Обратный путь в Новороссийск я тоже проделал по морю, только уже судно попалось покрупнее, оттого и качало не столь ужасно. Может, и волны были поменьше, но чтобы не повлияло- все стало получше. Потому я лежал в тесной каюте   и беседовал с Сергеем. Тезке было все интересно, что связано с военным бытом, вот я и рассказывал про всякое.  И про то, из скольких человек состояла в полку пулеметная команда, и как мы мучились с траншейными бомбометами, и как устроен армейский обоз. Рассказать было что. Отчего- то Сергея сильно интересовала еще австро- венгерская армия. Я даже немного догадался, отчего именно она. Видимо, ему не хватало сведений о ней. Про другие были, а про нее недостаточно. Ну, это я ему и обеспечил тоже. Повоевать с австрийцами мне довелось много, да и после революции приходилось встречаться с коммунистами -чехами и словаками, что воевали на нашей стороне. Их соотечественников, что в восемнадцатом году так знатно нам подгадили, я на войне не встречал. Так вот, Сергею сегодня было рассказано про один редкостный пулемет «Шкода» Я, если честно, сам его не видел, про него слышал от Ладомира Швечека из Праги. Он действительную службу служил а Дунайской флотилии, и вот там-то и увидел это чудо техники. Австрийское оружие у меня создавало впечатление, что любой его конструктор начинал продумывать свою работу, трезво все взвешивал и приступал к работе, но в процессе его одолевала мысль, что он если продолжит изобретать удобное людям, то создаст нечто совсем обычное, поэтому надо придумать что-то совсем оригинальное, и тогда его имя не сгинет в забвении. И миру являлся памятник конструктору, чтоб его вечно поминали красочно и нецензурно. Так эта «Шкода», судя по рассказам Ладомира, вообще была сделана с расчетом на то, что стрелять из нее будут только в тире и храниться она будет только в учебном классе. Это представить себе сложно, но на нее надо был тратить чуть не фунт смазочного масла! Да, австрийцы этим страдали и дальше, снабжая и следующий пулемет системы «Щварцлозе». Попустило их только в Великую войну, когда они наконец убрали масленку с пулемета, но в «шварцлозе» столько смазки не шло. И вообще «Шкода» был не похожим на прочие. Ладомир его описал, как будто пулемет слепили   из коровьего масла, а потом оставили близко от огня, пока не начал таять.  Вроде как все сделано удобно: магазин пулемета можно поворачивать, как больше нравится стрелку, скорость стрельбы невелика, раза в два меньше, это обычно бывает, но и ее еще дальше можно было понижать, передвигая грузик на рычаге и даже довести до шестидесяти выстрелов в минуту. Когда я про это услышал, то начал понимать, кто его изобретал и с какой целью. Но Ладомир добавил, что пулемет нельзя было выносить а берег с корабля. Нет, это не запрещалось и он был нетяжелым, но как и многие австрийские образцы, он был открыт для запыления и загрязнения, а вот при малейшем запылении и загрязнении работать не мог.  Практически в минуту он расстреливал не более двух магазинов, то есть шестьдесят патронов. Как срывать таким пулеметом атаки- не представляю. Швечек вспомнил, что по слухам, один из создателей был эрцгерцогом, а второй не то полковник, не то генерал. Вот это я и почувствовал! Явный генеральско-аристократический пулемет, остроумный по конструкции, значительно более простой, чем «максимы и «шварцлозе», изящный, как стеклянный цветок, сильно экономящий патроны… Небось, когда его рассматривали на комиссии, ее члены аж пускали слюнки, узнавая, что он может стрелять чуть ли не одиночными выстрелами, отчего расход боеприпаса будет мизерный…Кабинетное оружие кабинетного ученого, который знал, что скажут генералы и как их охмурить, но не знал, как им придется пользоваться на поле боя. . «Шварцлозе» делал человек, живущий ближе к земле.
Когда Сергей переварил услышанное, я ему еще кое-что подбросил, про австрийские пистолеты-пулеметы. Я их так назвал, так как это были фактически пулеметы, но не под винтовочный, как обычно, а под пистолетный патрон. Из-за слабости патрона стрелять из них можно было не сильно дальше.чем в упор. Но очередями, естественно, в пределах емкости магазина.   Известный пистолет «Штеер», который восьмизарядный, был вполне неплохим, хотя конструктор не последовал доброму примеру браунингов и парабеллума, в которых съемный магазин вставляется в рукоятку снизу. Создатель пошел не самым лучшим путем и решил, что лучше как в маузере вставлять сверху обойму. Но все же этот образец был вполне нормальным. Но австрийцам не сиделось спокойно и в войну они решили придать пистолету возможность стрелять очередями. И из пристойного пистолета получилось нечто ненужно-ужасное.  Даже если стрелять очередями с прикладом, то точность была аховая. Но это еще не все-если стрелять очередью из восьмизарядного пистолета, то насколько хватит в нем зарядов? Вот-вот, секунды на две. Австрийцы поняли, что этого явно мало и придумали следующее-увеличили магазин до шестнадцати патронов. Отчего рукоятка пистолета удлинилась до безобразия.
Я размышлял, для чего мог бы пригодиться этот пистолет-пулемет и решил, что только для покушений. Вот, как в Сараеве- едет эрцгерцог Франц-Фердинанд в автомобиле и или ландо, а пара террористов за цветочным киоском вынули из под плащей такие «штееры» и, оперши их на заборчик, изрешетили машину или экипаж.
Но это еще не последняя вспышка веселого венского гения. У венгерского тонведа был на вооружении пистолет «Фроммера», видом и размерами сходный с браунингом номер два, только сложнее устроенный. В войну подобные пистолеты стали выдавать и у нас а армии, и германской для нестроевых офицеров и унтеров. Для этой цели он вполне годился.
Но веселый австрийский гений сделал и из него пулемет. Тоже до неприличия удлинил рукоятки, и смонтировал два таких пистолета рукоятками вверх на миниатюрной треноге и даже вроде щит там был. Естественно, механизм пистолета был чуть изменен и   позволял стрелять очередями.  Так что у Петра Великого были потешные войска, с которым он тешился ,пока он сам и его потешные воины были молоды, значит, вот  и этот «пулемет» был прямо для пригоден для обучения юных эрцгерцогов в Шенбрунне, пока они еще не выросли. Ну и для защиты от нападавших на замковые сады полчищ зайцев или кротов. А на войне-на что он годился под такой слабый патрон? Оружие под браунинговский патрон надежно позволяет поражать врага метров на десять, хотя бывают браунинги, которые и этого не позволяют. А носить с собой это «двупулеметие» тоже неудобно. Так что только с подоконника дворца по штурмовой колонне кротов у ближайшей яблони. Сергей только удивлялся австрийским чудесам. Он слышал об маузерах, стрелявших очередями, и про другой, неизвестный мне пистолет Стечкина, но, правда, ни тот, ни другой в руках не держал. Насчет маузера - автомата я и сам сомневаюсь в его эффективности стрельбы очередями: слишком силен у него патрон, чтоб его самым безобразным образом не подбрасывало при стрельбе. Про АПС ничего не скажу, но судя по рассказу Сергея там патрон послабее маузеровского. Возможно, его удержать в руках можно, а при жутком везении и попасть в противника.
Сергей спросил меня, а отчего я называю эти австрийские поделки пистолетом-пулеметом.
Я вопросу удивился и ответил, что так оно и есть, вот потому я от себя и назвал так.
На что тезка сказал, что я могу гордиться собой. В следующем десятилетии это название будет принято официально для подобных изделий. Правда, они будут сделаны по-иному, в виде автоматического карабина под пистолетный патрон, а маузеры-автоматы, конечно, будут, но не так уже часто встречаться.
Интересно, интересно, так я и военным теоретиком стану. Про автоматические карабины я не слыхал, хотя существовали в Североамериканских Штатах какие-то полуавтоматические охотничьи карабины, в которых, пока полон магазин, можно только нажимать на спуск-все остальное сделают пружины и рычаги. Наверное, можно будет что-то сделать и стрелять из такого карабина очередями.
И Сергей в свою очередь стал рассказывать мне, как изменилось оружие за прошедшие годы, а там нового было столько, что только надо было успевать закрывать разинутый от изумления рот, Как же все поменялось! Это был не первый разговор про это, но удивляться было чему вновь. Если б я еще все понимал, что все это означает, а то рассказ принимал такой вид: «в дивизии есть дивизион противотанковый». Ну, это мне еще кое- как понятно, ибо танки я уже видел и осознать, что для борьбы с ним и выделено восемнадцать пушек несложно. Дальше идет рассказ про реактивный дивизион, а вот тут Сергей мне полчаса рассказывает, что это такое. Дальше он называет другое подразделение и опять полчаса пояснений, что оно и для чего. Вот как-то еще раньше он мне рассказывал про зенитное орудие, а я все никак не мог понять, что это такое и для чего. Как выяснилось, это орудие, которое в наше время называлось противоаэропланным.  Ну да, сначала говорили «аэроплан» либо «аппарат», иногда по –французски: «авион». А постепенно начало выдвигаться на первый план русское слово «самолет». Сергей сказал, что это слово придумал поэт Василий Каменский, Я ему возражал, что ковры- самолеты в сказках были еще до этого поэта. Фамилия Каменского была мне знакома, и я даже встречал его стихи в альманахах и журналах. Правда, его стихи в памяти не задержались совершенно. Сергей тоже вспомнил, что была у этого автора поэма о Степане Разине, и это все, что он смог вспомнить про него.
Тут мы переключились на поэтов и обсуждение их популярности тянулось почти до самого Новороссийска с перерывом на еду и сон. Как я выяснил, популярность за прошедшие годы до времен тезки сохранилась у немногих поэтов. Вообще так и должно быть, и даже поэты это признают, но знали бы они, что останется после их спустя шестьдесят лет! От популярного сейчас Демьяна Бедного запомнится только песня: «Ах, куда ты, паренек, ах куда ты?». Король поэтов Бальмонт остался в памяти только у весьма начитанных ребят. Следующий король этого беспокойного племени – только две фразочки: «Я гений Игорь Северянин» и «ананасы в шампанском». Сергей добавил, что после гражданской войны, когда Северянин эмигрировал в Эстонию, он писать стихи продолжил, но уже совсем не эгофутуристичные, а вполне обычные.  Блок и Маяковский попали в школьную программу, оттого их и помнят. Еще популярностью пользуется Ахматова и Мандельштам. Сергей называл еще Пастернака, но тут сплоховал я, ибо не помню такого. Про Бунина выяснилось, что он не забыт, хоть и уехал из страны в эмиграцию, но помнят больше его как прозаика, чем как поэта. А мне больше его стихи нравятся, а вот рассказы его о деревне совершенно не по душе. Сергей в ответ на это подумал и сказал, что наиболее популярны бунинские рассказы периода эмиграции о любви- значит, я их еще не прочел. Интересно, забуду ли я об этом?. Тезка вспомнил еще про Куприна, хоть он и не поэт, что тот революцию не принял и даже воевал у Юденича. А в эмиграции раскаялся и вернулся на родину, правда, он был уже сильно болен и прожил совсем недолго.
А вот так подумаешь, что где то под Дебальцевым или Кромами резанешь из пулемета по белой цепи и тогда умрут не только неизвестные мне офицеры и солдаты, а и лично нравящийся мне автор. Я как-то раньше об этом не задумывался. На мою просьбу вспомнить, кто из известных поэтов или писателей погиб на гражданской, Сергей долго вспоминал, но вспомнил только расстрелянного в двадцать первом за участие в заговоре поэта Николая Гумилева. Я напряг память, но вспомнил только его стихи про конквистадоров и Африку. Не могу сказать, что они меня тронули. Насколько помнил Сергей, в гражданской войне участвовало довольно много писателей и поэтов, но известные фигуры больше участвовали посредством газетной работы. Уже после нее, конечно, выдвинулись и молодые прозаики и поэты. Так что среди попавших под мой пулемет, возможно, и были люди с даром к писательству. Но хоть кто- то из их потом мог стать писателем, но мог стать и кокаинистом. Вероятность кокаинизма даже выше.   Живых писателей я видел не так много, достойных упоминания из них еще меньше, а вот любителей белого порошка куда больше. И никто мне не ответит, были ли такие же австрийцы и немцы, встретившиеся мне на фронте и не пережившие этой встречи. Вообще на австрийском фронте были и турецкие дивизии, как я слышал, но   в ущербе турецкой литературе я совсем не виноват, единственный турок, с каким я пересекался, это тот самый Ахмед Ахмедов, он же Тамчель Лало. Но он неграмотен, потому ничем турецкую литературу еще долго не прославит. Мы с Сергеем обсудили, кто из нас что знает о турецкой литературе. Я лично не знал ничего, Сергей вспомнил, что какой-то турецкий султан сочинял стихи, но под псевдонимом. Впрочем, подданные знали, кто под ним скрывается, и не сильно пристрастно критиковали. И это все, что мы помнили. Сергей еще добавил, что сочинять стихи можно и неграмотным, такое среди народных сказателей и певцов встречается. Потому и неграмотный Лало может сочинить какую-то песнь о соловье и розе и запомнить, раз не запишет по неграмотности. Ладно, Лало в лагере не болел, так что у него еще много шансов и грамоте выучиться и касыды сочинять. Тезка добавил, что вскоре на национальных окраинах будет кампания замены арабской графики на более простые буквы, сначала на латинские, а потом на русские. Они будут полегче и таких каллиграфических навыков не потребуют, отчего число грамотных сильно вырастет, особенно когда школа станет обязательной и бесплатной. Правда, призывники из Средней Азии по его опыту были все же недоучившимися, да и с русским языком все же проблемы имели. Сергей еще рассказал про археологические раскопки в Средней Азии. Оказывается, там за многие века сильно менялся национальный состав населения и его культура. При раскопках нашли буддийские храмы, о которых население забыло, что когда- то молилось в них. Надписи на греческом языке, надписи каким-то индийским алфавитом, ныне не используемом. Под пожарищами и развалами стен лежат настенные росписи с изображениями людей и животных, которые сейчас магометанская религия не приветствует. Интересно, помнят ли сарты и иомуды о своем прошлом? Сергей ответил, что нет,  и что фрески и статуи Будды поражали тамошних жителей которые о  их существовании не догадывались.

ГУМ был разбит, как швед под Полтавой, отчего и покинул наш горизонт и не выделил деньги даже на уборку двух понтонов, которые остались в глубине моря у борта корабля и квасились еще два года. Понтоны- это такие подобия бочек и ящиков, которые вытаскивают судно со дна, если их к нему прикрепить и продуть сжатым воздухом. После этой неудачи судоподъемовцы особенно не активничали, какие- то планы они составляли и что- то делали, но особенного ничего не свершили. Было просто невозможно из- за отсутствия денег. В двадцать четвертом году приходил из Одессы их спасательный буксир «Иван Борисов», на котором представители «Госсудоподъема» ходили в Керчь смотреть на останки «Ростислава». Так вот, «Борисов» плавал по Черному морю без компаса. Старый приказал долго жить, а на новый у них не было восьмидесяти рублей червонцами. Это была зарплата одного инженера или высоко квалифицированного рабочего. Или два жалования милиционера. Вот они плавали по морю, как в гомеровские времена, то есть вдоль берега, как слепой вдоль забора. Только «Борисов» ушел в Севастополь, как в порт и в исполком пришли телеграммы из Одессы – тамошний следователь требовал явиться к нему их начальника Щекатурова. А поскольку Щекатуров не являлся пред его светлые очи, следователь и отбил две телеграммы за казенный счет.  Я слышал, что доблестные спасатели собрались не сразу идти в Одессу, а зайти в какую-то бухту и посмотреть, нельзя ли что-то там поднять. Так следователь с тоски взвоет. А с чего Щекатурова туда требовали- не ведаю. Вообще в те годы народ много судился. Уволили с работы - в суд, по алиментам - в суд, все туда и все туда. Еще простой народ ходил туда как на театральное представление и дома продолжал разбирать аргументацию сторон и кто из них правее. Потом как-то стало потише с этими вызовами и исками. Меня тоже в суд вызывали. И свидетелем я был по семейному скандалу, и ответчиком, когда пьяный Петр Селезнев ко мне в окно лезть пытался, а я ему по шее надавал. После четырех бутылок пива и шкалика вдобавок  он перепутал мое окно и окно своей любовницы Глафиры. Так эта дубина в суд на меня подала, но ничего не выиграла, только доставила удовольствие народу посмотреть на болвана по имени Петр, который сначала окна путает, а потом в суд подает. Вызывали также меня в суд и по искам граждан и контор к исполкому. И я туда ходил и один, и с консультантом, а народ весь зал заполнил и затаив дыхание слушал, почему это окружной исполком не выполнил договор с металлообрабатывающей артелью. Ну да, кино пятачок стоит, а тут прохладно в зале и бесплатно идет фильма или спектакль «Артель против окрисполкома»
Кажется, истцы должны были изготовить печные вьюшки по исполкомовскому заказу или что - то в этом роде. Судились с год, потом разошлись миром-потому как в чем-то виноваы были обе стороны, и исполком, и артель.
Но вернусь к подъемам судов. Появилась новая контора ЭПРОН, которую в 1925м году слили с бывшим «Госсудоподъемом». Но слияние как процесс тоже был интересным. Реально дело обстояло так:деньги были у ЭПРОНа, специалисты - инженеры в «Госсудоподъеме», водолазы  делились приблизительно поровну. Спасательные суда они тоже друг другу передавали. Поэтому работа начала еще до слияния так. Лежала в Одессе на дне в порту подводная лодка «Пеликан», затопленная в двадцатом году при бегстве белых. И порту мешала, и флоту ее тоже хотелось в строю иметь. Так что всем хотелось ее поднять, но никому не хотелось за нее платить. Вот и одесские инженеры составляли прожекты, как ее из воды извлечь. Решили, что надо плавучими кранами. Проект составили, но кранов не дают. Составили другой проект. Соединят лодку с двумя баржами, и, откачивая воду из барж, подымут вместе с ними лодку. Проект утвердили, но баржи не дают, ибо идет отправка зерна за границу, на перегрузке этого зерна и они заняты. Приходит осень, баржи освободились, но теперь погода мешает. Ждут весны. Наконец, решили воспользоваться какими-то понтонами из плавучего дока. Еле упросили притянуть эти понтоны в Одессу. Притянули, проект подъема с их помощью готов, но нету сорока тысяч на подъем. Одесские инженеры тоскливо вздыхают и занимаются чем-то по мелочи: убирают снаряды из крепости Очаков или подымают молоко с утопленного в шестнадцатом году судна.
Да не шучу я! В шестнадцатом году неподалеку от Одессы утопло какое- то судно, вот они его нашли, и поднимали водолазы с него бутылки с вином, молоком, сливками, лимонадом и посуду. Потом поднятое продавали кому-то и потому жалование персоналу чем-то платить было. А вот скисло ли молоко после шести лет в море- ей- ей, не знаю. Водолазы говорили, что в глубине моря очень холодно, даже с морозильной камерой сравнить невозможно, может, даже и не скисло. Вино- то выдержит, если пробка не просочится водой. И вот одесситы дождались обидного и досадного утра. В порт пришло судно «Кубанец», которое они же ЭПРОНу отдали, и сошел с борта бывший штабс- капитан по Адмиралтейству Шпакович со товарищи, которые начальнику Одесского отделения Корфу бумагу предъявили, что они должны заняться подъемом «Пеликана», а вы будете их консультировать, как инженеры. И подняли они лодку при помощи тех самых понтонов, которые одесситы еле выпросили и еле заполучили. Я ж говорю, словно из глотки вырвали, как кусочек мяса у Каштанки. Но в двадцать пятом кончилось все.
Вот теперь люди, средства и техника  соединились в одном учреждении , а потом нашелся такой трест «Кавгидрострой» , который как-то оплатил подъем «Эльборуса». Как- не спрашивайте, не скажу, ибо не знаю, как, и не знаю, для чего тресту под названием «гидрострой» нефтеналивной танкер. Работа пошла, и танкер подняли. Я специально отпросился с у начальства посмотреть на зрелище. Интересно было и вспомнился Лермонтов  и его стих про морскую царевну.
      Вот показалась рука из воды,
     Ловит за кисти шелковой узды.
     Вышла младая потом голова,
     В косу вплелася морская трава.
     Синие очи любовью горят;
     Брызги на шее, как жемчуг, дрожат.
     Мыслит царевич: "Добро же! постой!"
     За косу ловко схватил он рукой.
     Держит, рука боевая сильна:
     Плачет и молит и бьется она.
     К берегу витязь отважно плывет;
     Выплыл; товарищей громко зовет:
     "Эй вы! сходитесь, лихие друзья!
     Гляньте, как бьется добыча моя...
     Что ж вы стоите смущенной толпой?
     Али красы не видали такой?"
     Вот оглянулся царевич назад:
     Ахнул! померк торжествующий взгляд.
     Видит, лежит на песке золотом .
     Чудо морское с зеленым хвостом;
     Хвост чешуею змеиной покрыт,
     Весь замирая, свиваясь, дрожит;
     Пена струями сбегает с чела,
     Очи одела смертельная мгла.
     Бледные руки хватают песок;
     Шепчут уста непонятный упрек...

Хорошо сказано для любителя философии. Когда за лето двадцать пятого ноги совсем очистились от болезненных поражений, он никак не мог поверить, что вот уже неделя, как ничего нет. А там вторая, дольше, дольше, и каждый день Сергей идет, а ноги болью не отзываются. Ну, разве что камень попадет в сандалию. Так что солнце, воздух и вода да суджукская грязь свое дело сделали. Конечно, может и раньше бы болезнь ушла, будь в наличии специалист по грязелечению и оборудование для приема грязевых ванн А коль грязь руками зачерпывали и на себя мазали-чего уже ожидать. Может, надо было ее подогреть, а тогда все лучше бы пошло, но коль не знаешь, так и действуешь наощупь. У меня мама работала фельдшером, потому кое- что о медицине знаю, но вот в этом времени свои знания применить тяжело, ибо лекарств тут было раз в десять меньше- чем в моем. Правда, можно было в аптеке заказывать смеси собственной разработки и тем несколько скрасить разницу в количестве наименований. Нет, наверное, все равно не получится.
А время шло, а ноги выглядели нормально, и тревога отступала. Как говорил для меня покойный, а для него живой и действующий поэт Маяковский «и стоило жить и работать стоило». Правда, этот стих про лошадь, а не про нас обоих. Хотя...иногда и как волу работать случалось. А вот вскоре жизнь стало напоминать роман «Двенадцать стульев». То самый фрагмент про инженера Треухова и постройку трамвая в Старгороде. И мне, например, стало подозрительно: а не описан ли в известном романе Ильфа и Петрова под видом Старгорода именно Новороссийск? И основания этому вроде есть: название города можно считать подходящим. Город бывший губернский, и улица имени товарища Губернского в городе есть. Был тут товарищ Губернский, расстрелянный белыми в девятнадцатом году. Вот инженера Треухова я не знаю, как и председателя, который все про ешаков говорил. А так все совпадает. Правда слесаря- семибатюшной гадюки тоже не знаю. Нэпманы вроде Кислярского есть, объявление гадалки тоже на улице встречалось. Но ведь авторы все в одном месте и не обязаны отыскивать. Город в романе все же не Новороссийск, а Старгород .
В те годы произошло много интересного в городе. Сергей про это не сказал, а ведь ему и дважды стрелять приходилось. Не закончились еще в окрестностях любители легкой наживы и нелюбители советской власти. В командировки ему наган выдавался, а еще с ним ездил все тот же бульдог, что получал на артиллерийском складе в Кременчуге. «Маузер» Сергей еще тогда сдал, а вот этот карманный револьвер ему разрешили оставить себе. Тогда членам партии разрешалось иметь дома оружие. У других это не приветствовалось, исключая, конечно, охотничье. Поэтому Сергей маленький револьвер держал дома и иногда с собой брал и в город на выход, а в дальнюю командировку брал то оружие, что в поездку для этого дали. Впрочем, его выдавали не всегда и не во все места и чаще, конечно, попадались наганы, но как-то раз при поездке в Геленджик по жалобе на действия милиции ему выдали кольт. Пистолет Сергею понравился, и он счел его лучшим из тех, что он видел. Правда, добавил, что если бы «штейру» сделать заряжание из магазина снизу, он был бы тоже на уровне. Парабеллумы и браунинги тезка считал много худшими как по удобству в обращении, так и по бою.
Итак, на него напали, когда была командировка в станицу Красно- Медведовскую. До станции Тоннельной доехал поездом, а оттуда дали подводу с возницей. И вот на спуске с горки из кустов вышли две фигуры с завязанными тряпками лицами. В руках обрезы. Вот что им надо было- кошелек, жизнь или то и другое сразу, они сказать не успели. Я от тезки такой прыти не ожидал. Дед - возница еще только успел рот разинуть от изумления, а у Сергея в руках были оба револьвера и три пули он выпалил чуть ли не за пару секунд. Фигура, что была повыше, мешком свалилась, выронив оружие, а второй схватился за плечо и рванул в кусты. Пошло каких-то две-три секунды, а победа уже наша. На дороге лошадь, которой все это глубоко параллельно, ошарашенный возница, Сергей с двумя стволами наготове и покойник. Из неодушевленного инвентаря- телега и оба обреза. У покойника две пули в туловище. На ветках кровь, оставленная бежавшим бандитом, издалека доносится треск валежника: бежит бандит быстрее лани! Все. Сергей спрятал оружие, сорвал тряпицу с лица убитого. Мужик лет сорока, усы и бородка, из угла рта вытекает полоска крови.
--Эй, отец, ты его знаешь?
Возница еле выдавил из себя, что «ннннеееет». Ну, на нет и суда нет. Сергей поднял оба обреза, кинул их в телегу и скомандовал деду ехать в станицу, дело-то с нас никто не снял, в а про этих орлов там расскажет. Потом с милицией туда еще возвращались и осматривали место происшествия. У убитого нашли еще кинжал и запас патронов, которые тезка искать поленился. При всем при том он был спокоен, слово стрелял в тире, а не по людям.
В свободную минутку я его спросил, как это у него получилось, да еще и потом не переживал. Сергей ответил, что он просто был готов к возможному нападению. Если бы они стреляли из засады, а не вылезали, он бы отскочил на левую сторону дороги и отстреливался из-за камней. А дальше? Ну, дальше бы и видно было. Стрелять же так он выучился на двух войнах, благо практически все время револьверами пользовался. Оттого и грешно не научиться стрелять точно. Что же касается отсутствия волнения - ну тут тое две войны виноваты. И вообще сильно страшно, когда враг в тебя попасть норовит снова и снова, а ты ему ответить никак не можешь- к примеру по твоей траншее молотит тяжелая артиллерия, взрывы все ближе и ближе к тебе, а над головой только жиденький накат бревен. В надежном блиндаже, правда, все равно страшно. Еще тяжело среди открытого поля лежать, прижатому пулеметным огнем
Если ты против кого-то и он против тебя, да оружие у обоих сравнимое, то    уже бояться особо не надо. Ведь он такой же как ты, и от пули все также падает. А если умеешь стрелять и не дрейфишь, значит, отстреляешься.
Я спросил:
-- А если б они выстрелили первыми и попали?
-- Значит, сегодня был не мой день. Правда, этот ужас обрезанный для точной стрельбы не годится. Из него попадать можно в только в упор: подошел и выстрелил. И ствол куцый, и опилить без вреда для точности невозможно, и держать неудобно, а заряд пороха для одной руки слишком мощный. Вот, вспомни, во сколько раз заряд патрона винтовки мощнее маузеровского?
--Ммм, вроде как в шесть раз.
--Ну и какую точность ждать можно от обреза? Пожалуй, попадешь в сарай одним патроном, чтоб в дверь попасть- вся обойма уйдет. Так что обрез не оружие, а инвалид нормальной винтовки.
…Убитого опознали не сразу, но все же смогли. Покойник был из воевавших за белых и белозеленых. Потом он амнистиею воспользовался и оттого не сел, но злобу затаил. Так что вряд ли ему грабить хотелось. Искали ли второго, нашли ли - про то мы оба так и не узнали. Но даже если не отыскали и он не помер где-то в лесу, то теперь будет знать, как ходить на большую дорогу с недобрыми намерениями. Я из пистолета в армии стрелял достаточно точно, но это были не реальные враги, а неподвижные мишени, оттого не уверен, попал ли бы в обоих бандитов. Но так быстро среагировать не смог бы стопроцентно. Сергей на это ответил, что все это достигается опытом и при некоторой доле везения, потому как как бы ты ни был храбр и бдителен и как б точно не стрелял, но противник должен оказаться не лучше, а хуже тебя. Ну и вообще не мешает иметь побольше оружия да патронов, да и не всякий револьвер быстро перезаряжается. Как-то ему пришлось быть атакованным казаками в конном строю. Так вот, будь тогда у него один наган, то не отстрелялся бы. Поскольку наганов было два, то смог.
-- Вот отчего маузер, хоть и точен и дальнобоен, но нехорош. Вот как ты в него на бегу двумя руками сразу будешь обойму вставлять? Это же это будет цирковой номер.
Я потребовал рассказа и еле выдавил из тезки пояснение. Небольшая группа казаков) всего человек пятнадцать) атаковала их полуроту, а малоопытные красные в панике разбежались по полю на радость конным. Те,из красных, кто поопытнее, сбились в кучу и оттого уцелели, да и он с ними уцелел, хотя пришлось до них добежать с казаками за спиной. Сергей подумал и добавил, что он стрелял тогда в каждого казака двумя пулями, потому как заметил, что кони у нападавших ученые, и как только всадник падал, они возле хозяев останавливались и стояли. Он про это воспитание коней и раньше слышал, но вот увидел в первый раз. Потому и стал так стрелять, чтоб наверняка выбить казака из седла. Ведь даже простреленный, но удержавшийся в седле казак может стоптать его конем, даже если уже не хватит сил рубануть.
Но вот детали так дальше и не стал рассказывать, паразит эдакий, посчитав, что раз все для него обошлось, так и рассказывать не надо.
    Ну а     второй случай был одним летним вечером. Сергей проводил свою будущую вторую жену и возвращался домой. А два залетных уркагана, как тогда говорили, решили разжиться денежкой за его счет. И разжились: одному пулю в ногу, другому рукояткой в зубы. Потом один из них на очной ставке говорил, что не думал, что перед ними парень тертый и умелый, ибо им сначала показалось, что идет по улице типичный совслужащий, который сопротивления не окажет. Теперь из-за ошибки ожидает их строгая изоляция в ДОПРе. Но бандит отнесся к этому философски: дескать, все равно тюрьма-    дом родной.
Я Сергея спрашивал, а отчего он сейчас стрелял не чтоб положить наповал, а в ногу. Тезка задумался, а потом ответил, что все получилось автоматически и он даже не может сказать, почему именно в ногу. Наверное, потому что они с ножами были не так опасны для него с револьвером. Вот те два типа с обрезами представляли серьезную угрозу и свалить их надо было надежно. Как обрез ни неудобен, но из него попадают, пусть даже случайно.
    Да, он говорил не раз, что на всю жизнь настрелялся, но при этом в тире бывал при всякой возможности. Думаю, что из-за меня.

Отредактировано AD (22-02-2015 01:16:13)

А в тридцать девятом году со мной случились три важных события. Первым назову встречу в поездке, когда летом отправился отдыхать в Сочи. Естественно, эти события будут не в порядке важности и не по очереди, так как второе предшествовало первому. Была эта путевка в некотором роде наградой, потому как я наконец справился с пуском штамповочного завода.  В области нас за неудачи с ним уже устали прорабатывать и карать, ибо третий год планы по его пуску срывались, и вот, наконец, мы его пустили. Четвертый (или пятый –я уже точно не скажу) по счету руководитель стройки таки довел завод до пуска. Нельзя сказать, что это исключительно моя заслуга, но я на стройке неделями безвылазно сидел и кое- какие важные недостатки увидел и устранил. Разговоры с областным начальством о том, что нужны еще деньги на постройку дороги к заводу тоже дались тяжко, но средства-таки выделили, и оттого стройка пошла веселее. Ну, а коль при мне завод пустили, то и лавры тоже мне, хотя я на митинге и сказал, что, дескать, спасибо всем за поздравления и добрые слова о моей персоне, но надо вспомнить и о заслугах других людей, что свой труд вложили в строительство. Двоих своих предшественников я вслух назвать не мог, ибо далече они были, на широте Лиссабона, только в другую сторону, потому и сказал немного расплывчато, но кому нужно, тот и поймет. А потом спустя дня три попросил отпуск и был удостоен путевки. А отдохнуть мне и вправду не мешало.
     И вот в Москве в мое купе сел и представительный мужчина по фамилии Раппопорт. Петром Семеновичем его звали. Одет он был в штатское, только все же было видно не свойственную штатским людям выправку. Ну и человека на начальственной должности тоже наметанный глаз определяет. В беседе же выяснилось, что Петр Семенович начальник исправительно -трудовой колонии в Кременчуге. Бывший ДОПР там так и остался и сейчас по назначению используется. И устроили вот эту колонию. Так что оказались мы в некотором роде коллегами, хоть у меня все это уже в прошлом. Оттого и беседа пошла живее, чем могла бы. Третий спутник наш был из геологов, в беседу не встревал, а мирно отсыпался на верхней полке, слезая оттуда только в неотложных случаях. Конечно, Петр Семенович мне все рассказать не смог, но представление я о его работе себе составил. Сейчас колония занимается перевоспитанием заключенных с небольшими сроками отсидки-не больше трех- пяти лет.  Работают они как в самой колонии, где есть три цеха, в том числе химический, что краски изготавливает, так и на выходе: заключенных водят на базу госрезерва, где они разгружают вагоны, что на базу хлеб привозят. И еще в состав колонии входят два небольших лагеря при гранитных карьерах. Я поинтересовался, а как удается охрану обеспечивать, поскольку от Малой Кохновки, где один из них расположен, до города вовсе не близко.
Оказалось, что живут заключенные при гранкарьере в двух сельских хатах. Для охраны есть один штатный охранник, что а входе сидит и пересчитывает их до работы и после, а на работу водит самоохранник, то бишь один арестант, котором это доверили. Проволоки вокруг хат нету, есть только сельский плетень. И не бегают? Не бегают. Что по сравнению с моим временем стало хуже, так это нехватка кроватей. Приходится кое- кому спать по очереди пока другие заключенные на смене. Вот тут мой лагерь фору давал, поскольку топчанов было больше, чем арестантов. Но сейчас с гигиеной попроще, чем во времена всеобщей завшивленности, может, так уже и не опасно. Как оказалось, части заключенных стирают белье вольнонаемные прачки, но не успевают на всех постирать. Что я еще запомнил: по- прежнему расценки оплаты труда заключенных согласовываются с профсоюзом, Вот трудятся на этой базе Госрезерва они- и договор согласовывали с профсоюзом работников мукомольной промышленности. Но рабочий день заключенных вырос, Сейчас он- десять часов, а в мое время был восемь. Мне тоже было что рассказать, так что беседа у нас шла интересная, перерывающаяся только на нужные дела. И хорошо, что ехавший третий сосед спал, как убитый, и не мешал разговорам. Можно был и вволю посмеяться моим рассказам про чудеса двадцать первого года и теперешним Петра Семеновича, О в лицах живо рассказывал, как комиссия из Киева пришла в колонию и чуть не заработала разрыв сердца. В тумбочке лежат пять опасных бритв со свободным доступом! А такой предмет в тюремных заведениях недопустим. А дело был так. Хотели организовать парикмахерскую в колонии, но тут начались какие - то организационные пертурбации, и потому поскольку некогда, отдали бритвы в первое общежитие для заключенных, чтоб все пользовались, а дневальный следил только, чтоб с собой не уносили. Так и брились три месяца, пока комиссия не пришла и чуть а тот свет не отправилась. Отпоили их водой, и пошли члены комиссии собирать жалобы на качество пищи, но потребовали убрать бритвы вовсе. Что же,  это несложно, вот их и убрали. Вот починить пожарный насос не смогли еще целый год, так и стоял он поломанный, хоть после предписания этой комиссии, хоть следующей. Пока денег на это не выделили- починить не смогли.  Петр Семенович ожидал разноса и увольнения по нехорошей статье, но все обошлось. Наверное, комиссия решила, что это им привиделось.
Город по рассказам товарища Раппопорта сильно изменился. Построили несколько новых предприятий: тонкосуконную фабрику, огромную типографию, да и старые заводы и фабрики набирали обороты. Новые школы, библиотеки, новые дома. Даже вроде какой-то вуз появился. Вот только трамвай в городе не возобновил работу. А Днепр такой же и мост на нем все тот же. Давно ли все это было? Всего-навсего восемнадцать лет. И сам я уже не молодой красный командир, выписанный из госпиталя и которого от слабости ветром шатало...Увы, уже не молоденький, седины хватает, да и чтоб меня ветром сдуло, нужна новороссийская бора, а не обычный ветер. Вот такая была важная встреча, когда я как бы снова заглянул в свою молодость. Другой важной вехою было то, что произошло с семьею, и что Марина не захотела возвращаться ко мне. Ну, про это я уже и говорил, да и повторять больно, хоть давно уже женат в третий раз. А вот болеть не перестало.