Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
Глава 43. Тучи ходят хмуро
Туман, сумерки. Над пустырем, заваленным каким-то металлическим мусором клубятся низкие темно-синие облака. - Виктор! Виктор! - доносится из тумана хриплый сдавленный голос. Метрах в десяти стоит Бондаренко. Весь в тине и водорослях. - Виктор! - капитан снова хрипло зовет меня. По лицу Сереги разбросаны трупные пятна. Он в помятой фетровой шляпе. Поднимает правую руку в перчатке с когтями из бритвенных лезвий. На мокром реглане проступают черные и красные полосы…
Выдергиваю ПБ, жму на спуск. В голове у существа, похожего на Серегу появляется черное отверстие.
- Виктор! - снова зовет меня недобиток. На этот раз, голос женский.
Пистолет прыгает в руке, пока не заканчиваются патроны. Опускаю руку, напрягая зрение всматриваюсь в вязкую мглу. “Серега” похож на стандартную ростовую мишень после стрельб.
Непонятным образом в руке, которая только что сжимала рукоять ПБ, оказывается лопатка. Кидаюсь вперед, не дожидаясь, пока “оно” позовет снова. Лопатка вдруг становится деревянным колышком, заточенным “под ноль”. Как выглядит осина - не знаю. Но уверен, что это именно она. Кол входит мягко, будто не замечая ребер. От раны, как от камня брошенного в пруд, разбегаются волны. Нечисть оборачивается Милой.
- Ты меня любишь? - спрашивает девчонка, потряхивая негритянскими дреддами. Среди косичек, поблескивая в свете вылезшей из-за туч грязно-желтой Луны, дергаются запутавшиеся мальки. Утопленница тянет к моему горлу длинные черные когти, вокруг, ей по пояс хороводятся голенькие мокрые девочки с осокой вместо волос[1]...
С силой провернув кол, будто ключ в заводной игрушке, отскакиваю в сторону. Теперь это не уже не “Мила”. На меня смотрит, ухмыляясь беззубым ртом, бывшая жена.
- У тебя, как посмотрю, новая любовница? - ехидно спрашивает она и протягивает фотографию. На ней - погибшие летчики и Мила, зачем-то переодетая в военную форму. Форма девчонке велика, и она смотрится подростком-новобранцем. Угловатым и нескладным, но при этом неестественно-сладострастно улыбающимся…
- А она очень даже ничего! - ткнув обломанным ногтем в Милу, сипит бывшая. - Не обычная твоя шлюшка, а самая настоящая секс-бомба!
- ... Бомба! Бомба! - круша барабанные перепонки со всех сторон откликается эхо.
Зажимаю уши ладонями, зажмуриваюсь. Стою, пока звуки не утихают. Когда открываю глаза - неубиваемой пакости-трансформера уже нет, но но на ее месте лежит огромная бомба со знаком радиоактивной опасности. Стабилизаторы у бомбы шевелятся, словно хвост у выброшенного на берег сома. Вокруг скачут в безумном пульсирующем хороводе полчища крыс.
Делаю шаг вперед. Крысы истошно верещат, встают на задние лапки и начинают быстро расти, превращаясь в зомби - убитых мной чеченов с бетонного завода.
“Зомби тоже умеют играть в баскетбол!” - думаю я, сжимая покрепче оружие. На сей раз, в руках у меня тяжелая бензопила. Дергаю шнурок стартера и, под оглушительный рокот мотора иду вперед. Чеченские зомби отважно бросаются в контратаку. Но что они могут сделать голыми руками против бензопилы красного командира Дюк Нюкема? Ядреный херцог с пролетарской закваской, он, блин, форева!
Покончив с врагами, бросаюсь к бомбе. Свистящая пила входит в металл без малейшего сопротивления. Надавливаю, веду вдоль корпуса. Бомба разваливается пополам. У половинок вырастают усы с коленчатыми ножками, и они с хихиканьем разбегаются в разные стороны. Не успевают их усы-антенны скрыться за горизонтом, как вдали начинают расти два совершенно одинаковых ядерных гриба…
- Не успел! Не успел! - бегу куда-то, и кричу срывающимся голосом..
- Виктор! Виктор! - кто-то осторожно трясет за плечо. Не глядя, отмахиваюсь. Слышу жалобное “Ой!”. Открываю глаза. На меня смотрит испуганный Беркович, на левой скуле которого краснеет след от удара. За грязноватым окном ярко светит солнце. День. “Газель”- маршрутка тормозит. Водитель дергает за веревочку, открывая пассажирскую дверь:
- Все мужики, приехали. Я на трассу сворачиваю.
Следом за мной вылезает вконец очумевший Беркович. Машина стоит на краю большой, явно дореволюционной постройки площади. На дальнем конце - одноэтажное здание с черепичной крышей и надписью “Новозыбков”. Мы в России.
К тому времени, как моя голова пришла в относительный порядок после удара об лобовое стекло, а Беркович, который, по пиндосской привычке, пристегнулся и потому отделался легким испугом, перестал заикаться, от панелевоза и след простыл.
После поцелуя с сосновым стволом “Опель-Астра” годился разве что на разборку. Да и то не на всякую бы взяли, наверное. Выматерившись по полной программе, я отвесил надежде американской разведки несколько легких пощечин и выполз на трассу с протянутой рукой. Без своей машины о погоне не могло быть и речи, а для покупки новой требовался относительно большой населенный пункт, да и прихваченные с собой деньги подходили к концу. Теперь нам ничего не оставалось, как идти по следу, перемещаясь на любом попутном транспорте.
До ближайшего перекрестка дорог добирались на старой дребезжащей копейке. Хозяин, местный пенсионер, переживал за разбитую “Астру” как за свою и, к ворожке не ходи, прикидывал, сколько и чего успеет с нее свинтить, пока к месту ДТП не возвратятся хозяева. На перекрестке обнаружились пирожки, а при них тетка-торговка, чьей оперативной памяти могла позавидовать самая современная камера наблюдения. От нее мы узнали, что бомбу везут в сторону пограничного Щорса.
До Щорса добрались на длинномере уже под вечер. За годы суверенитета, российско-украинский кордон на этом участке так и не оброс всеми необходимыми атрибутами. Покосившая табличка “Нехай щастить!”, переводимая многими как “Нефуй шастать!”, да мордатый прапорщик с бляхой “Iнспектор прикордонной служби” на грязном камуфляже, вот тебе и вся “советская власть”.
Дальнобой, шедший порожняком принял нас за будущих “гастеров”- мигрантов, пробирающихся на заработки в Россию. В душу водила не лез, а мы и не сильно норовили всю подноготную раскрыть. Куда надо попали, что еще надо? А места здесь были тихие-тихие. Лесной район, что лежит на стыке трех государств, независимых и суверенных, как я и предполагал, был крупным логистическим центром международного криминального бизнеса. Трафик товаров, не прошедших через таможню, и переход кордона гражданами, не желающих заморачиваться со всевозможными квитками и печатями, поставлен тут был на промышленную основу. Шесть потоков-то! Как не окультурить? Что мостовая ферма - тут танк протащить можно! По крайней мере, я точно помнил по сводкам агентурное сообщение о пяти незаконно списанных БРДМках, без следа сгинувших в этих краях.
В общем, как издавна повелось, и вряд ли когда поменяется. В столицах жизнь и власть своя, в глубинках - своя. Рынок услуг тут держали общим котлом бандиты и все окрестные силовики, кроме разве что, рыбинспекции. Естественно, никто не мог точно сказать, где кончается Беня и начинается полиция. Да и не надо было никому. Деньги есть? Сработаемся! Деньги еще были. Поэтому, не прошло и часа, как мы на тентованном армейском ЗИЛе, изо всех сил держась за деревянную лавку, пересекли мелкую пограничную речушку.
Прямые расспросы в этих патриархальных местах - чистой воды суицид. Пока договаривались, я осторожно выяснил, куда мог уйти длинномер. Панелевоз - не УАЗка, по лесному проселку не пойдет, ему бетонку или асфальт подавай. Оказалось приличных дорог здесь всего одна. До Новозыбкова и дальше на Брянск. Да и то, если от дождей не раскиснет. Дождей не было давно, так что маршрут гадов вряд ли оборвался где-нибудь в грязи...
На той стороне я первым делом обзавелся новыми документами. Всего за пятьсот евро умудренный жизнью бандит со сломанным боксерским носом, лбом шириной в полтора пальца и философским взглядом выдал мне права и паспорт на имя Сергея Алексеевича Бурцева, уроженца города Зареченск. Сергей Алексеевич был прямо вылитый я - если с недельной щетиной, и с бодуна.
Жужику, несмотря на то, что в толстой разноцветной колоде паспортов мелькнул и британский лёва, нихера мы не подобрали. Чебурашечьи уши и лупоглазость Алана были уникальны, но даже если бы и нашлось хоть немного его напоминающее фото, то американский акцент с головой выдавал засланного казачка. Так что пришлось Берковичу стать человеком без документов. Все лучше, чем доставать из широких штанин для предъявления по требованию представителей правоохранительных органов американский паспорт без российского въездного штампа …
Вот мы и у очередной промежуточной цели. И что очень важно, уже не в пограничной полосе, где кто только не пасется, а в относительно спокойной глубинке.
Закидываю на плечо рюкзак и, не оглядываясь на Алана, двигаю в сторону вокзала. За спиной слышно, как чихает движком “Газель”, готовясь продолжать движение к финалу своей незавидной судьбы: быть разобранной на запчасти, или же застыть посреди подворья ржавым монументом.
Героически сопя, сзади плетется Жужик. После нескольких суток, проведенных в российско-украинской глубинке, он явно ничего уже не соображает. Впрочем, неудивительно. Пограничная суета и долгая тряска по разбитой дороге способны доконать кого угодно. Не говоря уже о моем малахольном подопечном. Бреду не спеша, заодно прокручивая в голове варианты дальнейших действий. Время, как ни крути, потеряно и теперь нам предстоит искать бомбу на пространстве от Брянска до Сахалина …
- Виктор, но зачем нам вокзал? - скрипит сзади Беркович, - Мы куда-то снова поедем? Только уже на поезде? А как мы узнаем, куда они едут?
Эк, оживился! А прикидывался полудохлым. Бойскаут недобитый! Это тебе не чужих девок трахать. Еще и пристегивается, сволочь!
- Вокзал нам с тобой нужен чтобы квартиру снять. Без жилья, мы тут и суток не протянем.
- Мы будем арендовать квартиру на вокзале?
- Епть! У нас на вокзалах приезжих ожидают домовладельцы! А если спросишь, почему приезжие и домовладельцы не идут в риэлторские агенства, я тебя на месте урою! Въехал?
Беркович явно въехал. Даже не спрашивает меня, что значит “урою”.
У входа в вокзал сидят две пожилые женщины со строгими лицами. Старухами или бабками их назвать - язык не поворачивается. Боярыни, блин, Морозовы с картины Сурикова.
Покупаю “порцайку”семечек, и, стараясь больше напирать на мягкое “г”, произнося его почти как “х”, интересуюсь:
- Титоньки, а хде бы тут у вас денька на три, на четыре, житло зняты?
Бабушки строги и неприступны только на вид. И говор у них далековат от языка дикторов центральных каналов..
- Што, робяты, домой возвращаетесь с заробОтков, а разрешения просрочены?
- Та отож … выдавливаю я универсальный и ни к чему не обязывающий ответ, радуясь в душе, что в этих местах не нужно сочинять прикрытие. И так все всё знают.
Минут через десять я, жалуясь что «цены в Москве жуткие, москвичи озверели, работа тяжелая, а хозяева при расчете все норовят обдурить», сжимаю в руках обрывок бумаги с адресом, где, по словам “боярынь”, охотно пускают постояльцев.
Идем, глазея по сторонам. Городок небольшой, но чистый и аккуратный. Улица заворачивает к небольшому базарчику, где на входе сразу обнаруживается “пищеблок-джихад”.
Наблюдая за тем, как Беркович вгрызается в шаурму, невольно помогая исламским экстремистам своей, то есть моей трудовой копейкой, вспоминаю, что будто вчера сидел с Милой в Киеве у рынка…
Завершаем перекус растворимым кофе, к великому ужасу Берковича, не только с сахаром, но и с кофеином. Уточняем маршрут у тетки, торгующей сигаретами и вскоре стучимся в свежевыкрашенную калитку.
Хозяева - бывшие отселенцы. После 1986-го, когда Новозыбков получил изрядную долю радиоактивных осадков и был объявлен «русским Чернобылем», они, тогда еще молодожены, сбежали от греха подальше за Урал, и лет семь мыкались на заработках. Вернувшись, купили дом всего за три сотни долларов - в начале девяностых щедрый бюджетный поток, направляемый «на ликвидацию последствий…» иссяк, и весь город был заполнен сплошными недостроями. Однако, зная, что получили дозу радиации, детей заводить не решились. Устроились работать: он - на станкостроительный, она - на швейную фабрику. Дыры в семейном бюджете латали огородом и сдачей внаем половины дома, слишком большого для двоих, поэтому появление постояльцев, пусть даже и не имеющих регистрации, было ими воспринято даром судьбы.
Всё это узнаю, общаясь с хозяином, пока хозяйка хлопочет на кухне. Беркович, едва добравшись до кровати, падает как подкошенный. Приходится его расталкивать чуть ли не пинками, чтобы хоть ботинки снял.
Не сумев отбиться от приглашения на обед, отдаю должное варенной картошке с тушеным мясом.
Оставшись наконец-то один, первым делом произвожу финансовую ревизию. Это в книгах и фильмах, где герои спасают мир, почему-то не бывает ни малейших проблем с материальным обеспечением. В жизни же основным противником хороших парней являются не бородатые дядьки с пистолетами-пулеметами и не коварные мафиози, а хроническое безденежье…
Мостовая ферма - не иголка в стоге сена, да и не увезут ее за сутки слишком уж далеко. Купим новую машину - догоним. А вот насчет “купим” - пока проблемы. Денег, взятых с собой из Киева, осталось девятьсот тридцать евро. Тех, что я оставил у Милы, хватит, чтобы гоняться за панелевозом хоть месяц, хоть два. Вопрос, как их сюда доставить.
Первую же пришедшую в голову мысль - денежный перевод, отметаю почти что сразу. Сумма больше десяти тысяч долларов, банк или почта потребуют документы, а Милка - хоть и женщина, епть, но пока еще несовершеннолетняя. Можно, конечно, попробовать по частям, но тогда ей придется обойти пять-десять точек. И хотя бы в одной из них ее засечет ворье. По уголовной статистике Киева, наводки на квартирные кражи и грабежи чаще всего делаются именно в небольших банковских отделениях. Да и я тут в Новозыбкове, когда приду получать одновременно кучу переводов, окажусь у всех на виду, словно голый посреди площади …
Так что, судя по всему, придется нашей русинской Лолите поиграть в игру “Красные дипкурьеры”. Но и тут все та же проблема. По закону Украины до шестнадцати лет выезд из страны разрешен только в сопровождении одного из родителей, либо с нотариально заверенным разрешением. Можно, конечно, как и мы, через Щорс, но для девчонки с пачкой купюр такое путешествие может закончиться до предела плачевно.
Еще такой вариант. У нее на руках паспорт отца. Если найти нотариуса, который согласится оформить по нему левый “дозвил” … Нет, в телефонном режиме я вопрос по Киеву не решу, а для провинциальной школьницы провернуть самостоятельно подобный гешефт в принципе нереально. Так что единственный вариант - возвращаться мне в Украину. Но это и риск, и потеря времени. Хотя стоп! Кажется какую-то нотариальную бумагу я видел, когда перебирал ее документы …
Номер, как оказалось, из головы не вылетел. Набираю. Гудки и робкий ответ:
- Да! Кто это?
Прошло всего несколько дней, а я, как оказалось, соскучился по соплюхе...
- Полковник Страхов. Южное управление.
- Ой…
Судя по звуку, то ли микрофон закрыла, чтобы отвести душу затяжным ругательством, то ли уронила телефон.
- Ты! Вы... Сволочи! Я же волновалась! А ты даже позвонить не мог!!! Ах ты…
Немного отстранившись, пережидаю взрыв. Ну все, вроде как ругательства кончились, и слышатся вопросительные интонации. Перехватываю инициативу:
- Все, хватит. Надо было так. Рассказывай, все там нормально?
Мила сбивчиво начинает доклад. Все у нее путём. Что характерно, про Берковича не интересуется и к трубке его не просит...
В двух словах описываю наше положение. Тут же выясняется, что мне то мне хоть в чем-то наконец повезло. За две недели до событий Мила собиралась навестить брянскую тетушку и Сербин ей действительно выправил нотариальное разрешение. Срок действия которого три месяца. Прошу прибыть как можно скорее, со всем оставшимся деньгами.
Через час Мила перезванивает с вокзала. Билет на поезд она купила, через семь часов будет в Брянске, а оттуда - на автобусе. Из Брянска обещает перезвонить. Напоследок прошу, чтобы с внешностью не экспериментировала, места тут патриархальные. Не поймут.
* * *
Утро красит нежным светом. Автобус прибывает в шесть тридцать. Мы с Берковичем, выспавшиеся и умытые, выдвигаемся для торжественной встречи.
Автовокзал, одноэтажное деревянное здание со старорежимной колоннадой - на вид типичная почтово-ямская станция с дореволюционной фотографии, пребывает в типичном для здешних мест полусонном состоянии.
Вытаскиваю очередную, последнюю сигарету, смяв пачку, щелчком отправляю в урну. Прикуриваю, смотрю на часы. Рейсовый автобус “Брянск-Новозыбков” опаздывает больше, чем на тридцать минут. С одной стороны, ничего подозрительного - автобусы опаздывают всегда и везде. Но с другой, в свете нынешних обстоятельств... Да ну и соскучился я по нашей “дочери полка”. А если бы что случилось, Мила бы кордон не пересекла. А так, СМСка получена, все нормально.
Конечно все правила безопасности требовали, чтобы мой американноподанный сидел под кроватью в дальней глухой комнате, испражняясь в баночку и выходя на открытое пространство только в мечтах. Он же, с его гражданством, наглухо вогнал бы в ступор любого пента, возжелавшего проверить наши документы. Но я, проклиная его, Милку, себя, а заодно и треклятую бомбу, что свела нас в дурацкий треугольник, да такой, что Санта-Барбара отдыхает, все же поволок его на вокзал. При этом, гребанный Джеймс, мать его, Бонд, чтоб его паралич разбил, воспринял мой поступок как должное. И даже не поблагодарил. Скотина!
Наконец, на платформу закатывается свежевыкрашенный ЛиАЗ с синей полосой вдоль борта. Пихаю сидящего рядом Берковича локтем. Тот вскидывается. Мы, чуть ли не строевым шагом, топаем к желтой табличке “Место для высадки пассажиров”
Мила, скинув рюкзак и поставив на заплеванный асфальт дорожную сумку, стоит на платформе, испуганно оглядываясь по сторонам. Мою полупросьбу-полуприказ насчет экспериментов с внешностью, девчонка выполнила почти буквально. На ней скромные прямые джинсики с высокой талией, без непременной полоски обнаженного живота, синяя футболка и короткий замшевый жилет. Даже дредды свои она расплела и собрала волосы в аккуратный хвост. Увидев нас, обрадовано вскидывается, и рыпается навстречу. Прикладываю палец к губам, и киваю, “не спеши, мол”,
Перестаем играть в шпионов, отойдя от вокзала на пару кварталов. Не выдерживает Мила, кинувшись обниматься. Сперва - со мной. Мелочь, вроде бы, но, как говорится, есть нюанс. Отбираем у нее вещи и двигаем к дому, болтая на ходу. Мила рассказывает о дороге.
- А еще, со мной в купе ехали две москвички. Актрисы. Играют в российских сериалах, а на съемки ездят в Киев, потому что у нас, оказывается, все намного дешевле, и аренда техники, и статисты. Они меня на кастинг приглашали, дали телефон продюсера. - Мила показывает карточку, украшенную затейливыми узорами.
- Знаем мы этот кастинг, - цежу я сквозь зубы. - И девчонок тех, зовут Мелисса и Анжелика, да?
- Да вроде нет, - пожимает плечиками Мила. - А что?
- Да, так... - ухожу от прямого ответа. - Слышал по мелочи.
- Уиктор совершенно прав. В киноиндустрии царят самые ужасные нравы!- неожиданно поддерживает меня Беркович.
Пихаю локтем в бок несвоевременно заботливому Жужику, намекая что надо бы перевести разговор в менее опасное русло, но к счастью, мы уже пришли. Беркович даже обидеться не успел.
О предстоящем пополнении количества жильцов я предупредил хозяев еще вчера, во избежание кривотолков, объяснив, что «приедет на пару дней двоюродная сестра, вещи привезет, все такое». Они не возражали и, уходя утром на работу, разрешили нам пользоваться кухней. Там, на кухне, я и собрал рабочее совещание.
Для того чтобы подробно рассказать о том, что с нами произошло понадобилось чуть больше четверти часа. Рассказ Милы оказался еще короче. Все дни она слонялась по пустой квартире, ожидая, когда мы дадим о себе знать.
- Скучала, - добавляет она.
Мы с Аланом неодобрительно косимся друг на друга.
- Ладно, молодежь, - надеваю я маску крутого диверсанта, - все обошлось, и слава богу. Мила на месте, деньги у нас тоже вроде как есть. Теперь будем думать , как нам жить дальше.
Хотя для меня тот вопрос решен. Найти бомбу для нас единственный вариант вылезти из этой ямы целыми и невредимыми. Куплю машину - и на брянскую трассу, панелевоз вычислять. Милу здесь в хате оставлю, а Берковича с собой прихвачу. Чтобы оставшись в одиночестве, он, не приведи господи, думать не начал, и не отчебучил чего. Ну и … вообще. Теперь нужно довести план активных мероприятий до моей инвалидской команды.
Изложенный план принимается. По ходу моего рассказа Беркович задает лишь один уточняющий вопрос - что такое “фура”. Мила вообще молчит. Похоже свыклась с мыслью, что основная ее задача сидеть в четырех стенах и быть на подхвате. Впрочем, девчонке не привыкать.
Выезжать собираемся по готовности. Интересуюсь у хозяев, где здесь в городе хоть что-то похожее на автобазар. Городок невелик и отдельного авторынка здесь конечно же нет. Но зато как и в Прилуках, есть газета “продай-купи”, где публикуют платные объявления. Рассиживаться нет больше смысла. Выхожу на улицу и топаю в направлении ближайшего киоска. На переходе взгляд останавливается на бидборде с предвыборной агитацией.
С огромного в строгом силе портрета на меня смотрит серьезный, лет пятидесяти мужчина. Ежиком коротких волос, чуть пробившаяся седина. Общее выражение лица строго соответствует каноническому определению “а глаза добрые-добрые”. Но, невзирая на почти что нескрываемую циничную хитрецу, товарищу Короленко Алексею Петровичу, президенту агрохолдинга “Тростана”, почему-то сразу хочется верить …
Пытаясь даже не думать о второй за сегодняшней день удаче, подхожу к ларьку и покупаю запланированную газету. Однако не лезу в раздел “авто”, сразу ищу рекламу славного агрохолдинга, который в состоянии выдвигать в Госдуму собственных кандидатов. Остальное дело техники. Дозваниваюсь в отдел сбыта, получаю номер приемной, с минуту уговариваю неприступную секретарку. И когда в трубке доносится требовательный рявк “Короленко!?”, говорю:
- Здравствуйте, дядь Леша!..
________________
[1] Это не детская порнография, а русалки из “Кобзаря” Шевченко
Аж гульк — з Дніпра повиринали
Малії діти, сміючись.
«Ходімо гріться! — закричали. —
Зійшло вже сонце!» (Голі скрізь; З осоки коси, бо дівчата)
