, малый цилиндр, пар поступает во второй,  средний, а затем - в третий, самый крупный. Потом по трубе он идёт в конденсатор, где охлаждался и конденсируется, чтобы снова вернуться в котел. Таким образом, паровой агрегат действует по замкнутому циклу, что безусловно, выгодно для воздушного корабля – не приходится таскать с собой лишний запас воды для котла. Сам котёл трубчатого типа отапливается нефтью, распыляемой в топке из особых
форсунок. Нефть в топку подаётся насосом, а воздух – вентилятором. И тот и другой приводятся в действие вспомогательным приводом от паровой машины…
- Я слышал, Ион предлагал своё изобретение русским? – спросил молодой человек – скорее мальчик, лет пятнадцати. Стройный, светловолосый, с привлекательными чертами лица, он щеголял в тёмно-синей куртке, расшитой витыми шнурами – знающий человек без труда узнал бы в этом наряде униформу одной из старейших в Англии частных школ Харроу.
- Так и есть.  – мужчина, к которому он обращался, солидно кивнул. Был он крепко сложён, с овальным лицом, главное украшение которого помимо высокого лба составляли пышные, «бисмарковские» усы. Над этими усами нередко подшучивали газетные писаки – по большей части, из тех, что специализировались на политической хронике, новостях из Парламента и многочисленных министерство Соединённого королевства. Уж они-то с первого взгляда бы узнали и сэра Рэндольфа Генри Спенсера Черчилля, в недавнем прошлом министра по делам Индии в кабинете лорда маркиза Солсбери. Сейчас лорд Рэндольф был одет в охотничий костюм из клетчатого твида – загородная увеселительная прогулка вполне это допускала.
Так и есть. – повторил он, обращаясь к сыну. – Наши эмиссары переманили изобретателя из России вместе с его идеями. Хотя, надо признать, русские сами виноваты – они затравили  Иона бесконечными придирками, а потом поставили ему перерасход средств. Как будто технические новинки в подобной области могут обходиться дёшево!
- Но ведь русские сейчас лидируют в воздухоплавании, не так ли? – спросил молодой человек. – Газеты писали о демонстрационных полётах их управляемых аэростатов новейшей конструкции даже во Франции. К тому же, эти слухи о том, что наш «Инфлексибл» был потоплен именно бомбами с русских аэростатов!
- Слухи обыкновенно врут. – сэр Рэндольф поморщился. – То есть русские воздухоплаватели действительно попали в броненосец одной или двумя бомбами и нанесли ему некоторые повреждения, но на дно "Инфлексибл» ушёл после таранного удара русского крейсера. Скажу тебе больше, Уинстон: недавняя диверсия на Спитхэдском рейде, стоившая Англии двух новейших броненосцев,  тоже не обошлась без их участия, что бы не говорили всякие фантазёры насчёт минных катеров.  Хотим мы этого или нет, но воздушные корабли рано или поздно станут грозной силой как на морском, так и на сухопутном театрах военных действий...
Лорд Рэндольф помахал тростью. Заметив этот знак, от группки военных держащихся в стороне от наблюдавших за полётами зевак, отделился морской офицер.
- Познакомься, это лейтенант Чарльз Оушенборо из Королевского Флота. - представил моряка сэр Рэндольф. – Чарльз, это мой сын Уинстон.
Последовали вежливые кивки и обмен рукопожатиями.
- Надеюсь, вы всё приготовили?
Разумеется, сэр Рэндольф. – подтвердил лейтенант. Через полчаса из эллинга выведут второй аэростат, и ваш сын сможет занять на нём место.
- Спасибо, Чарльз, я знал, что на вас можно положиться. – ответил сэр Рэндольф и, дождавшись, когда офицер отойдёт, обратился к сыну – изрядно, надо сказать, удивлённому.
- Тётушка, леди Родни рассказала, что ты как-то говорил ей:  «Если бы у меня было две жизни, я бы одну прожил солдатом, а другую политиком. Но поскольку в мое время войны не предвидится, я стану политиком».
- Верно, было такое. – кивнул молодой человек. – Три месяца назад, когда я гостил у неё в поместье во время летних каникул…
- Должен сказать, Уинстон, что ты тогда ошибся. – сэр Рэндольф словно не заметил попытки сына возразить. – Впрочем, это не твоя вина, на тот момент любому могло бы так показаться. Но теперь жизнь меняется слишком быстро, грядёт война, и не с какими-нибудь зулусами или афганскими горцами, а с самым страшным врагом, который когда-либо бросал вызов Британии.
- Вы снова о России, отец? – юноша удивлённо поднял брови. – Но даже если сэру Хорнби надоест отстаиваться в гавани и он двинет свои броненосцы на Балтику – я-то смогу разве что сопереживать нашим морякам, изучая ход боевых действий по газетам. Царь Александр признает своё поражение задолго до того, как я окончу Харроу.
- В пятьдесят четвёртом кое-кто тоже полагал, что десант в Крым, и уж, тем более, военные экспедиции на Балтику, в Белое море и на Камчатку окажутся лёгкими прогулками.
- Но мы в итоге победили!
Лорд Рэндольф покачал головой.
Это как сказать. Одержали несколько не слишком значительных пообед в Крыму, за которые заплатили огромную цену в английском золоте и английских жизнях, заставили русских принять унизительные условия мира, от которых они отказались спустя всего-то двадцать два года. А балтийская кампания и экспедиция на Камчатку вообще закончились позорнейшими провалами!
- Но победа есть победа…
- Сейчас на нашей стороне нет технического превосходства, как это было во время Восточной войны. То есть кое-кто в Адмиралтействе и особенно, в парламенте, считает, что оно есть по-прежнему, но вот эти новшества.  – лорд Рэндольф указал набалдашником трости на маневрирующий над лугом дирижабль, многих заставил призадуматься.  – И в результате мы вынуждены копировать технические достижения русских, а не наоборот, как это было до сих пор.
- Копировать? Полно, отец, какие могут быть достижения у этих варваров?
- Не стоит отзываться о них так неуважительно. Русские продемонстрировали, на что способны эти игрушки, и многие – и я в том числе! – считаю, что Англии в этой войне без них не обойтись без этих штуковин. А ведь, если верить нашим агентам в Петербурге, это лишь малая часть их военных новинок…
Он снова умолк. Сын ждал, провожая взглядом парящий в небе аппарат.
- В этой войне, как считают многие - – и я в их числе! –  главенствующую роль будут играть именно военные изобретения… - заговорил, наконец, лорд Рэндольф.  - Было бы полезно, чтобы ты потратил некоторое количество времени и усилий, чтобы ознакомиться с одним из них. Харроу никуда не денется, я напишу директору школы, он предоставит тебе отпуск на полгода. Не исключено.. – тут он снова сделал паузу, давая сыну возможность оценить важность услышанного, - не исключено, что именно в воздухе однажды будет решаться судьба Британской Империи!

Конец первой части

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I

Чёрный щенок подошёл к дивану и сделал попытку залезть – поставил на покрывало передние лапы, уложил морду и стал подтягивать по очереди то правую, то левую задние лапы.
- Бейли, нельзя! Кыш!
Пёсель удивлённо посмотрел на хозяина – «с чего это вдруг?» - и продолжил в том же духе. Получалось не очень – лапы были коротковаты, да и кожаное покрытие дивана не позволяло хорошенько за него зацепиться. Но энтузиазм и упрямство этот недостаток, похоже, компенсировали с лихвой.
- Та-а-ак… - грозно протянул Олег Иванович и потянулся к холке зверёныша. Тот сразу же прекратил свои потуги – замер, а потом завилял хвостиком, уже сейчас толстым, крепким, чёрным, как резиновая полицейская дубинка, и состроил умильную морду. Не помогло – карающая длань ухватила за складки шкурки на загривке, стащила на пол и прижала к ковру. Щенок заскулил – не от боли, конечно, так, на всякий случай, в знак того, что осознал, и больше не будет. Может, целых пять минут даже не будет…
- Вот уж не ожидал, что ты заведёшь собаку! – сказал Иван. – Бейли, иди сюда, вкусняшку дам…
Щенок, освободившись от грозной ладони, поспешил к нему, вовсю размахивая хвостиком. Когда он задевал за ножку стула или журнального столика, раздавался громкий стук. Щенка это, судя по всему, совершенно не беспокоило.
- И как он хвост себе не отобьёт? – удивился молодой человек. – Вон, как лупит, того гляди что-нибудь разобьёт...
- У лабрадоров хвосты мощные и толстые. – объяснил Семёнов. - Сам видишь, какой, а ведь ему только три месяца! Говорят, что их хвосты вместо руля, когда плывут, конечно. Вообще, это самая плывучая из собачьих пород, специально выведена, чтобы всякое такое из воды вытаскивать – сети с рыбой, подстреленную дичь…
Собачонок дотрусил до Ивана и теперь с упоением хрустел баранкой, взятой их хрустальной вазочки  рядом с самоваром.
- Я давно мечтал о лабрадоре, ещё там, - Олег Иванович сделал неопределённый жест, долженствующий по-видимому, означать оставленный в неизвестном далеке двадцать первый век, – да вот, всё никак не случалось. А тут попался мне недавно на глаза журнал «Русский спорт». Стал листать – и наткнулся на колонку о собаководстве, а там уж была статейка о новой, пока ещё мало известной в благословенном отечестве породе лабрадор. Оказывается, англичане установили стандарт этой породы совсем недавно, в восемьдесят седьмом году, а этой осенью один заводчик из Гатчины привёз на пробу выводок из Дании. Рассчитывал, видимо, а аристократичсеких заказчиков аглицких новинок, но прогадал – порода незнакомая, покупателей не нашлось.  Кстати, они у него всё чёрные, палевые с шоколадными только позже появятся, лет через двадцать только. Ну, чёрный и чёрный, тоже неплохо. Я и решил: а чего, собственно, ждать? Квартира у нас теперь есть, места полно, пусть и собака будет! Иначе так ведь всю жизнь можно откладывать…
Уточнять, что журнал ему попался дома у Берты, снимавшей флигель там же, в Гатчине, подальше от петербургской суеты, где проводила время в верховых прогулках по окрестностям и посещениями местного клуба любителей велосипедного (циклопедного, как здесь говорят) спорта, и где он сам теперь регулярно проводил вечера, а то и ночи,  Семёнов не стал. Рано или поздно сын сам всё узнает.
Щенок расправился с баранкой и зашарил чёрным кожаным носом по полу, подбирая вкусные крошки.
- А гулять выводить его кто станет, когда нас дома нет? – поинтересовался Иван. - Учти, я нечасто здесь буду бывать. Да и у тебя тоже, как я понимаю, дел хватает…
- Ну, не то, чтобы очень. Я ведь теперь могу брать документы домой, Корф дал разрешение. Да и какие там секреты – переводы из «металлических книг». За границей, после того, как мы прищучили Уэскотта и его приятеля, никто к этой теме интереса не проявляет – во всяком случае, так полагает барон. А у нас в них что-нибудь понимают от силы четыре человека. И все, заметь, работают на Д.О.П.
Иван кивнул. Эту квартиру в большом доходном доме, выходящем на Литейный проспект, отец снял меньше месяца назад, сразу после возвращения из Германии – и когда сын в свою очередь вернулся после своего британского вояжа, предложил ему перебираться к себе. На Елагином острове, сказал отец,  тебе теперь делать нечего, поживи здесь – места полно, одних спален три штуки, столовая, отдельно просторная гостиная с камином, библиотека,  кабинет…. Подумав, Иван согласился – дела требовали его присутствия то в Адмиралтействе, то в лабораторном здании Д.О.П.а, то на Охтинской воздухоплавательной верфи, где полным ходом шла достройка сразу двух больших дирижаблей типа «Россия» вдобавок к первому, уже принятому в казну - и добираться повсюду с Литейного было не в пример удобнее.
Щенок подобрал все до единой крошки, уселся напротив Ивана и завилял хвостом, свесив широкий розовый язык – клянчил ещё баранку.
- Ты, братец, собаку-то не разбалуй… –озабоченно сказал Семёнов. Приучишь попрошайничать, потом не выгонишь из столовой. Что тогда фрау Марта скажет?
Немного освоившись в новом жилье, он нанял домоправительницу – сухонькую пятидесятилетнюю немку, прекрасно умевшую  готовить и поддерживающую чистоту и порядок с истинно немецкой пунктуальностью. Но неё, вероятно, и предполагалось возложить хлопоты с хвостатым обитателем квартиры в отсутствии собаковладельца. Фрау Марта приняла это известие, как неизбежность, но всячески демонстрировала неудовольствие, когда щенок позволял себе что-то, неподобающее воспитанной немецкой собаке. Например – дрыхнуть со всеми четырьма лапами на хозяйском диване или клянчить подачки за обедом. 
- Обойдёшься! – разочаровал пёселя Иван, и тут часы мягко прозвонили два пополудни. – Слушай, пап, а мы с тобой не опоздаем? Нас ждут к шестнадцати-ноль-ноль, а мы ведь ещё собираться не начинали.
- И верно. Семёнов глянул на циферблат карманных часов. -  Давай-ка одевайся, а я скажу фрау Марте, чтобы дворник нашёл извозчика. Скажем, через полчаса, а то мне перед приёмом надо ещё с Корфом парой слов перемолвиться. И вообще, не то это место Зимний дворец, куда стоит опаздывать…

Отредактировано Ромей (18-01-2023 19:40:48)