Глава 11. И снова бой

Сидим. Завтракаем. Горячий чай, белый хлеб, яйца вкрутую, молодая картошка, сваренная в мундирах.
- Скольких завалила, Мусенька? - наконец-то Шурочка очнулась, и язвительность в её интонациях позволяет это отчётливо понять.
- Так всего-то и было три Юнкерса, - улыбается смущённо душа моя. - Я их слева поперёк курса уделала. Как Шурик говорил — с направления, куда стрелкам неудобно целиться. Все сразу и попадали. Ну, то есть первые два таки да - моей атаки не видели — я их с одного захода стрельнула, а третий пытался смыться, да уворачивался по всякому. Пришлось его погонять немного, пока подловила.
Так вот просто поведала девушка, как она юнкерса «зажала». Я-то знаю, что делалось это под огнём заднего стрелка. К удирающему самолёту невозможно зайти ни с какой стороны, кроме хвоста, которым он к преследователю всё время поворачивается. По моей будущей жене сегодня стреляли. Интересно, кому бы это понравилось? Я едва зубами не заскрипел.
- А я на девятку лапотников нарвался. Сзади снизу четверых срубил, а потом они порскнули в разные стороны, и я только одного сумел перехватить, - вздохнул Саня. - Остальные пропали из виду.
- Хейнкели сто одиннадцатые, - горделиво вздёрнула носик Шурочка. - На полутора тысячах шли. Я их сверху рубила из вертикального пике. Промахнулась в первых трёх заходах, но потом вычислила нужную поправку и двоих уронила. Но оставшиеся так с курса и не свернули. А у меня снаряды закончились, - и посмотрела на меня укоризненно.
- Мне такая же группа досталась, - вступил в разговор и я. - Но стрелял без промахов, пока они не прижались к земле. А при атаке сверху промахивался. Потом появился какой-то МИГ и одного срубил. Думаю, он потом их совсем разогнал, потому что всего-то трое и оставалось. А сейчас отдыхаем. Плёнки с фотокинопулемётов проявим позднее. Думаю, где-то в течение часа придётся вылетать, - кивнул я на стоящую на краю стола рацию.
Остальные вяло кивнули и разошлись «по лижачках».
Да уж, применение древних боеприпасов на нашей эффективности сказалось резко отрицательно. Нет в гранатах трассеров и невозможно корректировать огонь, наблюдая за полётом снаряда. Приходится подбираться к цели вплотную. Ну и вообще, бомбардировщики для нас — цель неудобная. Москит заточен на борьбу с истребителями. Но в этот раз у нас не было выбора. Зная об этом, мы даже картечи с собой не брали.
Позднее, я узнал, насколько оказался неправ, не предусмотрев встречи со вражескими истребителями — самолёты, бомбившие аэродромы ранним утром, охранялись многочисленными группами мессеров. Но мы дружно «нашли» не тех — в этот момент в небе было слишком много бомбардировщиков.

***

- Касым говорит. Вижу на западе много-много самолётов. Летят, кажись, на Бельцы. А, може щё кудысь — хто их поймёт?
- Спасибо, дядя Касым, - отвечаю. - Мальчики и девочки! Наш выход. Мусенька — остаёшься на земле, слушаешь радио и готовишь славному воинству сытный обед.
- А почему я? - вскидывается светоч грёз моих.
- Война у нас, дитанько! Трэба слухаты старшого. Меня. Я ж не могу кажный раз отчёт перед тобой держать в том, как распланировал силы распределить и кого в какой момент куда придётся послать.
Зардевшись от смущения, а я ведь сделал ей весьма серьёзное внушение, девушка кивает, тупя взор.
- Остальным. В одном барабане у нас картечь, потому что вероятна встреча с истребителями прикрытия. Если в бою будут участвовать наши — оставьте бомберы им. Занимайтесь мессерами. Думаю, летят гады бомбить аэродром, где командиром работает товарищ Иванов. И не расслабляйтесь после утреннего успеха — тогда фриц был непуганный, можно сказать, тёпленький. Теперь же ждёт нас тяжёлая битва с опытными и беспощадными бойцами.
Вылетели тройкой, сохраняя радиомолчание. Хейнкели шли тучей — три девятки, если я правильно оценил. Выше маячила шестёрка худых.
Шурочка сразу пошла вверх, Саня притёрся к земле, а я попёр буром на немецкие истребители. Мы по-прежнему действовали индивидуально.
Вдали замаячили силуэты ишачков, когда я услышал:
- Шурик, с востока сверху на тебя падают худые, - это, как я понимаю, охотничья пара избрала меня в качестве жертвы.
Развернулся прямо на солнце и, ничего не видя в его слепящих лучах, принялся крутить размашистые бочки — фиг при таком маневрировании в меня прицелятся.
Эта пара так и проскочила где-то в стороне, зато от основной группы подошли другие и пристроились мне в хвост. Вернее, попыталась, потому что я прибавил оборотов двигателей и стал «удирать», заботясь о том, чтобы дистанция между нами сокращалась как можно медленнее. Оттягивал преследователей от прикрываемых бомберов. А Саня подкрался к этой паре сзади снизу и свалил ведомого. Чисто, будто по конусу отстрелялся. Ведущий тут же отвернул от меня, уходя вверх. Я как раз лежал в вираже и чётко видел, как Саня его догоняет и... попадание осколочного снаряда в относительно некрупный истребитель — это просто феерическое зрелище — словно лопнул шарик. Только что был, а вот уже одни обрывки летят вниз.
Но на Батаева, потерявшего скорость на подъёме, рушится сверху ещё одна пара. Мне их приходится встречать в лоб, причём тоже не имея нужного разгона. Тщательно, с соблюдением всех правил воздушной стрельбы, навожу на ближнего, жду сокращения дистанции до расстояния уверенного поражения, залп, отворот... и я снова в штопоре. Ну да тут высоты достаточно, быстро исправляю ситуацию. Верчу головой, пытаясь понять обстановку. Ишачки клюют хейнкелей, четвёрка мессеров крутит непонятную карусель в стороне, пытаясь свалить маленький, неразличимый на таком расстоянии самолётик. А ещё один такой же самолётик гонит худого куда-то на запад.
Разумеется, я поворачиваю на выручку подруге — радио доносит эмоциональные выражения, непроизвольно слетающие с Шурочкиных губ — она в такие мгновения изъясняется исключительно на языке Тараса Шевченко с сильной примесью Одесского колорита.
Знаете — девушка сама справилась с ситуацией. Я своими глазами видел, как заряд картечи, пущенной с близкого расстояния, «раздевает» мессера. Кадр из фильма ужаса. Его, этот кадр, смотрели и боевые товарищи пострадавшего. Какого стрекача они задали!
За одним бросилась в погоню Шурочка, за вторым я, а за третьим незнакомый краснозвёздный МИГ. Ни одного не упустили.
- Кто-нибудь видит ещё мессеров? - спросил я у эфира.
- Их восемь было, - ответил Саня. - Так мы их всех, того, заземлили.
- Дорабатываем боезапас по бомберам, и на базу, - скомандовал я. - Пора бензинчику в баки плеснуть.
- Маленькие, садитесь к нам. Плеснём вам сколько угодно самого лучшего авиационного бензина , - земля настроилась на нашу частоту и приглашает к себе.
- Вы нас боезапасом снабдить не сможете, - сразу закокетничала Шурочка. - Нам тридцатисемимиллиметровые подавай. Картечь или осколочные, а лучше и те и другие. И не забудьте капсюлей приготовить отдельно. Жевело нам требуется.
- Шурочка, не надо больше на весь крещёный мир выдавать страшные военные тайны, - попрекнул подругу Саня.
- Разговорчики в бою, - одёрнул я товарищей. - Если сверху атаковать на тормозе, успеваешь трижды прицельно отстреляться за один заход. Вон, нецелованная девятка на подходе. Шурочка, какое, ты говорила, упреждение нужно брать?
Уж не знаю, сгоряча это у нас так получилось, или сказался полученный в первом бою опыт, но третью, идущую к аэродрому, где командиром товарищ Иванов, девятку Хейкелей, мы словно мухобойкой смахнули — я просто не ожидал столь эффективной стрельбы. А ведь всего по одному снаряду на цель и потратили.
- Э-э... маленькие! - вскрикнула земля взволнованным мужским голосом. - Где вас искать-то?
- Не ищите, - ответил я строго.
- Не надо, - добавила Шурочка проникновенно.
- Лучше позовите, когда фрицев в воздухе увидите, - заключил Саня. - На этой волне.
- Так кого звать-то? - продолжала допытываться земля. - Шурика, Шурочку или Саню? - «срисовали»-таки наши позывные.
- Ещё Мусеньку можно, - добавил я для полноты. - Она до юнкерсов особенно лютая.
Мы были разгорячены и довольны проведённым боем. На земле полыхали заваленные ишаками и МИГами немецкие бомбардировщики. Их было много. Просто душа радовалась от такой картины. А языки болтали то, чего не следовало.
- Получила наводку от Луки. Вылетаю в квадрат семнадцать-тридцать два, - ворвался в эфир голос Мусеньки. Мы как раз вошли в зону связи с «домом».
Пришлось спешить. Заправляться, заряжаться и снова в бой — фашист пёр сегодня буквально валом. На этот раз он нацеливался бомбить другой аэродром.

***

Третий за этот день боевой вылет запомнился калейдоскопом отрывочных картин — мы кувыркались с мессерами, давая ишачкам возможность работать против бомбардировщиков. Худые неожиданно приняли бой на виражах, отчего я ждал какой-нибудь пакости вроде наваливающихся сверху «засадных». Но обошлось — там, в вышине поднебесья, несколько раз мелькнули МИГи.
Мы делали много промахов — видимо сказывалось утомление. Даже отпустили несколько вражеских истребителей, израсходовав часть боезапаса впустую — устали, занервничали, начали мазать. Но вернулись все — Муся, прилетевшая раньше нас, смущённо смотрела на женщину, потчующую усталых лётчиков наваристым борщом.
- Отец Николай заезжал. Нину вот привёз
Я узнал эту нашу кормилицу — она готовила еду для тех мужиков, что строили капониры. Их сюда послал здешний батюшка. Собрал людей верных для дела богоугодного. Ну а я только показывал, что да куда. Что же — нам без аэродромного обслуживания несладко тут придётся, особенно, учитывая интенсивность боевой работы первых дней войны.
- Не знаю, какие сюрпризы принесёт нам конец сегодняшнего дня, - сказал я, доедая жареные кабачки, - но завтра весь день будем, сменяя друг друга, дежурить у Грасуловского  аэродрома. Ходить кругами и зорко поглядывать по сторонам, сбивая любую фашистскую нечисть, какая бы ни показалась в поле зрения. В крайнем случае, можно будет присесть к ребятам, залиться горючкой, когда осушим баки на барражировании.
Мусенька зыркнула на меня тревожно, но ничего не сказала. Дело в том, что до Грасулово от нас довольно далеко. Туда нужно добираться на скорости, обеспечивающей максимальную дальность, а потом вообще снижать обороты двигателя до того минимума, при котором машина держится в воздухе. Иначе пробыть сколь-нибудь долго в районе дежурства не удастся. Это — чувствуя себя неподвижной мишенью.
- Хмелёв говорит, - проснулась рация. - Через меня прямо на юг идёт целая стая.
Это тоже человек, рекомендованный отцом Николаем, сообщил по рации о том, что увидел с места, где живёт. А где он живёт, нам известно. Поэтому нетрудно догадаться о том, куда летят немцы. Там мы их и перехватим. Что же касается сообщения, которое в это время сделает по радио товарищ Молотов — так мы уже и без этого знаем, что произошло.

***

Четвёртый вылет за один день. Впереди четвёртый бой. Держимся, пожалуй, только на молодости организмов. Саня стелется над самой землёй, Шурочка забралась на три тысячи, а мы с Мусей идём на полутора километрах, разойдясь в стороны метров на четыреста. Вот на нас и наваливается прикрытие. Шурочка клюёт мессеров сверху, а Саня тихонько на брюхе пробирается к лаптёжникам.
У нас же — чистая собачья свалка. Мы с Мусей делаем «ножнички» - разбегаемся и сбегаемся, чтобы отгонять худых друг у друга с хвоста. Только — вот какая закавыка. Отгоняем мы мессеров не пулемётной строчкой, а картечью — это расходящийся пучок из полусотни пуль. Как бы сравнить, чтобы было понятно? А! Не удар кнутом по летящей мухе, а словно метлой шандарахнуть. Или, если научно, вероятность попадания существенно повышается, когда пули идут расходящимся конусом.
Учитывая же, что оба мы стрелки весьма меткие, гоняться - что за мной, что за ней - перестали буквально после третьего «прохода». И Шурочка наскоком сверху завалила сразу пару — её не видели те, что вдохновенно гонялись за нами. Саня же безнаказанно «заземлял» лапотников, подбираясь к ним снизу, от брюшка. Впрочем, нам тоже удалось принять участие в этом процессе. Когда догнали эту теряющую строй массу, многих пришлось настойчиво выискивать - они уже бросились врассыпную.
Один из экипажей покинул машину с парашютами ещё до того, как я открыл огонь — любопытный симптом. Или им успел кто-то что-то про нас рассказать, или они насмотрелись на то, что вытворял Батаев, и у них сдали нервы?
Девятку эту мы доплющили — ни один не ушёл. Надо признаться, в четвёртом за сегодня бою мы как-то здорово разухарились — дрались так, что от фрицев ошмётки летели.

***

Когда вернулись, солнце уже клонилось к западу.
- Ещё будут вылеты? - полюбопытствовала Шурочка, едва мы закончили заправку и зарядку боевых машин.
- Не знаю, - ответил я честно. - Устала?
- Не знаю, - пожала она плечами так, что стало видно — падает с ног. - Надо бы управление пушками переделать. В смысле, не одну общую гашетку сделать для залповой стрельбы, а две разные. Тогда бы можно было выбрать: то ли картечью в истребитель вжарить, то ли осколочным бомбера приласкать. Ну и вместо восьми залпов будет шестнадцать выстрелов — вдвое больше целей можно поразить. Машину при этом чуть разворачивает, но это легко компенсируется за полсекунды, что проходит между выстрелами. Да и не палим мы очередями.
Я кивнул, достал кусачки, отвёртку и кусок провода. Если сразу не сделаю, потом может оказаться некогда. А больше сегодня летать нам нельзя — слишком устали. В таком состоянии ошибиться — нечего делать. Вплоть до того, что прямо на взлёте легко можно гробануться — машины-то у нас норовистые.
Ковыряясь в цепях управления огнём, пытался сосчитать, кто сколько и чего сегодня сбил. Цифры получались несусветно большими. Хотя, даже те пять утренних Хейнкелей — иной истребитель за всю войну мог и не накопить столько побед.
Когда мы с Саней, завершив работу, вернулись к месту ночлега, девушки закончили проявлять плёнки — это оборудование, названное фотокинопулемётами, приобрели в заграницах служители культа. Очень помогало оно нам после учебных стрельб определять причины ошибок. А сейчас, разглядывая кадры, сделанные в боях, мы смогли сосчитать свои жертвы и, заодно, проанализировать погрешности в прицеливании.
Но восторги по этому поводу выказывала только Нина — у остальных ни на что не хватало душевных сил. И физических.
Уже солнце ушло за горизонт и недолгие южные сумерки начали торопливо сгущаться. Мы так и оставались за всё тем же сбитыми из корявых палок и накрытым листом фанеры хлипким столом — единственным на всё наше расположение. Вроде бы нужно укладываться спать, но и на это, кажется, не хватает сил. Сам я чувствую полную опустошённость: Ведь, кажется, всё сделал правильно. За один день мы столько наломали, что это оправдывает угар семи лет безумной, судорожной подготовки — можно полагать задачу выполненной. Но, нет! Впереди ужас почти четырёх лет войны... кажется, мои товарищи испытывают нечто подобное. Ну да, я не раз проговаривался то от ом, то о другом... из ближайшего будущего. А они, между прочим, очень хорошо соображают.
- Слушай, товарищ! - тихо и задумчиво затянула вдруг Шурочка.
- Война началася, - подхватила Мусенька.
- Бросай своё дело,
В поход собирайся, - вывели девушки дуэтом. Голоса у них не очень сильные, но чистые и прекрасно сочетаются. Обычно они распевают задорные украинские песни, а тут вдруг вспомнили ту, что нередко звучит по радио.
Припев про то, что смело мы в бой пойдём за власть Советов и, как один, умрём в борьбе за это, мы уже вывели вчетвером. А дальше петь не стали — неожиданно оказалось, что немудрёные слова песни до конца выразили общие чувства.
Наша стряпуха стояла в сторонке, испуганно прикрыв ладошкой рот, и глаза её подозрительно блестели. Ей было страшно за нас.
А ребятам? Им тоже страшно — поэтому и потребовались такие слова - слова немудрёного заклинания, выражающего готовность идти до конца. Вроде клятвы получилось.
Страшно ли мне? И сам не пойму. Когда был старым, то уже и не боялся умереть. Знал, что это неизбежно произойдёт — дело лишь во времени. Видимо психика так и не утратила приобретённой когда-то инерции, потому что страх меня и сейчас не сковывает. Даже чувствую некоторую отстранённость, словно наблюдаю за происходящим со стороны. А вот этим молодым ребятам! Каково им сейчас? Думаю, несладко. Они ведь очень умные — сообразили, что риск погибнуть стал частью жизни. Вот и помолились на свой лад. Или заклинание произнесли.
Не знаю, как другие, но сам я уснул, едва голова коснулась подушки.