II

Декабрь на Средиземном море – время затяжных штормов. Властвует здесь холодный мистраль, главный из ветров, берущий разбег от берегов Прованса, и над Пиренейским полуостровом приобретает итальянский акцент, превращаясь в «маэстрале». Зимой маэстрале тащит за собой массы холодного арктического воздуха из Северной Атлантики, порой принося снег туда, где его не ждут - на Сицилию и Тирренское побережье. А сколько мачт он переломал за долгие века это ветер, прозванный «мастером мореплавания», сколько парусов изорвал в клочья – не счесть…
В двухсотмильной узости между островом Крит и побережьем Киренаики волне, поднятой маэстрале, разгуляться особо негде – но много ли нужно берегам Киренаики снег сорокатонной каботажной скорлупке, сошедшей со стапеля три десятка лет назад? Семь баллов, волны под десять футов, клочья пены, сорванные с гребней, ударяют в стёкла тесной, похожей на сарай, рубки на корме. Старенькая, изношенная паровая машина не выгребает против ветра, и приходится идти в лавировку, словно под парусами. Небо низкое, свинцовое, от горизонта одна за другим идут белые полосы шквалов, и не приведи Создатель, не успеть развернуться к ним форштевнем – судно ляжет бортом на воду, а встанет оно на ровный киль, или нет – это уж как повезёт…
Шкипер-итальянец, с которым Марио договаривался насчёт фрахта, заломил за рейс несусветную цену, ссылаясь на скверную погоду – и, как выяснилось, нисколько не кривил душой. Из пяти с половиной суток, отведённых на девятисотмильный переход от Яфффо до порта Бенгази уже миновало не меньше четырёх, а «Дольчинелла» (так именовалась шхуна) едва миновала траверз залива Саллум, что на самой границе Египта и Ливии. Непрекращающийся встречный шторм до дна опустошил угольные ямы, масло в подшипниках гребного вала грелось и горело – так что шкипер, оценив ситуацию, категорически заявил, что требуется заход в ливийский порт Тобрук для бункеровки, мелкого ремонта и пополнения запасов.
Меня это не обрадовало – в отличие от Марка и Татьяны, которые, хоть и сетовали на задержку, но, узнав о нашем с Марио решении расстаться с опостылевшей посудиной и продолжить путь из Тобрука посуху, даже не пытались скрывать восторга. Неудивительно - последние трое суток оба пролежали в тесной каюте пластом, не имея сил добраться до лееров, вдохнуть глоток свежего, не пропитанного рвотными миазмами, воздуха и опорожнить за борт истерзанные непрерывной качкой желудки.
Перед тем, как сойти на берег, мы сменили документы. В бумагах, оставленных для нас «дядей Яшей», нашлись бланки нансеновских паспортов французского образца с налепленными на них полагающимися пятифранковыми марками. Королевство Италия, как постоянный член Лиги наций, признавала этот документ – а потому проблем на местной таможне мы не ожидали. Оставался сущий пустяк: переклеить фотографии из старых «аусвайсов» и вписать новые имена, фамилии и прочие «персональные данные». Всё это было проделано под чутким руководством Марио, среди многочисленных талантов которого оказались и навыки изготовления фальшивых документов.

В Тобруке мы задержались меньше, чем на сутки. В памяти остались кварталы глинобитных домишек, пыльные – даже в декабре, невыносимо пыльные! – улицы, зубчатые стены старой арабской крепости, кучки бедуинов, явившихся из пустыни со своими верблюдами, и шарахающихся при встрече с автомобилем. А ещё итальянцы; берсальеры в шапочках с петушиными перьями, колониальные стрелки-арабы в пузырчатых белых шароварах, безрукавках поверх белых рубах и кожаных сандалиях с обмотками, артиллеристы с кургузыми горными пушечками, запряженными четвёрки мулов, щегольски одетые офицеры в пробковых, на британский манер, тропическими шлемами и стеками под мышками. Время от времени над головой проносились сердито жужжащие бипланы с эмблемами «Реджиа Аэронаутика», и Марио провожал их заинтересованными взглядами.
Бурная деятельность, развитая Марио, как только мы оказались на берегу, принесла свои плоды – уже к следующему утру мы стали владельцами грузовика «Фиат-18». Как, у кого наш спутник раздобыл эту разболтанное, но явно армейское транспортное средство, так и осталось загадкой: Марио лишь загадочно ухмылялся да отделывался шутками. Подозреваю, что грузовик был банально угнан со стоянки возле одной из ремонтных мастерских, которых здесь было немало. Через этот отлично оборудованный глубоководный порт шло снабжение немалой части группировки итальянских войск в Ливии, так что бардак в Тобруке царил феерический, при желании, можно было спереть не только старый, потрёпанный грузовичок, но и броневик.
Прибрежное шоссе, связавшее в середине тридцатых годов ливийский Триполи с Бардией на границе с Египтом, ещё не начинали строить, добираться до Бенгази пришлось по каменистой пустыне, тянущейся вдоль сего побережья. Дороги здесь шли по старым караванным тропам, кое-где накатанным армейскими грузовиками; скорость движения по этим «магистралям» редко превышала тридцать километров в час. В Тобруке Марио раздобыл бочку бензина и полдюжины двадцатилитровых жестянок масла. Имелся запас воды – полторы сотни литров в бочке из оцинкованного железа – и продовольствия, вполне достаточные для того, чтобы добраться до Бенгази. Именно оттуда Марио собирался начать поиски своего «старого знакомца», ради которого мы, собственно, и явились в Ливию.
«Мы с Джино знакомы уже тринадцать лет, ещё с войны. – рассказывал он. – Дело было осенью семнадцатого года, когда мы сняли его с разбитого гидроплана, болтавшегося в море в опасной близости от австрийского броненосца. Промедли мы тогда ещё хоть пять минут – и конец, австрияки уже пристрелялись к лакомой цели, и снаряды ложились в опасной близи от аппарата. Помню, когда я втащил Джино за шиворот в нашу «девятку», он ругался так, что позавидовал бы любой грузчик из порта Неаполя. А вот штурману не повезло – осколок угодил ему между лопаток, и мы поняли, что он окочурился, только когда взяли его в катер. Крепко нам тогда врезали австрияки, все морды в кровавых соплях! Ну да ни чего, в Триесте мы с ними сполна рассчитались…»
Я сижу рядом с Марио в открытой кабине, Марк с Татьяной устроились на груде брезентов в кузове и безуспешно пытаются заснуть. Машину безжалостно подбрасывает на каждой кочке, жестянки с маслом, скверно закреплённые на своих местах, громыхают, сталкиваясь, и приходится быть начеку, чтобы они, сорвавшись с места, не придавили пассажирам ноги и руки. «Фиат» неторопливо катит на запал, волоча за собой густой шлейф пыли и песка, я слушаю флотские байки Марио, скашиваю время от времени глаза в итальянскую штабную карту прибрежного района Киренаики, да выискиваю – по большей части безуспешно, - ориентиры в окружающем унылом пейзаже.
Песок, солончаки и каменистые россыпи, море между холмами – и вездесущая пыль. До Бенгази осталось триста пять километров... триста четыре… триста три…

Пуля продырявила полотняный тент и мерзко вжикнула над самым ухом. Марио, втянув голову в плечи, крутил баранку, объезжая разбросанные то тут, то там по твёрдой глинистой почве булыжники. Стоит врезаться в такой колесом на полном ходу – и всё, прощай подвеска! Всадникам же каменистые россыпи не помеха – они раскинулись широким ловчим полумесяцем и несутся карьером, охватывая грузовик с флангов.
Бац!
Бац!
Бац! – хлопает за спиной. Марк и Татьяна, скорчившись за дощатыми бортами, с упоением высаживают по преследователям пулю за пулей из своих пистолетов. Без толку, конечно – попасть на ходу, из виляющей из стороны в сторону, подпрыгивающей машины можно, разве что, по большому везению. Тем не менее, я встал на подножку кабины, вцепился левой рукой в дугу тента, а правой вскинул «люгер», выцеливая нагоняющего грузовик с левой стороны всадника.
Бац!
Бац!
Мимо, конечно. Бедуин неслышно заорал, разевая заросшую бородой щербатую пасть, и с одной руки, навскидку, выпалил по грузовику из винтовки. И, в отличие от меня попал – пуля с глухим треском пробила доски кузова в опасной близости от моей головы
- Порко мадонна, брось ты свою пукалку! – заорал Марио и так крутанул руль, что я едва не вылетел из машины на землю. Он извернулся, не отпуская баранки, пошарил рукой за водительским сиденьем, и извлёк оттуда короткий карабин и связку узких длинных подсумков.
- Вот, держи, эта получше будет. Разберёшься?
- Как-нибудь…
Я шлёпнулся обратно на сиденье и сгрёб карабин. Нет, не карабин – итальянский армейский пистолет-пулемёт «Беретта» модель 1918 с откидным штыком и верхним расположением магазина. А вот и сами магазины – слегка изогнутые рожки рассованы по подсумкам, в каждом масляно поблёскивают короткие толстенькие «маслята» На глаз калибр девять миллиметров, но не привычные, «парабеллумовские», а немного другие - с пулей, срезанной на кончике. Сколько их в каждом рожке - двадцать пять, тридцать? Плевать, потом подсчитаем…
Ударом ладони я вогнал рожок в горловину приёмника, передёрнул торчащую вправо рукоять затвора. Перехватил пистолет-пулемёт за цевьё, повернулся на сиденье, уперев ногу в подножку (если сейчас Марио дёрнет рулём – точно, вылечу, как пробка!) и повёл стволом на корпус впереди летящего бешеным карьером бедуина.
Р-рах! Р-рах! Р-рах!
Детище итальянских оружейников забилось в руках, как живое, горячие гильзы посыпались из окошка снизу, чувствительно обжигая голые колени – готовясь в поездке, мы, все трое, не преминули обзавестись короткими штанами итальянского военного образца. Гордый сын пустыни, напоровшись на очередь, споткнулся на полном скаку, перелетел через гриву своего коня, роняя винтовку, и с разгону грохнулся в пыль. Остальные преследователи заорали, заулюлюкали, завыли, осыпая «Фиат» пулями.
Вот это другое дело, теперь повоюем всерьёз! Я встал коленями на сиденье, ухватился за борт и перелез в кузов грузовика, угодив по дороге подошвой ботинка Марио в ухо – на что он отреагировал привычной уже «порко путано миа!» Бесцеремонно отодвинул Татьяну от заднего борта (она пыталась протестовать, но встретившись со мной взглядом, мигом умолкла), я пристроил поудобнее «Беретту» для стрельбы с упора, задержал дыхание и открыл огонь по преследователям, как учили на стрельбище суровые инструктора-ГПУшники - экономными, в три-четыре патрона, очередями.
…Как там пели наши злейшие друзья-британцы ещё при Омдурмане?
«Whatever happens, we have got
The Maxim Gun, and they have not!..»

Я перевернул труп лицом вверх. Три пули угодили разбойнику в грудь, оставив на белоснежной накидке большие расплывающиеся багровые пятна с тёмными дырочками. Конь его стоял рядом, шагах в семи. Увидав, как обходятся с телом любимого хозяина, он перебрал передними ногами, заложил уши и злобно, визгливо заржал. Я на всякий случай посторонился, так, чтобы тело оказалось между мной и конём. А то кто их знает, этих бедуинских скотов - ещё бросятся, зубы-то вон какие…
Я успел расстрелять четыре полных рожка и выбил из сёдел троих, прежде чем уцелевшие преследователи развернули коней и пустились в отступ. Марио затормозил, и задним ходом подвёл «Фиат» к последнему из убитых. Сейчас он присел возле трупа на корточки и, неразборчиво ругаясь по-итальянски, пытался отцепить от пояса трупа кривую саблю в богатых, выложенных золотом и перламутром ножнах.
- Дорогая вещь… пробормотал он, справившись, наконец, с узорчатой позолоченной пряжкой. – Продадим в Бенгази. Итальянские офицеры обожают подобные сувениры и хорошо за них платят, а мы в последнее время сильно поиздержались.
- Похоже, вожак этой банды. – сказал я, ткнув тело носком ботинка. Убитый, и правда, не был похож на рядового головореза: густая снежно-белая борода с усами, густые, тоже белые, брови, обветренное, морщинистое лицо цвета потемневшего красного дерева – ни дать, ни взять, образ ветхозаветного патриарха, а уж никак не предводителя разбойничьей шайки.
- Какие же это бандиты? – возмутилась Татьяна, расслышавшая мои слова. - Это совсем даже наоборот, ливийские повстанцы из революционной организации "Санусия"! Они, чтоб ты знал, сражаются, против банд колонизаторов, грабящих и угнетающих их страну!
- Так и есть. – подтвердил Марио. - Это федаины шейха Ома́ра аль-Мухта́ра. Только, синьорина, «Сануссия» не революционная организация или, спаси нас Мадонна от такого, политическая партия, а вовсе даже наоборот, суфийский религиозный орден. И его члены ни разу не борцы с империализмом, а самые обыкновенные мусульмане-фанатики, в Ливии таких пруд пруди. Сейчас такие, как они, по всей Киренаике режут итальянских колонистов и вояк дуче - а заодно и всех прочих европейцев, кому не повезёт попасть им в руки. Этим ребятам, чтоб вы знали, наплевать, кого вы читаете, Маркса или Муссолини – раз белый, то ножом по горлу, и весь разговор!
Татьяна упрямо тряхнула головой.
- Это всё потому, что империалисты и местные феодалы-угнетатели веками держали их в невежестве, потчуя лживыми сказками и религиозным дурманом! На самом-то деле, мы на одной стороне баррикад, сражаемся против империалистов! И очень грустно, что нам пришлось в них стрелять…
- Так ведь ты же в них и стреляла! – не удержался я. – Или скажешь, что нарочно мазала? И вообще, откуда ты всего этого нахваталась? В смысле – про ливийских повстанцев и эту, как её… синусоиду?
- «Сануссию». Газеты надо читать. – Татьяна вздёрнула подбородок, сделавшись на миг ужасно похожей на учительницу-«химичку» из школы в коммуне. – Ещё летом в «Правде» была большая статья о народно-освободительной войне ливийского народа против итальянских фашистов. Я, если хочешь знать, по ней даже политинформацию у нас в отряде делала! А вам, товарищ… - она повернулась к Марио и смерила его гневным взглядом, отчего тот как-то сразу усох, - стыдно показывать своё неверие в революционный порыв угнетённых масс! А ещё, называется, сотрудник органов…
…Ну что тут скажешь? Одно слово – комсомолка…

Кроме сабли, на трупе вожака нашлось и другое оружие – через плечо был перекинут ремень итальянского кавалерийского карабина с ложем, расщепленным пулей, на боку висел «Маузер» в деревянной кобуре-прикладе. Я снял его, извлёк из коробки - и сразу понял, что ошибся: на самом деле, никакой это не «Маузер», а его испанский клон, «Астра» модель 902» – с неотъёмным магазином на 20 патронов и переводчиком режимов ведения огня. Из-за длинного магазина, торчащего вниз перед спусковым крючком, оружие получилось несколько неуклюжим – я прикинул, что стрелять из него с одной руки будет не слишком удобно. А вот если пристегнуть кобуру и вести огонь очередями, как из пистолета–пулемёта, взяв левой рукой за удлиненный магазин – тогда дело другое, выйдет не хуже, чем давешняя «беретта». А то и лучше, учитывая мощный патрон калибра 7,63.
Я повесил ремешок от кобуры с «Астрой» через плечо и, повозившись, снял с шеи бедуина кожаную наплечную перевязь-бандольер с полудюжиной кармашков под «маузеровские» обоймы на десять патронов каждая. Ну вот, ещё один достойный экспонат в мою растущую коллекцию огнестрела…

IV

Бенгази в отличие от других городов Ближнего Востока и Северной Африки, которые нам довелось повидать за последний месяц, выглядел на редкость неряшливо. И дело тут не в обычных для арабских поселений грязи, скученности, отсутствии элементарных удобств и полнейшем пренебрежении требованиями гигиены. Ещё перед Первой Мировой войной Бенгази считался беднейшим городом Османской Империи; в нём не было мощёных дорог, о телеграфе здесь даже и не слышали, а бухта, некогда просторная и удобная, так засорилась наносами ила, что перестала принимать суда размерами больше рыбачьих баркасов. Две или три эпидемии бубонной чумы, случившиеся здесь во второй половине девятнадцатого века, окончательно подкосили местную экономику и опустошили город - и оставаться бы Бенгази самой безнадёжной из дыр во всей Северной Африке, если город его вместе со всей Ливией не заняли в ходе итало-турецкой войны 1911-1912-го годов итальянцы.
Оккупанты предприняли попытку привести город в порядок, но поначалу из этой затеи мало что вышло. Вторжение в Ливию обернулось для бюджета королевства сущей катастрофой, а тут ещё началась Мировая война - и в результате руки у итальянцев снова дошли до Бенгази лишь в середине двадцатых, когда понадобилось срочно приводить в порядок порт для снабжения экспедиционного корпуса, действовавшего против повстанцев центральной Киренаики. И всё равно выглядел город на всё ещё убого, грязно и запущенно, сочетая в себе худшие черты арабских и европейских портовых городишек. Плоды деятельности колониальных итальянских властей, прилагавших немалые усилия к возрождению региона во благо Большой Италии» ощущались, по большей части, в порту, в прилегающих к нему кварталах, занятых складами да пакгаузами, да ещё в центральной части города. Остальное, как и десять, и пятьдесят лет назад утопало в грязи, неустроенности и страшнейшей нищете, какая встречается только на Востоке…
Всё это я почерпнул из путеводителей, газет, а так же рассказов Марио ещё за время плавания, и теперь делился сведениями со своими спутниками. Добравшись до Бенгази, мы сняли номера в отеле, и с великим облегчением предались безделью. Дорога от Тобрука, стычка с бедуинами, пыль, тряска в кузове «Фиата» вымотали нас до предела, и сейчас каждый мечтал только о душе да чистой постели.
Наутро исчез Марио. Мы успели принять душ и позавтракать, как он явился снова, довольный и возбуждённый. Он похвастался, что удачно сбыл с рук трофейную саблю, на ходу проглотил пару сэндвичей с копчёной рыбой, яичницу с беконом, запил всё это кофе. Потом заявил, что собирается встретиться со своим приятелем, который по его сведениям как раз сейчас в Бенгази, и снова исчез – на этот раз, до вечера. Мы же, приведя себя в порядок, отправились бродить по городу.
Отель, где мы остановились – в нём, по большей части, обитали итальянские офицеры и чиновники колониальной администрации – располагался в паре кварталов от центра города; туда-то мы и направились в первую очередь. Побродили по сравнительно ухоженным центральным улицам, полюбовались на достроенный всего два года назад «Палаццо Литтория» с его каменным, в восточном стиле, кружевом по всему фасаду, прошлись по магазинам, торгующим европейскими товарами, раза три предъявили документы патрулям тосканских стрелков, нёсших в городе караульную службу. И, сами не заметили, как вышли к внутренней гавани – сюда, похоже, вели в Бенгази все дороги. Солнце уже стояло в зените, приближалось время обеда, и мы, отыскав приличное с виду заведение с вывеской на итальянском «Траттория», устроились там на ближайшие полтора часа.

- Насчёт перевода из книги более-менее понятно: девять юношей, жертвы, туда-сюда. А вот что с пергаментом? Там ведь и его перевод имеется, так?
После порции тушёных в сливках мидий – что-то, а морская кухня в Бенгази на высоте! - я ощутил необоримый приступ лени. Видимо, приключения этих дней выжали меня досуха, и даже девяти без малого часов сна – в постели, на хрустящих, накрахмаленных простынях – оказалось недостаточно для полного восстановления сил. Мелкая рябь на поверхности внутренней гавани играла солнечными бликами; сновали туда-сюда баркасы и чумазые портовые катера, а у дальнего пирса устроились утиным выводком полдюжины лёгких гидросамолётов, летавших из Бенгази на патрулирование прибрежных вод Киренаики - на предмет недопущения контрабанды оружия из Турции, всегда готовой нагадить макаронникам, оттяпавшим её североафриканские владения. Настроение безоблачное, как и небо над головой, мысли текут размеренно, неторопливо – так почему не обсудить бы бог знает в какой уже раз то, ради чего, собственно, и затевается весь сыр-бор?
- Перевод-то? Имеется, а как же, правда, лишь малого фрагмента. – подтвердил Марк. Из нашей троицы он лучше всех владел немецким, так что почётная обязанность разбирать листки из тайника досталась именно ему. – Это, насколько я сумел понять, указания по поискам чего-то, что автор называет «Порог Гипербореи». Что это такое – артефакт, неподвижный объект вроде входа  в пещеру, а то и вовсе абстрактное понятие, я толком не понял. Склоняюсь к мысли насчёт «объекта» - кое-какие намёки на это достаточно ясно указывают.
- А ведь Барченко помешан именно на Гиперборее. - напомнила Татьяна. – Он даже пытался разыскать её где-то на Севере.
- На Кольском полуострове, если быть точным. – подтвердил я. – Даже экспедицию туда снарядил – припоминаете его рассказы на семинаре?
- А то! – согласился Марк.  - Уверен, он и за книгой нас послал, чтобы иметь возможность продолжить поиски. А ещё Барченко англичан подозревал, что они там что-то искали по той же части…
- Ну, сейчас-то нам предстоит иметь дело не с англичанами, а с немцами. Вспомните, что сказал фамилар: Либенфельс считал текст пергамента самым важным, что есть в книге, и всё убивался, что он к нему не попал.
- Так убивался, что послал на поиски шайку убийц. – отозвался Марк, и улыбнулся нечаянному каламбуру - Кстати, Тань, может, ты и этот самый «порог Гипербореи» сумеешь отыскать со своими прутиками? Любопытно было бы глянуть…
Она пожала плечами.
– Может, и сумею. Но для этого мне сначала надо хотя бы в общих чертах представить, что предстоит искать – раз, и два – оказаться где-нибудь поблизости. С искалками эти ваши «поди туда, не знаю куда» не проходят, знаешь ли…
В какофонию портовых звуков – криков, брани на десятке языков, лязга механизмов и скрип тросов – вплелось густое, низкое жужжание. Я поднял голову – со стороны моря тяжёлой мухой полз большой самолёт. Вот он приблизился и заложил над гаванью вираж – так что стали видны два параллельных корпуса-поплавка, решётчатые фермы, поддерживающие хвостовое оперение и сдвоенная мотогондола над единственной плоскостью.
- Это же та самая каракатица, что мы видели в Константинополе! – обрадовалась Татьяна. – Помните, шкипер ещё говорил, что она совершает пробный рейс?
Марк вскочил со стула, сложил из ладоней «бинокль»,., как это делают дети и направил его на летающую лодку.
- А что, очень даже похожа. – вынес он вердикт. - Тот самолёт, вроде, совершал пробный перелёт «Стамбул-Триполи» - может, сейчас летит обратно, а здесь собирается пополнить запас топлива?
Гидроплан тем временем снизился, коснулся воды и побежал вдоль внутренней гавани. Пенный бурун у форштевней осел, аппарат развернулся, стрельнул моторами и медленно подошёл к наплавному деревянному пирсу.
- Сходим, посмотрим поближе? – предложил я. «Каракатица» напомнила мне рисованные самолётики из мультиков Миядзаки, его незабвенного «Порко Россо». - Интересно ведь, когда мы ещё такое чудо-юдо увидим?
- А что, и пошли! – согласился Марк. – Время есть, заодно расспросим, откуда они прилетели? Глядишь, и пригодится…

- И далеко отсюда этот оазис? – спросил я.
- Километров триста пятьдесят. Это вот здесь. - Марио развернул перед собой карту Киренаики и ткнул пальцем. – До Бир бин Гунайма ведёт дорога, хорошая, накатанная – ну а дальше придётся ехать уже напрямик, по пустыне. Джино говорит, грунт там твёрдый, окаменевшая глина да каменные россыпи, песков почти нет. Доедем без проблем.
Я наклонился к карте. Названия на итальянском, в углу - фиолетовый штамп с буквами R.A. и маленькой короной над раскинувшим крылья орлом.
– «Режина Аэронаутика». Военная?
- Да, Джино дал. Завтра утром он будет ждать нашего ответа.
- Двести пятьдесят километров – это, если припомнить, как мы добирались от Тобрука, часов шесть, не меньше. – я постучал пальцем по карте. – А потом сотня без всяких дорог, значит, кладём ещё столько же. Если выехать завтра утром, то до места доберёмся только к ночи. Твой друг сможет найти нужное место в темноте?
Марио пожал плечами.
- Ну, какая-то дорога там есть – старая караванная тропа, по ней он и выбрался из пустыни. Он говорил: там приметный холмик с тремя обломками скалы на верхушке, заброшенный оазис как раз за ним. Уверяет, что найдёт…
- Вот и хорошо. Тогда переночуем прямо там, с утра погрузим сокровища – и назад. В Бир бин Гунайм, как я понимаю, заезжать не стоит?
- Не стоит. – подтвердил Марио. - И итальянским патрулям лучше не попадаться. Джино обещал сделать до утра липовый путевой лист, но я бы на него не слишком рассчитывал. Патруль наверняка захочет осмотреть груз, и тогда придётся класть всех.
- Надо будет – положим. Да и другие методы имеются. Верно, ребята?
Марк кивнул.
- Если не как в прошлый раз, на ходу, и на расстоянии не больше десяти шагов… сколько в таких патрулях обычно солдат?
- Три-четыре человека на грузовике под командой сержанта.
- Тогда можете не волноваться. Драпанут, как миленькие и потом только гадать будут – что это им такое ужасное привиделось? Ну, или…
- Вот именно -  «или». Доберутся до Бир бин Гунайма, поднимут кипиш и двинутся в погоню. Могут и броневик с собой прихватить, народ здесь пуганый…
- Ладно, с патрулями мы как-нибудь разберёмся. – подвёл итог Марио. – А вот дальше – сплошные вопросы. По морю выбираться нельзя, это понятно. Остаётся воздух. Недалеко от города есть военный аэродром, Джино говорит, там есть пара тяжёлых бомбардировщиков «Капрони», оставшихся ещё со времён войны. Один из них переделали в транспортник, другой – в санитарный борт. Летают здесь, в Ливии, возят боеприпасы, провиант в дальние гарнизоны вроде того же Бир бин Гунайма, ну и раненых, конечно. Джино говорит – машины хоть и старые, но вместительные, все поместимся, вместе с грузом.
- Погодите… - я прикинул расстояния от Бенгази до итальянского побережья. – Что-то тут не сходится. Какая, говоришь, дальность у этих «Капрони»?
- Шестьсот-шестьсот пятьдесят кэмэ, если с полной нагрузкой. Но, сами понимаете – машины старые, движки изношены…
- Значит, от силы пятьсот, то есть, тысяча в один конец. До Рима дотянем, а вот дальше как – с сундуками-то на плечах? Пешедралом? К тому же, Италия – страна густонаселённая, непременно кто-нибудь, да заметит самолёт. А заметив - донесёт властям, и через сутки нас будут ловить повсюду с собаками.
- Мы с Джино прикидывали, что лучше будет долететь до Сицилии. Он там служил после войны, и знает пару укромных бухточек на побережье, где можно посадить самолёт прямо на пляж. Народ там суровый, Муссолини с его шайкой терпеть не могут, к карабинерам не побегут. Наймём на побережье рыбацкую шхуну, а там – во Францию или даже в Испанию…
Марк покачал головой.
- Во Францию – это нам не подходит, а уж тем более, в Испанию. Как оттуда потом добираться в Баварию через всю Европу – подумали?
- Подумал, а как же… - Марио развёл руками. - Но других вариантов пока что-то не видно. В Италию нам нельзя, это вы верно подметили…
- А мы туда и не полетим. – сказал я. - Как, впрочем, и на Сицилию, нечего там делать. Как думаешь, Джино сможет управлять гидропланом?

- Вот этот самый аппарат? – Марио ткнул пальцем в покачивающуюся у пирса летающую лодку. – Здоровенный, аccidenti!
- Размеры что, размеры - не главное. Важно, что он может на одной заправке и с полной загрузкой пролететь три с половиной тысячи километров. А если закинуть в один из салонов три-четыре бочки с бензином вместо пассажиров с багажом, то дальность, считай, удвоится. Эти самолёты, чтоб вы знали, американцы собирались приобрести для рейсов через Атлантику!
- Mi piace questo!  - Марио аж сморщился от удовольствия. – Это получается, что мы сможем без посадки пролететь через море, перемахнуть Альпы…
-…найти озеро, возле которого стоит замок, сесть на воду – и у твоего приятеля ещё останется топливо, чтобы долететь хоть до Португалии.
- А бензин где возьмём?
Вместо ответа я ткнул пальцем в штабель бочек на пирсе.
- Мы расспросили бортмеханика – он тут днём возился с движком... Говорит: они совершали рейс Триполи-Бенгази-Рим. Вылет был назначен на завтра, но обнаружились какие-то неполадки в одном из двигателей, и его решили снять и перебрать в местных авиамастерских. Так что гидроплан простоит тут ещё дня два, как минимум. Если не будем терять времени даром – смотаемся до оазиса и обратно, и поспеем к вечеру перед вылетом. Действовать, как вы понимаете, придётся ночью. Стерегут машину один, от силы два человека, это же не военный объект. Но всё равно, лучше обойтись без лишнего шума.
- Заманчиво. - Марио поцокал языком. – Тогда предлагаю вот что: пусть твой друг, который Марк, отправляется с нами в пустыню, а вы с синьоритой оставайтесь здесь и готовьте угон. Присмотритесь к охране, убедитесь, что двигатель на месте поставили, насчёт бензина уточните, достаточно ли его в бочках? Втроём мы как-нибудь справимся, если он действительно умеет насылать на людей страх…
- Умеет-умеет, не сомневайтесь. И страх насылать умеет, и опасность чует издалека, проверено.
Мне ужасно не хотелось разделять группу, особенно, с учётом возможной стычки с военными патрулями – но, похоже, других вариантов у нас не осталось.
- Значит, решено. – кивнул Марио. – Возвращайтесь в отель, подготовьте, всё, что нужно: движок «Фиата» проверьте, долейте бак. Бензина в запас возьмите, воды, провианта… Я пока разыщу Марио, и завтра, часов в пять утра, будем у вас. Да, и пусть Марк хоть немного выспится – день предстоит тяжёлый.

VI

В читальных залах «Ленинки» работается спокойно. Ни один посторонний звук не отвлекает посетителя, и даже библиотекари ходят в мягких войлочных тапочках, чтобы, не бай Бог, не стучать подошвами по старинному паркету. Яша в последнее время стал здесь частым гостем – и не раз ловил себя на мысли, что ему не даёт сосредоточиться отсутствие ставшего уже привычным «тинг-танг - тинг-танг - тинг-танг» мозеровской настенной шайбы, под которое так уютно работается дома, в кабинете. Удивительно, как быстро человек обрастает привычками – даже когда его сознанию всего двадцать девять, в отличие от почти шестидесятилетнего тела, в котором оно по недоразумению обитает…
Но сейчас особого сосредоточения и не требуется. В Ленинку Яша заглянул после презентации его книги, состоявшейся в большом книжном магазине на Мясницкой, в бывшем доходном доме купца Стахеева – на его памяти, в этом здании располагался когда-то Теплотехнический институт. Презентация, устроенная издательством, где состоял главным редактором Перначёв (он же стал редактором книги) прошла на ура: «Это успех, Геннадьич, несомненный успех! Мы уже подумываем о допечатке дополнительно тиража в пять тысяч экземпляров - и уверен, этого будет недостаточно. И, кстати, когда ты обрадуешь нас новой книгой? Читатели ждут…»
О новой книге Яша пока не думал – он до сих пор не мог понять до конца, как его угораздило связаться с первой. Тогда, в первые недели после «переноса» его, оглушённого впечатлениями и слабо понимающего, что делать дальше, можно было подбить и не на такое. Что и проделал Перначёв – и вот, теперь приходилось сполна вкушать последствия согласия. Книга, несомненно, удалась; настолько удалась, что вот сейчас, не заехав даже домой, приходится сидеть в библиотеке и наскоро готовиться к назначенному на четыре часа пополудни визиту в Останкино. Затея Перначёва: неугомонный редактор, обожающий быть в фокусе публичного внимания, устроил Яше приглашение на еженедельную программу на телевидении, посвящённую спорным вопросам истории. На этот раз экспертам предстоит обсудить деятельность оккультных и эзотерических обществ в СССР в двадцатых-тридцатых годах, и участие в этом ЧК-ГРУ-НКВД.
Его самого Перначёв представил, как историка-любителя, лучше других ориентирующегося в этой достаточно спорной теме. Яша не возражал. Он, конечно, имел некоторое представление о вопросе - недаром столько времени общался и с Барченко и с Бокием, да и от Рериха во время гималайской экспедиции нахватался немало. И всё же, знания требовалось освежить. Яша потянулся пачке пожелтевших журналов и открыл верхний, датированный маем 1926-го года.
Автор первой же попавшейся на глаза статьи оказался ему знаком – это был ни кто иной, как Алексей Солонович математик, поэт, философ, и идеолог мистического анархизма, руководивший московской организацией «ордена Новых тамплиеров». А ещё – один из хранителей музея Князя Кропоткина, возле которого Яша однажды выручил из беды двух сбежавших из Коммуны имени Ягоды подростков.
Он отложил журнал и открыл одну из заказанных книг – монографию, вышедшую в середине «нулевых». Получалось, что «Новые тамплиеры» после той встречи в штатном переулке просуществовали не больше года – уже в сентябре тридцатого Солоновича вместе с сыном Сергеем арестовали за антисоветскую пропаганду в связи с изъятой у него рукописью «Бакунин и культ Иалдабаофа». Следствие длилось около пяти месяцев, и в начале следующего, 1931-го года Солонович получил по решению Коллегии ОГПУ пять лет тюремного заключения, из которых отсидел лишь два года, будучи сосланным на оставшийся срок в Нарым, в Западную Сибирь.
Яша ещё раз проглядел статью. Что ж, тогда Солонович отделался, можно сказать, лёгким испугом – для многих подобные обвинения заканчивались куда трагичнее. Тем не менее, вождя «новых тамплиеров» не миновала горькая участь: весной тридцать седьмого он был повторно арестован по печально известной пятьдесят восьмой статье, пункты десятый, «контрреволюционная агитация» и одиннадцатый «участие в контрреволюционной организации». Но до суда не дожил – объявил голодовку и скончался в тюремной больнице в Новосибирске от сердечного приступа. Его семье повезло меньше: жена в том же тридцать седьмом была приговорена к расстрелу, сын же умер в лагере.
Яша задумался. Что ж, материал, пожалуй, в тему – можно начать выступление именно с него. Он пододвинул к себе блокнот и стал покрывать одну страницу за другой мелким убористым почерком.

К середине декабря в Москву наконец пришла зима. За три дня снега навалило так, что дворники сбивались с ног, размахивая лопатами, а уж аллеи Александровского сада и вовсе превратились в узкие тропинки. Но двух мужчин – судя по одежде, весьма высокопоставленных представителей власти – это не остановило. Зачем, почему они выбрали столь неуютное местечко для полуденной прогулки, оставалось только гадать, только вот заняться этим было некому, других посетителей в Верхнем саду не наблюдалось. К тому же, с неба снова стал валить снег – поначалу редкие хлопья, грозящие в скорости перерасти в настоящий снегопад.
- Извини, Меир, что вытащил тебя сюда в такую погоду. – говорил один, тот, что повыше. – На пятнадцать часов назначено совещание у Менжинского, надо до тех пор перекинуться с тобой парой слов.
Говоривший был в кавалерийской шинели с малиновыми ГПУшными петлицами и суконном остроконечном шлеме – у высших командиров Красной Армии появилась мода носить их зимой вместо фуражек и старорежимных генеральских папах. Возможно – в подражание бывшему нарковоенмору Троцкому, нередко появлявшемуся на людях именно в будёновке.
Собеседник чекиста, в котором любой из завсегдатаев здания бывшего страхового общества «Россия», что на Лубянской площади, без труда узнал бы Меира Абрамовича Трилиссера, пожал в ответ плечами.
- Ничего, как-нибудь переживу. – Только имей в виду, Глеб, у меня тоже ни минутки свободной.
- Тогда не будем терять времени. – кивнул Бокий (это был, конечно же, бессменный начальник Спецотдела ОГПУ). – Вчера ты намекнул, что твои люди вычислили то самое место?
Слова «то самое» он произнёс с многозначительными интонациями, указывающими на крайнюю важность предмета.
- Замок, Глеб, замок и озеро. Здесь можно говорить свободно, никто нас не услышит. Да, мы его нашли.
- Каким образом – не секрет?
- На самом деле, всё оказалось довольно просто, даже ездить никуда не пришлось. Ты, я думаю, не забыл, что в этом замке всем заправляет Ланц фон Либенфельс?
- На память пока не жалуюсь. – фыркнул чекист. - Я с некоторых пор держу его фотографическую карточку у себя на столе.
- Этот господин, в числе прочего, числится отцом-основателем мистического ордена Новых Тамплиеров – «Ordo Novi Templi» если по латыни. Доктор Либенфельс, видишь ли, предпочитает мёртвые языки и является большим их знатоком, чуть ли не самым крупным в Европе…
- Да-да, я в курсе. – нетерпеливо поддакнул Бокий. - И как тебе это помогло?
- Терпение…. – Трилиссер поднял глаза к небу, откуда всё гуще валил снег, и поднял воротник дорогого пальто. - Видишь ли, в Москве имеется что-то типа филиала этой организации. Ну, «филиал» - это, пожалуй, не вполне точно, скорее отдельная, самостоятельная, группа, и играют они тут в свои собственные игры. Однако их создатель, бывшие эсер и анархист Аполлон Карелин поддерживал связи с доктором Либенфельсом ещё до революции. А после его смерти в двадцать шестом году эта, с позволения сказать, эстафета перешла к преемнику Карелина на посту Великого магистра Ордена – преподавателю Технического Училища Алексею Солоновичу. Два года назад Солонович был в командировке в Германии, изучал организацию и оснащение лабораторий в одном из технических институтов. Так вот, я в своё время получил сведения, что он побывал в гостях у Либенфельса, и даже принял участие в учёном семинаре по древнегерманской, кажется, мифологии.
- И что с того? – удивился Бокий. – Насколько мне известно, наше ведомство никогда не занималось вплотную доктором Либенфельсом – соответственно никто не поставил бы контакт с ними Солоновичу в вину.
- Тут ты прав. – кивнул Трилиссер. - До сих пор на Лубянке на московских адептов Ordo Novi Templi внимания не обращали – мало ли у нас городских сумасшедших, тем более, что особым влиянием у себя на родине Либенфельс никогда не пользовался. Но раз уж его имя так часто мелькает в нашей с тобой проблеме, я и решил тряхнуть товарища Солоновича – вдруг, да расскажет что-нибудь интересное?
- И что же, рассказал?
- Представь себе, да. Во время визита в Германию Либенфельс увёз его на два дня в Баварию и показал место, откуда, по его собственным словам, начнётся «торжественное шествие Ordo Novi Templi по всему миру. Это и был тот самый замок на берегу небольшого озера в Баварских Альпах. Либенфельс приобрёл его несколько лет назад и с тех пор восстанавливал, фактически, отстроил заново. Кстати, замок не значится ни на одной из карт, а согласно путеводителю там вообще только руины.
- И ты полагаешь, что он прячет то, что мы ищем, именно там?
- Книгу, Глеб. Обойдёмся без эвфемизмов, хотя бы в разговорах с глазу на глаз. Надоело, знаешь ли…. Что до той самой книги – Трилиссер намеренно передразнил многозначительные интонации собеседника, - вряд ли он её прячет. Скорее уж, работает с ней, причём работает весьма плотно. И происходит это именно в этом замке, потому как больше негде. Правда, у Ordo Novi Templi есть официальная, «парадная», так сказать, резиденция в замке Верфенштайн на берегу Рейна - там они устраивают свои показательные мероприятия и церемонии, по большей части, для привлечения новых сторонников. А вся серьёзная работа ведётся в тайном убежище, в горах. Кстати, сведения, переданные «Дорадо», это тоже подтверждают.
Бокий покачал головой – похоже, собеседник не вполне его убедил.
- Ну, хорошо, ну допустим. И что мы собираемся делать?
- Полезно было бы послать туда надёжных людей. Немного, двоих-троих будет достаточно. Только делать это придётся тебе, у меня, сам понимаешь, сейчас нет таких возможностей. Сможешь?
- Вообще-то мой отдел за границей не работает, но, если так уж надо – что-нибудь придумаю.
- Надо-надо, не сомневайся. Пусть обоснуются в одной из деревушек возле озера – под видом, скажем, орнитологов или ещё каких-нибудь любителей дикой природы, в Германии это любят – и наблюдают. Уверен, «Дорадо» и наша троица объявятся там в ближайшие дни. А дальше – пусть организуют их безопасное возвращение домой, в Союз. Ну и, если будет в том необходимость…
- Понятно. – кивнул Бокий. – Проследят, чтобы товарищи не сбились с верного пути. Хорошо, это я смогу устроить.
- И ещё один момент. Солоновича хорошо бы на время… как бы это сказать…
- Изолировать?
- Вот именно. И этим тоже придётся заняться тебе. Я могу действовать только по официальным каналам, через Ягоду или, в крайнем случае, через Агранова.
- Да, это сейчас не с руки. – согласился Бокий. – Но чем тебе Солонович-то не угодил? Сам же говорил, что он безопасен и даже не особенно интересен?
- А ты прикинь Антона к носу, как говорят в Одессе. Мало ли, какая у них предусмотрена связь с Либенфельсом? Полагаю, нам с тобой совершенно ни к чему, чтоб Солонович предупредил своего патрона о нашем интересе к этой богадельне…
Бокий замолчал, на этот раз не меньше, чем на минуту. Меир Абрамович терпеливо ждал.
- Хорошо, согласен. – снова заговорил чекист. - Его одного, или остальных «тамплиеров» тоже?
- На твоё усмотрение. Но я бы не стал рисковать: вдруг ещё кто-то из этой шайки-лейки знает, как выйти на связь с немецкими коллегами? Тут, знаешь, лучше пересолить…
- Вообще-то мой отдел такими вещами не занимается. – заметил Бокий. - Наше дело криптография, шифры, защита секретных документов. Придётся обращаться к Агранову. Его люди, насколько мне известно, сейчас раскручивают дело Трудовой Крестьянской Партии. Тема эта гнилая, материал, по большей части, высосан из пальца, но копают они крепко, въедливо. Вот я и думаю: а что, если увязать Солоновича и его одержимцев с этой публикой? Когда там дело выведут на открытый процесс, к чему присудят – к лагерям или к расстрелу - это всё вилами на воде писано, но до тех пор всех фигурантов закроют накрепко. А нам ведь только этого, как я понимаю, и нужно?
На этот раз замолчал уже Трилиссер – и тоже ненадолго. Похоже, он заранее обдумал все нюансы предстоящей комбинации.
- Что ж, это, пожалуй, приемлемо. Даже если их выпустят через год-полтора – а их, скорее всего, не выпустят, лет по пять так и так намотают, по факту предполагаемой причастности - это уже не будет иметь никакого значения. Только проследи, чтобы они не болтали лишнего на допросах. Лучше всего, если их запрут в одиночках, и не во внутренней тюрьме на Лубянке, а, скажем, в Лефортово – да и забудут там месяца на три-четыре. А потом проведут как-нибудь по бумагам, чтобы комар носу не подточил – не мне тебе объяснять, как это делается… Нет человека – нет проблемы, так, кажется, любит говорить наш дорогой Коба?
Они некоторое время шли молча. Потом заговорил Трилиссер:
И,  слову - как там наш дорогой Яша, нет новостей?
Бокий удивлённо покосился на собеседника.
- Странно, что ты спросил. Я как раз вчера заезжал к профессору Ганнушкину, надо было проконсультироваться по одному вопросу. Так вот, он говорил, что у Блюмкина резко изменился характер бреда. Собственно, и бреда-то никакого больше нет – лежит целыми днями, уставившись в потолок, и шепчет что-то неразборчивое. Ганнушкин пробовал приставить к нему своего ассистента, чтобы слушал и записывал, но без толку – тот разобрал лишь несколько не связанных одна с другой фраз. И одна из них – знаешь, какая?
Чекист выдержал драматическую паузу.
- Говори уже не томи! – скривился Трилиссер. – Опять эта твоя тяга к театральным эффектам…
- «Книга на верхушке башни». Как тебе совпадение?
- И ты молчал?
- Ты спросил – я сказал.
- Он по-прежнему считает себя подростком?
- Вроде, да. – Бокий поправил воротник шинели. - Ладно, Меир, мне и правда, пора. А насчёт совпадений ты обдумай на досуге. У тебя же его теперь много, верно?
Повернулся – и пошагал по заснеженной аллее к воротам Александровского сада.

Расставшись с собеседником, Трилиссер не поехал на Старую площадь – он велел шофёру вывернуть на Садовое и ехать по кругу. Так ему лучше думалось.
Бокий, конечно, сделает всё, как они договорились. Он ведь и сам кровно заинтересован в результате, и будет рыть землю, выполняя всю грязную работу. Меир Абрамович заранее спланировал операцию так, чтобы на завершающих её стадиях действовали исключительно люди Бокия или Агранова, на которых, в случае чего, можно будет свалить всю ответственность за возможный провал. А в том, что именно так всё и закончится, Трилиссер не сомневался ни на секунду. А для пущей уверенности требовалась одна мелочь: вовремя сообщить о принятых решениях другим людям, не меньше, чем и Бокий с Барченко, заинтересованным в благополучном исходе операции. Только вот понимали они этот «благополучный результат» совсем не так, как его давешний собеседник.

VIII

До тёмного пятна, в основании скалы, которое можно было разглядеть даже при свете тусклых зимних звёзд – поперёк озера было не больше восьмисот метров. Но мы с Марио, посоветовавшись, решились подкрадываться к цели, следуя изгибам берега. Это увеличивало расстояние минимум, вчетверо, зато тень от высокого, заросшего соснами откоса и подходящих кое-где вплотную к воде скал позволяла надёжно скрыть наше приближение. Марк, сидя на носу лодки, внимательно вслушивался в «эманации» окружающей местности – не встрепенётся ли чьё-то сознание при звуках, подозрительно похожих на плеск вёсел? Не запульсируют ли вслед за этим тревожные импульсы, способные обернуться пулемётной очередью в упор из прибрежного секрета?
Обошлось. То ли секретов не было вовсе, то ли мы сумели прокрасться мимо на мягких лапках – но не прошло и часа, как я, затаив дыхание, ковырялся отмычкой в большом висячем замке. Дужка отскочила, скрипнули тронутые ржавчиной петли, открывая проход в тёмный, наполовину залитый водой тоннель. Потолок – тоннель был вырублен прямо в скале, и лишь кое-где стены были укреплены каменными блоками – нависал так низко, что до него легко было дотянуться рукой, даже не вставая в лодке, а кое-где, даже приходилось пригибаться, чтобы не оцарапать макушку о неровный каменный свод. Я включил фонарик – «потайной», с лиловым фильтром, через который едва-едва пробивался свет – и мы двинулись дальше. Короткими, похожими на сапёрные лопатки, вёслами орудовали Татьяна с Марио. Марк устроился на носу, уставив невидящие глаза в темноту, и что-то шептал под нос; я стоял рядом, уперев колено в надутый борт, и медленно водил перед собой стволом «астры», зажав пристёгнутую кобуру-приклад под мышкой и перехватив, как автомат, за магазин. Интересно, если дать сейчас хорошую, патронов на десять, очередь – потолок не просядет? Да нет, не должен – стены сплошной массив серого гранита, такой миллионы лет простоит, пока не случится какая-нибудь геологическая катастрофа вроде подвижек тектонических плит…
- Нам сюда. – негромко сказал Марк, и я увидел у самой стены узкую, не более полуметра приступку, идущую почти вровень с водой. Тусклый луч выхватил из мрака стену, с ввинченными в камень ржавыми кольцами, каждое размером с обеденную тарелку. К двум были привязаны лодки – одна, с трухлявыми деревянными бортами, почти затонула, вторая же, угловатая, склёпанная из алюминиевых листов, щеголяя весёленькой голубой краской. Над лодками, в стене имело место тёмное, в человеческий рост, овальное пятно, и приглядевшись, я понял что это ход на лестницу – видны были ступеньки, уходящие вверх, в черноту.
Я пошарил лучом дальше по тоннелю – потолок резко опускался к воде, так, что даже если улечься на дно лодки, протиснуться, скорее всего, не выйдет.
Вот и покойный фамилар, песок ему пухом, упоминал о лодках в тоннеле - аккурат возле хода, ведущего с подвальных этажей замка…
Ещё два всплеска вёсел, и надувнушка мягко ткнулась в стену рядом с «причалом». Марк выскочил из лодки, принял швартовый канат и ловко привязал его к свободному кольцу. Скорее всего, возвращаться той же дорогой нам не придётся, но мало ли кто решит удрать из замка этим путём? Поэтому я собрал вёсла из всех лодок, связал их в пучок и, поозиравшись, опустил в воду, прицепив к борту деревянной развалины. Не слишком надёжный тайник, конечно, но с ходу, да наощупь, может, и не найдут…
Марио вылез из лодки, протянул руку Татьяне – и вот мы, все четверо, уже стоим на сыром камне.
- Всем проверить оружие!
Мои спутники послушно залязгали затворами.
- Все готовы? Тогда – пошли!
Я втянул голову в плечи и ступил на крутую, склизкую от плесени и подземной сырости лестницу.

Опасался я напрасно - в тоннелях, прорубленных в гранитной толще невесть сколько лет назад, можно было палить хоть из базуки, нисколько не опасаясь обвалов или проседаний породы. А вот уши стоило бы заткнуть хотя бы комочками воска – и то, неизвестно помогло бы... В каменной узости выстрелы били по барабанным перепонкам, как хорошая кувалда – похоже, ещё долго нам придётся говорить друг с другом «на повышенных тонах».
Первого часового я увидел у выхода с лестницы – и не задумываясь, срезал его короткой, на три патрона очередью, не обращая на возглас Марио из-за спины – «Живым!..» Мы прижались к стенам, ощетинившись стволами во все стороны. По любым расчётам, сейчас из-за поворотов должны хлынуть толпы охранников – таких же, как этот, в щегольской чёрной униформе, со замысловатыми оккультными символами на петлицах (существенную их часть составляли вышитые серебром свастики), с висящими на поясном ремне короткими широкими мечами в чёрных кожаных ножнах и пехотными карабинами системы «Манлихер» 1895-го года. Как они собирались управляться с этими не такими уж короткими дурами в узких коридорах и ещё более узких лестницах - известно, наверное, одному Господу, да доктору фон Либенфельсу. Судя по предсмертным откровениям фамилара, он самолично разрабатывал униформу и вооружение здешних вертухаев. Ну и хорошо, нам же проще…
Нет, не набежали – видимо, многочисленные повороты, развилки и лестницы, расположенные в самых неожиданных местах, съели весь звук. Я подождал немного, поковырял пальцем в ушах, силясь восстановить слух (бесполезно!) и сделал знак спутникам следовать за мной. Переходы замка скупо освещались свечами, в кованых железных канделябрах, висевших на стенах через каждые десять-пятнадцать шагов. По мне, так тут Либенфельса подвело чувство стиля – факела подошли бы куда больше, но тогда в коридорах было бы не продохнуть от смоляной копоти…
На этот раз Марио со своей «Береттой» занял место в хвосте нашей короткой процессии; перед ним, перехватив «люгер» обеими руками, кралась Татьяна – драгоценные «искалки» ждали своего часа в плоском кожаном футляре у неё под мышкой. Марк шёл вторым, у меня за спиной. Пистолет он держал в опущенной руке, и судя по отсутствующему взгляду и беззвучному шевелению губ, старательно вслушивался в колебания эфира.
Он и обнаружил следующего часового – вернее, не обнаружил, а почувствовал его присутствие в небольшом круглом зале, куда выводил плавно поднимающийся коридор. Процедура на этот случай была оговорена у нас заранее – Марк дважды прикоснулся к моему плечу, я вскинул правую ладонь, сжал в кулак и посторонился, пропуская вперёд Марио. Итальянец перекинул висящий на ремне пистолет-пулемёт за спину, и извлёк из кармана нож – классический «нож вендетты» с узким, дюймов пять в длину, с ручкой, украшенной гирляндой из роз и головой мавра и вытравленной на клинке надписью «Che la mia ferita sia mortale» . «Подлинный Эдуар» - похвастался мне как-то он, - работа знаменитого ножевого мастера из города Тьер, ему больше ста лет…
Что ж, будем надеяться, что корсиканский клинок не потерял былой остроты – переходы там, или не переходы, а лишний шум нам сейчас точно ни к чему.

Та-да-да-да-дах!
Та-да-да-да-дах!
Гильзы со звонам скачут по каменным, истёртым за сотни лет, плитам.
- Справа! – отчаянно кричит Марк. «Реципиент» (Давыдов, кто ж ещё?) - разворачивается в сторону новой угрозы, припадает на колено…
…и снова:
Та-да-да-да-дах!
Та-да-да-да-дах!
Где то там, в скупо подсвеченном оранжевыми огоньками сумраке падает пробитое пулями тело.
- Пустой, прикрывайте!
Затвор стоит на задержке – Марк прижимается к стене, вытянув перед собой «люгер. Рука сама по себе, без Яшиного участия нашаривает кармашек подсумка, привешенный к нагрудному ремню. В кармашке – две обоймы, ровно столько, сколько нужно, чтобы насытить удлинённый магазин «Астры». Первая со щелчком становится на место, большой палец жмёт на верхний патрон, дёрнуть затвор на себя, пустую обойму прочь, на пол, к стреляным гильзам – и повторить всю процедуру.
- Готово!..
Кобура-приклад упирается в плечо, тонкий ствол нашаривает очередную цель.
Нет цели.
- Впереди, за поворотом, двое. - Марк словно читает его мысли. - И дальше, в конце коридора, ещё один, но там мы так просто не пройдём, у него пулемёт…
Это походило на одну из тех компьютерных игр-стрелялок, которые продемонстрировал ему как-то Иван. Но на этот раз Яша не принимал в происходящем никакого участия – только смотрел поверх ствола на каменные осклизлые стены, на толстенные восковые (почему-то он это знал точно, хотя режим "флэшбэка" не передавал запахов) свечи в массивных канделябрах, да на охранников в чёрной, украшенной свастиками и прочими оккультными символами униформе, возникающих чуть ли не из-за каждого угла, каждого поворота коридора. Очереди «Астры» срезали их одного за другим, а тех, кого он по каким-то причинам не мог подстрелить, накрывала волна страха, посланная по коридору Марком – накрывала и гнала прочь, с воплями ужаса, нередко – под выстрелы безжалостных убийц. Точно так же они расправились с пулемётчиком: он едва успел передёрнуть затвор своего «MG-8\15», как Марк дотянулся до его сознания. Дотянулся, затопил животным страхом, превратив в вопящий и мечущийся по коридорам комок живой материи, который Яша – вернее Лёшка Давыдов, чьими глазами он сейчас смотрел на мир – вынужден был пристрелить из постой человеческой жалости. «Похоже, с этим я перестарался… - виновато прошептал Марк, когда они проходили мимо корчащегося в луже чёрной крови охранника. – хотел просто прогнать подальше, а он возьми, да и свихнись…»
«Машингевером» вооружился Марио. Перекинул через плечо ремень, холщовую ленту, набитую патронами. Ещё одну повесил на шею – так, чтобы кончики пуль не кололи кожу. Деревянный приклад зажат под мышкой, правая рука сжимает пистолетную рукоятку, торчащую снизу нелепо-массивной затворной коробки, а левая мёртвой хваткой вцепилась в одну из сошек. А здоров этот макаронник – германская дура весит никак не меньше полутора пудов, свитая снаряженную ленту и воду в кожухе, а он ведь ещё и собрался стрелять из неё с рук, без всякого упора...
- Собаки! - крикнул Марк и отшатнулся к стенке. «Люгер» так и ходил в его пальцах. - Две, может три, бегут сюда!
Давыдов изготовился встретить новую угрозу, но прозевал – собаки чёрными, с рыжими подпалинами молниями молча, выметнулись из-за поворота, нырнули под очереди «Астры» и MG - и покатились по полу, скуля от внезапно придавившего их страха.
- Бац!
- Бац!
Громкий, жалобный, почти сразу затихший скулёж. Марк опустил руку с "люгером" - ствол его курился дымком.
- Жаль собак… - виновато прошептал он. – Собаки-то в чём виноваты?..
- Ты их пожалей, когда они тебе в глотку вцепятся! – злобно прошипел Марио. - Видел я однажды, как такие вот зверюги разорвали человека – им на это и минуты не понадобилось, а уж сколько было кровищи…
… А ведь собаки в той игре тоже были, припомнил Яша. Вот такие же, доберманы – они бросались из-за каждого угла, и десятками гибли под пулями. Помнится, ему тогда стало неприятно – к собакам Яша относился хорошо, не то, что к людям, тем более, вооружённым до зубов и злобным, куда там самому злобному псу!
А ещё - в игре дело происходило не в каменных тоннелях, а в коридорах со стенами из клёпаного металла, где чуть ли не на каждом шагу попадались жуткие монстры, собаки, аптечки удивительного мгновенного действия и заначки в виде боеприпасов к самому разнообразному оружию. Ничего из этого – кроме доберманов и охранников в чёрной, расшитой серебряными свастиками униформы - тут не было и в помине..
…Бензопилу мне, бензопилу! А то я так не играю!..

Марио дёрнул плечом. Брезентовый ремень сполз, и машингевер с лязгом обрушился на камень.
- Всё… - обессиленно прохрипел он. – Обе ленты, без остатка. Ну и тяжёлый же, рezzo di merda!
Я наклонился и постучал согнутым пальцем по кожуху водяного охлаждения. Так и есть – звук гулкий, из патрубка слева, куда присоединяется водяной шланг, курится горячий парок. Ясно - пусто, всё содержимое выкипело до капли. И как это Марио не расплавил ствол, когда в предыдущем зале поливал очередями от бедра, выкашивая набежавшую толпу охранников и ещё каких-то людей в чёрных и белых балахонах, размахивающих разномастными ножами и револьверами?
Потом мы пробирались к противоположной стене, выискивая, куда поставить ногу – гранитные плиты были сплошь устелены трупами и залиты лужами крови. Татьяна бледнела на глазах, и когда мы преодолели, наконец, жуткие завалы, её долго, мучительно рвало желчью. Страшная всё-таки штука – пулемёт вот так, в упор…
- Зато дальше, надо полагать, пойдём без помех. – сказал я. – не рота же у них тут…
По моим подсчётам, мы уже положили не меньше трёх десятков черномундирников – не считая носителей балахонов. На двух или трёх я разглядел нашитые красные тевтонские кресты и солярные знаки в виде восьмиконечных свастик.
- Я прикинул, мы сейчас должны быть на третьем этаже. – сообщил Марк. - Выше только башня, туда-то нам и нужно… я думаю, что туда.
Я вопросительно глянул на Татьяну. Она вытерла рот платком и стала открывать несессер с «искалками». Пальцы дрожали, она никак не могла справиться с застёжкой.
- Будем проверять каждый поворот. – объявил я, когда вожделенные прутики появились на свет. - Тань, как услышишь хоть слабый отклик – говори, свернём.
Она мотнула головой и прикрыла глаза. «искалки» в её руках еле заметно подрагивали.
- Не получится. – вынесла она вердикт примерно через минуту. - Тут повсюду такой мощный фон… если окажусь в одной комнате с той книгой, тогда, может, и почувствую, а сейчас – извини.
- Ладно, будем решать проблемы по мере их возникновения. – я ткнул стволом «Астры» в конец коридора. - Кажется, там мы ещё не были?
Марио, а за ним и Марк, помотали головами.
- Лестница, ведущая вверх, в донжон, должна быть где-то тут, поблизости, поэтому проверяем каждую дверь. Марио – замыкаешь, Татьяна, спрячь пока свои игрушки, сломаешь ещё. Марк, прислушивайся возле каждого поворота - короче, всё, как обычно. Готовы? Тогда, вперёд!

Всего их было семеро – совсем молодые парни, самому младшему на глаз едва исполнилось шестнадцать, старший вряд ли успел отпраздновать двадцатилетие. Они сбились у дальней стены узкой, уставленной железными койками комнаты – нечто вроде дортуара, в каких жили студенты средневековых университетов. На каждом балахон, белый, без каких-либо символов. В руках у некоторых поблёскивают ножи.
- Фамилары? – шепнул Марк.
- Нет, блин, папы Карлы… - огрызнулся я. - Сам, что ли не видишь?
- Какие ещё карлы?
- Который вырезал из полена Бура… Пиноккио. Неужели не читал эту сказку?
…вот чёрт, неужели Алексей Толстой её ещё не написал?..
- Так его звали Антонио, а прозвище - Мастер Вишня! И вообще, тогда уж, скорее, Арлекины. Только вот - почему их семеро? Один погиб, должно же быть восемь!
- Главное, что не девять. - ответил я, не спуская взгляда с жмущихся в кучку фамиларов. – Если я что-нибудь понимаю в колбасных обрезках и вообще, в оккультизме, то для ритуального жертвоприношения, который задумал Либенфельс, нужно именно такое количество – не больше, и не меньше. Потому они, скорее всего, и живы до сих пор.
- Давайте, я с ними поговорю? – предложила Татьяна.
- Это ещё зачем?
- Ну, надо же объяснить, что их ждало на самом деле! Пусть выбираются из замка и расходятся по домам, пока этот гад Либенфельс не устроил ещё какую-нибудь мерзость!
- Не выйдет у тебя ничего. – сказал Марк. – Тот, в Иерусалиме – помнишь, как ему качественно промыли мозги? А эти, к тому же, в се вместе, друг за друга держатся.
- Да, Тань, сагитировать эту компанию тебе не под силу, уж извини. К тому же, по-немецки ты говоришь неважно, но думаю, и у Марка ничего не полу…
Фамилар, стоявший впереди, вдруг коротко взмахнул рукой. Кинжал рыбкой блеснул в воздухе, едва не задев Татьяну, и со звоном отскочил от стены.
- Ах, ты ж, гадёныш!..
Марк едва успел подбить ствол «Астры» вверх, иначе бы я полоснул очередью прямо по белобалахонной кучке. Грохот, визг пуль, один из фамиларов громко ойкнул и схватился за щёку – то ли каменный осколок от стены, то ли задело рикошетом.
- Не стреляй, Лёша! – отчаянно закричала Татьяна. - Ты прав, пусть их! Не хотят – не надо, пойдём отсюда, только, умоляю, не стреляй больше!
Марио обхватил меня сзади, заставил отдать оружие.
- Пойдёмте, синьор Алексис, ну их совсем! Подопрём дверь скамьёй, я видел в коридоре – тяжеленная, дубовая, замучаются выбивать…
Оказавшись снаружи, я сел на пол, привалившись к стене, и наблюдал, как Марк и Марио подпирают скамьёй дверь в дортуар. Что ж, разумно: комната, судя по окнам, угловая, другого выхода нет. Посидят, поколотятся в дверь, поостынут – может, соображать начнут?
Марк протянул мне кинжал фамилара. Ого, до боли знакомый дизайн: широкий обоюдоострый клинок, рукоятка чёрного дерева с характерным утолщением посредине. Гарда и навершие – две серебряных дужки, загнутые кончиками навстречу друг другу. На рукояти картуш со свастикой в окружении лилий, по клинку бегут вытравленные готические буквы: «Ordo Novi Templi». В СС такие введут только в тридцать третьем…
- В самом деле, ну и чёрт с ними!  - я встал, повесил на шею «Астру», дослал в магазин недостающие патроны. – У нас и без этих придурков дел хватит! Марк, иди первым, на следующей развилке свернёшь направо – там мы, кажется, ещё не смотрели?