Энда еще нет,поскольку написано две трети текста.
До конца есть еще одна прода,она в принципе готова ,но требуется отделка.
А дальше в середине есть лакуна.куда и будет кидаться...
Насчет Сергея-не знаю.
Как-то произошло,что он появился,как-то произошло.что пропал.
Все происки и промыслы небожителей...

Хвостовую часть я уже доделал.
Теперь надо браться за середину.

В бригаде Деникина я провоевал до весны пятнадцатого года, когда меня ранило. Осколок гранаты угодил в плечо. Вот ведь вестник перемен получился! После этого плеча , подлечившись, направлен я был в школу прапорщиков, а после другого плеча в коменданты. Плечо поворота судьбы, скажем так. После четырех месяцев школы прапорщиков меня еще направили на дополнительное обучение пулеметному делу, так что в полк я попал уже зимой. Полк был тоже стрелковый, только назывался Шестой Финляндский. И командовал им другой интересный человек- полковник Свечин, будущий военный теоретик. Возможно, он этим славился и до нашей встречи, просто кадровые офицеры нам рассказывали, что наш командир прославился острым языком и регулярными язвительными выпадами в сторону начальства. Однажды он съязвил насчет строительства крепости во Владивостоке, что тамошние инженеры сравнимы по подвигам с древнегреческими титанами. Титаны поставили гору Пелион а гору Осса, а инженеры присыпали к форту гору. Я, как реалист, плохо знал греческую мифологию, и закончившие гимназию товарищи- прапора сказали, что в древней Греции взгромождение Пелиона на Оссу было еще одним символом титанической, но бесполезной работы, как и камень Сизифа. Называли и еще его остроты, но что- то больше не припоминаю. Мы, прапора, ожидая встречи и службы с таким грозным начальником, слегка трепетали, но полковник к нам был куда милостивее, чем к злосчастным инженерам. Конечно, виноватые получали то, что заслужили, но так и надо руководить. Командир был даже к прапорщикам приветив и удостаивал их длительных бесед на неслужебные темы -например, как относится народ к войне и действиям нашей армии, какие вообще настроения среди обывателей по отношению к государственному устройству, владению землей и подобному. Особенно часто таких бесед удостаивались прапора крестьянского происхождения либо закончившие учительские семинарии. Конечно, и многие другие командиры полков и выше до младших офицеров снисходили и интересовались их семьей и бытом, но вот таких разговоров о настроении народа со стороны начальства я сам не припомню, да и товарищи мои не замечали. Потом поведение Свечииа объяснилось. Вообще мы, прапора, считались офицерами военного времени, а оттого по окончанию войны нас ждала отставка. Ну, может, за исключением особо выдающихся храбрецов. Оттого и сначала дальнейшее производство нас в чинах не планировалось. Но война затягивалась, потери офицеров в пехоте были просто огромными, и вышло разрешение производить нас за заслуги и дальше, но н выше штабс- капитанского чина. Почему не выше- а следующий чин как раз уже был штаб- офицерским, то бишь это уже новое качество офицера. Правда, я слышал, что случались производства бывших прапоров и в штаб- офицеры, но я лично сам их не видел. Вообще, как я потом понял, читая литературу и разговаривая со знающими людьми, огромные потери в офицерах армейским руководством не прогнозировались и стали неожиданностью. А обученного резерва прапорщиков было немного. Поэтом сначала ввели эти вот четырехмесячные школы прапорщиков, потом и военные училища перевели на сокращенный курс обучения, да и стали производить в офицеры отличившихся солдат и унтеров. Да и офицеров- инвалидов старались использовать. Я лично встречался с офицером Эриванского гренадерского полка, потерявшим в пятнадцатом руку. Он продолжал служить, хоть и в тылу, и обучать солдат. Не знаю, он был такой один или еще встречались. Еще я/слышал о летчике морской авиации, лишившемся части ноги, но продолжавшем летать.
Из-за потерь кадровые офицеры постепенно становились редкостью.  К зиме пятнадцатого года прапорщиков в пехотном полку был уже большая часть- а кадровые офицеры начинались с командиров рот. Уже через год, хорошо, если кадровыми были хоть часть батальонных командиров. Конечно, в штабах и артиллерии, где потери были меньше, кадровые офицеры могли преобладать. Или в гвардии. Но обычные армейские полки имели вот такую картину. Думаю, что провоевали бы еще год, то не меньше трети полковников было бы произведено из прапорщиков. Но семнадцатый год сильно отличался от предыдущего.
Наш Свечин в этом же году получил дивизию и отбыл куда-то на юг. Я его больше н встречал, правда, я и отъезд его не застал тоже, ибо осенью я попал в госпиталь, а оттуда отправился в совсем другой полк и дивизию. Командиром дивизии там был тоже очень интересный человек, но о нем позже. Правда, весточки о своих товарищах до меня иногда доходили. И про то, что уже ставший генералом Свечин перешел в Красную Армию. Служил он где-то в высших штабах и еще преподавал в академии.  Встречал я потом учившихся там краскомов, попавших под его острый язык. Свечин, конечно, понимал, что среди красных командиров с образованием было не очень здорово и это учитывал, но не любил, когда нужду выдавали за добродетель и кичились недостаточным образованием: мы, дескать, неученые, от станка или от сохи, тем и довольны. Вот тут он язвил беспощадно. Были и такие, что сбегали обратно на фронт, и этот побег на фронт ими ощущался облегчением. Должен сказать, что я тут с ним согласен. Да, не у всех при царе была возможность учиться, но кичиться недостатком образования- это совершенно не в дугу, тем более, что людей без образования старались подтянуть. Краскомов, что закончили школы во время гражданской, то есть тех, кого не доучили, ибо то и дело срывали с занятий на подмогу фронту или подавление мятежей,- им после гражданской провели повторное обучение. Называлось это повторкурсы, где они пополняли пропущенные знания. Были и разные другие курсы для разных уровней командиров. Не все хотели учиться и не все могли учиться- это тоже надо признать. Но возможность была.
Прапорщики- финляндцы, особенно вне контроля начальства любили а чаем много говорить о том, что делается в русской деревне, что требует изменений, и в какую очередь. Многие строили планы, как они сами в этом поучаствуют. Тем более, что почти над всеми довлело представление, что после войны в стране будут значительные реформы, особенно в земельном вопросе, и каждый гадал, как это будет. Правда, о грядущей революции никто не догадывался.  Самые пессимистичные в лучшем случае предсказывали рост поджогов дворянских усадеб. Да, как в помнишь эти разговоры, так тихо улыбнешься: как все это не сбылось. Я лично к аграрным спорам прислушивался, но вступал в них редко. Отчего удостоился прозвища «Оранский» -  ибо был представитель этой фамилии по имени Вильгельм, прозванный «Молчаливым». Вот здесь и коренится мое прозвище. Ну хоть не как французский Карл Безумный или польский Болеслав Кривоустый. Еще был какой-то норманнский конунг по прозвищу Синий Зуб, но вот чего у меня не было, так это синих зубов, потому и не удостоился. Тут подключился Сергей и подбросил кучу разных прозвищ монархов. Злой, Справедливый и Добрый там проходили как вполне обыденные, а Длинноногий, Толстый и Старый как мелкие недостатки. В Польше прозвища были тоже отменные- Тонконогий, Кривоногий, Лысый (он же Рогатка), Стыдливый и Забытый. Впрочем, в существовании Болеслава Забытого не все уверены и тихо намекают, что здесь какая-то ошибка. А вот Безумных оказалось целая вереница: и в Англии, и в Португалии, и во Франции тоже. Иногда безумные короли и королевы задерживались на. Роне на радость подданным, и тут начинались такие пертурбации... А царствование следовало описывать, чередуя описание промежутков полного безумия и относительной нормальности.  «Не дай вам бог родиться при Генрихе Шестом». Была такая песня в Сергеевы времена. И не зря, потому как при Генрихе этом началась страшная междуусобная война Алой и Белой Роз. После нее Англия стала другой. Карл Безумный во Франции и Хуана Безумная в Испании тоже довели страну до многих бед. Кстати, период безумия Хуаны длился больше сорока лет. Хотя междуусобицы случались не всегда и был в Англии король Георг, у которого безумие было, а гражданская война- нет. Впрочем, это уже были времена конституционной монархии, когда следовало опасаться ненормальности премьера, а не венценосца.
    В ответ я поделился рассказами о Франце- Иосифе Первом и его империи, которая «с одной стороны омывается Адриатическим морем, а с другой загрязняется самим венценосцем». Та писали у нас, правда, где-уже е помню, а чехи- интернационалисты добавляли, что якобы за престарелым императором нужен был глаз до глаз, чтоб не нагадил. Не знаю, так ли это было или не так, Впрочем, чехи были его подданными-хотя и бывшими, потому им лучше знать, кто у них в стране и где гадит. Кстати, про покойного Франца-Фердинанда, убийство которого стало поводом к войне, они тоже рассказывали много нелестного, как он боролся с бедняками, что хотели в окрестностях его охотничьего замка Конопиште собрать хворост или еще что.

На Великой войне я освоил пулеметы «кольта», «максима» и «шварцлозе». Почему?  Потому, что они были у нас основные: «максим» - как еще довоенный, «кольт» от большой нужды закупленный, ибо нужда в пулеметах была огромная, а вот Тульский завод как ни старался, а нужное число «максимов» не давал. Ну и трофейный «шварцлозе», коих столько захватили у австрийцев, что иногда их число в полку сравнивалось с «максимами». Часть из их была нелегальной: захватили, а не сдали, как положено сдавать трофеи. Увы, начальство часто требует невозможное, а подкреплений не дает. А еще до войны считалось, что «максим» соответствует сорока- пятидесяти стрелкам. Вот потеряла рота в бою половину состава, а потому сейчас важно удержаться и не отойти.  А как удержаться малыми силами? Либо пополнить ее стрелками, либо придать один - два пулемета. И местность всякая бывает, в иной на каждом шагу овраги, буераки, по которым скрытно подойти к позиции можно. А когда есть резерв пулеметов, то часть этих скрытых подходов перекроют огнем нештатные пулеметчики. «Шварцлозе» был довольно надежен, хотя и на мой взгляд менее точен, чем «максим». Смазки он требовал больше, потому как сами австрийцы устанавливали масленку для осалки патронов. Правда, потом они сами от этого отказались. Весом он был чуть легче «максима» и. стрелял патронами от винтовки манлихера. Но позже появились и переделанные на заводе под русский патрон пулеметы. В мою команду такие не попадали, но я о них слышал. У нас использовались и ручные пулеметы Мадсена, Льюиса и Шоша, но я с ним познакомился уже на гражданской. У немцев был и свой «максим» на салазочном станке.  Как-то мы их даже захватили, но я тогда еще в пулеметчики не попал и оттого только потрогал трофец. Сначала, кстати, ручные пулеметы называли «ружья-пулеметы», но я уже буду называть их ручными. Мадсена я так ни разу и не увидел, хотя встречал людей, с ним воевавших. Все неизменно ругали его за сложность и ненадежность. Льюис мне даже понравился надежностью и отсутствием нужды в охлаждении водой, но вот таскать его…  Мама дорогая, почти пуд, и это не считая дисков! Но ему жизнь доверять было можно, и он не подводил. Шош и внешним видом вызывал недоумение, а тем, что его вообще приняли на вооружение так еще больше.  Магазин его- это был вообще что- то с чем-то, если не выражаться неприличными словами, а про удобство работы с ним и говорить не стоит. Единственное достоинство его- относительно малый вес, фунтов на десять легче того же Льюиса.  На этом все добрые слова об этой железяке заканчиваются.
    В общем, лучшим пулеметом станковым будет «максим» или «шварцлозе», только не мешало бы им вес как-то уменьшить, за счет станка полегче. Лучший ручной пулемет это Льюис. И ему б тоже не мешало вес уменьшить, но в этом случае я не знаю, за счет чего. Но должен сказать, что я считаю на первом месте для пулемета стоит надежность. А вес- ну,что же ,потаскаем и лишние фунты, абы пулемет исправно стрелял. Толку- то от него будет, если я донесу до боя Шош, который стрелять не будет на первой половине магазина или. Мадсен на второй? Потаскаю его, и все без толку. Уж лучше постараться и донести работающий пулемет, чем заниматься сизифовым трудом неизвестно для чего. Но вот когда я попал в траншейную команду, это было нечто ужасное. На австрийском фронте я результат работы бомбометов и минометов видел со стороны и даже выражал удовлетворение взрывом мины в австрийской траншее. Но тесное знакомство с бомбометом Лихонина меня разочаровало. Особенно когда мне намекнули, что если крылья мины будут особым образом помяты, то мина может свалиться и мне же на голову. Правда, другой наличный бомбомет Аазена таких ужасов не давал, у него всего лишь можно было заработать преждевременный выстрел до закрывания затвора, но поток пороховых газов в лицо- это такая мелочь по сравнению со своей же миной на голову. Точность наши изделия давали аховую-отклонения по дальности достигали десять –пятнадцать процентов дистанции. Так что месяц в траншейной команде был месяцем терзаний: а что будет, когда мы прибудем на фронт и будем применять эти самовары на практике? На мое счастье, нас инспектировал комбриг, посему я возопил, как валаамова ослица: дескать, отпустите меня в пулеметную команду, я там лучше пригожусь! И меня отпустили, получил я под начало шесть «максимов» и был до смерти доволен, что при стрельбе «максим» не взорвется. Распаяться кожух может, если вода выкипит, а ты это прошляпишь, но взорваться там нечему.
      Что же касается ружейного огня, то я лично считаю, что точный одиночный огонь обеспечивали в массе только стрелки кадровой армии. Потом уже только отдельные пехотинцы. Когда я попал во второочередную дивизию, то этом убедился воочию. И австрийский огонь со временем в точности потерял. Залпами, конечно, поражение обеспечивалось, но тут есть еще такая тонкость: в бою управление залпами часто сбивается и превращается либо в стрельбу пачками, либо в беспорядочный огонь. Почему- нервы. И солдаты нервничают, стреляя не по команде, а и прапор полуротный тоже не железный. Вот и выходит такое якобы залповое дело. Но тут на помощь приходят пулеметы. До войны на полк полагалась восьмипулеметная команда, которую когда использовали целиком, когда дробили.
У немцев и австрийцев пулеметов было даже меньше. В войну количество пулеметов стало расти, появились даже массово ручные пулеметы, но в основном не на нашем фронте. Мне говорили, что у французов в дивизии доходило до тысячи пулеметов.но большая часть из них была Шошами. Воображаю, как они стреляли!
     До войны в пулеметных командах некоторых полков были Мадсены, со временем постепенно вымывшиеся, а новых не приходило. В семнадцатом году появились полученные от союзников Льюисы и Шоши, но еще не так много их было. Ручные пулеметы у немцев и австрийцев я заметил тоже только в это время. Немцы-интернационалисты говорили, что раньше такие игрушки были только на Западном фронте, да и то это трофейные Льюисы и Мадсены. А с семнадцатого года пошел в серию переделочный пулемет МГ 08-15 стал попадать даже на Восточный фронт. И такие пулеметы стали вводиться в пехотные роты немецкой армии.  Появился облегченный «Шварцлозе» у австрияков. Правда, я с обоими знаком мало, могу сказать только, что вес у них еще больше Льюисовского.
    Позже, в гражданскую, штат стрелковой дивизии, конечно, существовал и по нему в полку имелись пулеметные команды во всех трех батальонах и дополнительная полковая. Но соблюдение штата… ну, только в тех пределах, насколько можно, тем более что принятый штат был грандиозным и никогда полностью не выполнялся, как по части пехоты, так и по части артиллерии. Шутка ли сказать: девять полков пехоты и восемь дивизионов артиллерии! Корпус практически и где ж столько всего набрать? Ну вот обычно и набиралось тысяч семь бойцов, а орудий до полусотни. Случалось и меньше. По пулеметам- было их побольше, чем в мировую войну, особенно когда трофеями разживутся и тихо оставят часть себе. Разнообразие систем еще более выросло за счет тех же трофеев, Я видел даже французские «Сен- Этьенны», отбитые под Одессой. Еще мне там встречался станковый пулемет Гочкиса, но не сильно понравился из-за системы питания. Не знаю, как правильно ее назвать: не то обойма, не то жесткая лента на тридцать патронов. Эта железяка с патронами вставляется в бок пулемета и выезжает из другого бока уже пустой. Чего французы изощрялись и не сделали нормальную полотняную ленту- не ведаю. Станок у него был полегче «максимовского» и у «шварцлозе», но вот эти ленты-полосы портили все впечатление. Для станкового пулемета такое питание совсем не годится. Вместо нормальной ленты восемь таких полос вынь да вставь. Тридцать патронов- такая емкость сойдет для ручного пулемета, но для станкового -  сущая ерунда. Но такая полоса не годится и для ручника. А такой тоже был- ручной Гочкис с дико изогнутым, как у азиатских кремневок, прикладом. Жесткая лента- полоса в ручном Гочкисе тоже использовалась, с чем я тоже категорически не согласен. Ручной пулемет на руках таскается там, где придется, а потому на эту полосу попадает пыль, грязь и прочее непотребство, которую при стрельбе мы прямо-таки вдвигаем в пулемет. И еще ждем надежной работы. Поэтому в ручных пулеметах нужен закрытый магазин. В станковом лента полоса вдвойне нехороша, как и по той самой причине, хотя она послабее, но все же никуда не девается, так и потому, что питать станковый пулемет чем-то на двадцать пять - тридцать патронов, когда можно иметь ленту на двести- триста патронов- это преступление против здравого смысла. На ленту, конечно, тоже пыль попадает, но она обычно лежит в патронной коробке, а для загрязнения открыт только ее кусочек от горла коробки до приемника пулемета.
  Кстати, на вот этом неподъемном МГ 08-15 лента уложена в коробку и прикреплена к пулемету. Что с точки зрения уменьшения загрязнения еще лучше. Правда, таскать нелегкий пулемет и еще ленту с ним.:.  Впрочем, это не единственный заскок немцев. У них и рабочая форма была белого цвета, и вот этот пикенхельм, ухаживать за которым- это невыразимые мучения. А красота сомнительная.