Ко 2-й части. Самое начало осады.

Осматриваю стены, башни, рвы и валы. Пока вижу только то, что на планах уже было. Мнение о крепости чуть-ли не с каждым мигом становится всё хуже, а общий настрой всё лучше. Все эти постройки выглядят как ухудшенное подражание нашим. Ниже, приземистее, грубее по отделке.
Несколько лет жизни в Замке Ведьм, в том числе, осмотр укреплений с крыш башен приучил чуть ли не с первого взгляда находить сильные и слабые стороны. В Замке их просто нет. Любой, пошедший на штурм окажется просто истреблён перекрёстным огнём с пятиугольников. Конечно, есть Эрескерт и сама Госпожа как раз изобретающие методы постепенной атаки с охватывающие пятиугольники траншеями, мортирными и брешь–батареями, как раз для осады и штурма крепости, подобной Замку.
Но в этот раз на той стороне нет никого и близко подобного им. Да и настоящая мощь нашей артиллерии им неизвестна. Не то, что они про пушки совсем не знают – могли видеть тяжёлые бомбарды старого образца, плюс им вроде как тайно, хотя на деле с ведома Чёрной Змеи и Госпожи продавались кованные пушки для прочности стянутые кольцами, способные выдержать не более десяти выстрелов порохом низкого качества. Это притом, что орудие такого же калибра, но литое работы Госпожи на испытаниях при стрельбе усиленным зарядом порохом высшего качества выдержало тысячу триста выстрелов, а потом Госпоже стало жалко порох переводить. Орудие и сейчас цело, но оставлено на стрельбище.
Для артиллеристов этот город  – большое стрельбище. Я с лету подсчитать могу за сколько выстрелов можно пробить стену. Есть ещё сапёры, о минном деле знаю только начала. Но знаю, сколько запасено пороха. Если проведут подкоп – за целость самой большой башни и медяка не дам.
Доблесть защитников почти полностью перекрывается их же глупостью. Я стою минимум троих. Ничуть не шучу. Именно таков мой счёт на сегодняшний день. Причём, все трое были конные, в полной броне, мужчины взрослые, а я девушка молодая, да в первом походе. Но начальник конницы всё правильно про противостояние пистолета и пики сказал. У нас убитых в той стычке трое, у них – двести десять. Хотя было нас поровну.
Однако, я вот тут, а их в речку побросали – может, и к городу уже принесло.
Рэндэрд, о стычке узнав, тут же вспомнил древнюю легенду, будто древние боги исходом первого боя посылали сражавшимся знак, тяжёлая ли будет война и многие ли погибнут. Если это так, то этому государству осталось жить недолго, и слова Госпожи о зимовке во вражеской столицы скоро станут делами.
Хотя, по нашему бою ничего не определишь, даже если суеверие и верно.
В первом бою этой войны как раз Четвёртый Змей и участвовал. Правда, там соотношение потерь было таким же, как и у нас.
М-да, кого-то из лазутчиков храатам стоило бы вздёрнуть, но не пойман – не вор. Куда их часовые смотрели, когда кто-то все стены и башни изнутри и снаружи срисовывал?
Хм. Ведь может оказаться, тот кто срисовывал эти стены и строил. Причём, прекрасно знал – под огнём наших пушек они не выстоят. Тут чем дальше, тем больше убеждаешься, насколько готова к войне одна сторона и не готова другая.
Укрепления в хорошем состоянии. Вижу в первую очередь, именно это.
Камень – по большей части известняк, кирпич и дикий камень - только некоторые башни. Да и то сомневаюсь, сравним ли их кирпич по прочности с нашим. Кирпичные и каменные башни явно новее остальной стены. Ничего похожего на пушки на стенах не видно. Хотя, баллистические камнемёты стоят почти на всех башнях. Подъёмный мост вижу, правда, ров сухой.
Навесных бойниц на большинстве башен нет. Неумно, вещь старая и достаточно известная. Кое-где над стенами видны дымки. Похоже, смолу кипятят. Неужели думают, мы вот так сразу пойдём на штурм?
В самом городе ещё укреплённые точки есть – малые крепости, большие башни. Отсюда просматриваются три. Ещё какие-то торчат. Высокие, кверху сужающиеся, все какими-то арками изрезанные, да ещё с куполами золочёными. Для обороны совершенно непригодные. Что-то там между арок болтается. Приглядываюсь – вроде колокола.
– Что, Осень, колокольни разглядываешь? – чуть из  седла не выпала от оклика Динки.
– Колокольни?
– Ну да, вон торчат, как члены возбуждённые. Аж головки сияют, – и ржёт злобно.
– Будешь слишком много о головках думать – сама без головы скоро останешься, – и не заметили, как Госпожа вернулась.  Алые доспехи, золотые рога. И та личина, где глаза во тьме светятся. Сейчас они только блестят чернотой, как вулканическое стекло. Однако, через них видят.
– Зачем эти колокольни?
– С них звонят, созывая стадо на кормёжку.
– Дают сигнал к началу службы? Вроде как у нас в городе звонят при пожаре?
– Примерно.
– Читала, в старой столице полным-полно высоченных башен, объединения ремесленников да просто богачи строили раньше, соперничая друг с другом. Тут тоже спорят у кого выше?
– Вроде бы, – отвечает Динка, – только с наших  не звонят, и самая низкая – в два раза выше. В остальном – одинаковая степень бесполезности. Памятники чьей-то глупости.
– Как и храмы при них.
– Наоборот вообще-то. Они вроде пристроек при молельнях всяких.
Снова вглядываюсь в ближайшую к стене колокольню.
– Эти колокола литого металла?
– Да.
– Это плохо.
– Почему.
– У них могут быть пушки. Не только те, что мы продавали.
Мать и дочь вместе хохочут.
– С чего ты взяла? С литья? Так колокола у нас покупали. Мозгов нет, такие тяжёлые отливки делать. Медь им по цене золота уходит. Эти сплавы для пушек не годятся. А они думают – мастера - тайные последователи богоугодное дело делают. Мастерам прямо сказано, чтобы все лили из разных сплавов. С полученного от храатов мне пусть платят обычный налог с прибыли, а остальным могут распоряжаться по своему усмотрению.
М-да, люби я высшую математику чуть поменьше, точно бы попросила Госпожу разрешить мне учиться на орудийного мастера. Умение считать там совсем не лишнее, а бедных оружейников просто не бывает. Шкурой рисковать не пришлось. Сидела бы в Замке, соотношение меди к олову высчитывала. Из пушечных мастеров хороших и наоборот, учеников в походе нет никого. Только средние, те, кого меньше всех жалеют. Хотя, всё-таки вру, два выдающихся пушечных мастера в походе участвуют. Сама Госпожа и Начальник огня.
Так что, подытоживая даже будь я пушечным мастером, всё равно была бы на этом холме и этом коне, только с другим наплечником, и в качестве артиллерийского разведчика. Вон там один впереди, стены рассматривает. Могла бы на его месте быть.
Такая вот я жадная девушка, люблю золото и серебро, ибо без многого можно прожить, а вот без этого –нет, да и пожить ещё мне хочется. Хотя и не забываю любимый стишок Динки.
  Всё моё! – сказало злато.
  Всё моё! – сказала сталь.
  Всё куплю! – сказало злато.
  Всё возьму! – сказала сталь.
Улыбаюсь Динке, стараясь воспроизвести гадючью ухмылочку, что она так гордится.
– Это называется продавать храатам верёвки, на которых их потом повесят.
– Ага! Правда, здорово, знаешь, почему мы их именно вешать будем и никак по другому?
– Так! – звучит приглушённый маской голос, – Девочки, не ссорьтесь.
Госпожа даже не повернулась в нашу сторону. Кажется, маска каким-то неизвестным способом позволяет не только во тьме видеть или нужное приближать, но и слух усиливает.
– Кстати, ты так и не сказала, почему мы их будем именно вешать, а не на кол сажать, или на кусочки резать.
– У них смерть удавленника или утопленника считается самой позорной. Таких и после смерти мучать будут.
– Угу. Займусь, как время свободное будет. Удавить – не самое позорное. Самоубийство совершить – куда хуже. Их даже с прочими хоронить нельзя.
Сейчас на мать и дочь Еггты похожи куда больше, чем обычно. Вот только, похожи именно тем, чем обычно различаются.
– Ой, мам, я поняла, кажется. Ты примеряешься, как принимать всех этих вождей, кто сдастся, будешь. Играешь, как актриса. Признаться, сейчас ты и выглядишь, как настоящий демон.
– Да ну? – к нам поворачивается, только теперь глазницы красным пылают.
Динка ойкает, и не поймёшь, на самом деле, или притворяется.
– Сигнальные ракеты, Верховный.
Над лесом можно рассмотреть три красные точки с длинными следами от дыма
– Кто это там? – Дина даже не поворачивает головы.
Её дочь делает вид, что присматривается. Остальные молчат, знают уже, на любой вопрос должна отвечать одна из «змеек», а так как здесь только я.
– Начальник огня. Восемь «питонов». Скоро будут здесь.
– Зачем их сюда тащить? Ими же эту стену не прошибёшь.
– Зато они самые дальнобойные, лёгкие и могут передвигаться со скоростью конных отрядов.
– По мне, так это просто большое ружьё на колёсах. Ещё и дорогое.
– Не тебе армейские деньги считать. Во всяком случае, пока, – Дина Старшая злиться. Дочь не умеет много из того, что умеет она. Чувство страха Младшей неведомо. Остра на язык и крайне дерзка, не слишком удачные работы ругает куда чаще, чем следовало. Есть на стрельбище несколько орудий, что трогать запрещено. Те самые, неудачные работы. Что в них не так – сразу не скажешь, если не объяснят. Но на стрельбище о свойствах орудий она только с Эрескетом разговаривает.
Неудачные пушки стрелять могут. Одна всё время стоит на позиции. При мне испытывали новый состав пороха, разработанного Эрескертом. Он считал, должна увеличиться дальность выстрела и сила взрыва. Расчёты не оправдались, я только конец испытаний видела.
Эрескерт выпросил у Верховного разрешение зарядить ту пушку тройным зарядом своего пороха. Раз порох негодный вышел, а орудие и так бесполезно.
Всем в ров велели лезть. Бабахнуло здорово. Пушка осталась цела, и даже не повредила лафет.
Потом орудие осматривала, ибо не понимала, почему столь мощное здесь, а не в армии. Моих познаний хватило – это и ещё несколько орудий получились излишне тяжёлыми при обычной мощности. Тратить десятки лошадей на перевозку не имело смысла.
«Питоны» крайность с другой стороны – создание самого дальнобойного орудия, пригодного к использованию в полевых боях. За дальность заплачено калибром и мощью заряда бомбы. Но если считать длину ствола в калибрах, то это самые длинноствольные из известных мне – сто десять калибров. Очередной доказательство мастерства Верховного.
– Из «питона» отсюда можно отстрелить голову если кто её из-за зубца высунет.
– Ага. Только голову, но не сам зубец, и то если сам Эрескерт наводить будет, – Маленькое Чудовище не осталось в долгу.
– На стенах очень много народу. Неужели думают мы и в самом деле с ходу пойдём на штурм?
– Могло бы получится.
– Могло. Но сам город сейчас не главная цель. Задача номер раз – истребить их полевую армию. Как её не станет – города как яблоки посыпятся, корзины подставлять некогда будет.
Приподнявшись на стременах, смотрит в сторону одного дымов.
– Я этого сотника взгрею! Приказано же – поля не жечь, скотину, больше чем сожрать можем, не угонять. Да и вообще, деревни без нужды не трогать.
– А тут поместья больше. На земле рабы пашут.
– Тем более, – брошено сквозь зубы.

– Вон там наблюдательный пункт будет. На этой колокольне. Только крест этот сбить надо. Пусть не радуются.
– Сейчас?
– Нет. Заканчивайте с обустройством лагеря – и отдыхать.
– Я храм для ночёвки занимаю, – как-то воровато озираясь говорит Динка.
– Да занимай, раз другие думают, в палатке лучше, чем под крышей.
Ставят складной столик и табурет. Госпожа начинает что-то писать. Как же не хочется снова куда-то скакать. Но с первыми двумя письмами она отправила бойцов из охранных сотен.
Сверху доносятся удары топора.
– Верховный, смотрите!
На куполе колокольни стоит Дина и орудует топором, подрубая крест. Как же она туда залезла?
Зная Динку – вопрос глупый. С помощью крючьев, надеваемых на руки и ноги и «кошек» нас всех по стенам лазать учили. У Динки это куда лучше моего получалось, ей нравиться, я же без приказа так на стену больше не полезу. Чего-то во мне нет, имеющегося в Маленьком Чудовище с избытком.
– Во даёт! – восторженно выдаёт первый сотник.
Госпожа смотрит вполглаза. А я вот сомневаюсь, старается она впечатление произвести из расчёта на своё будущее, или просто старается материнское одобрение заслужить. Ибо Госпожа на похвалы ей в последнее время не щедра.
– Командира третьей сотни сюда,– небрежно бросает Госпожа.
– Их нет, пятисотенный особого отряда послала имение недалеко отсюда проверить.
– Вот, значит, куда они поскакали. Никого не осталось?
–  Десяток внутри обустраивается, да легкораненые, двое. Обработаны уже. И этот... Жи... То есть, телохранитель пятисотенного.
– Живодёр? Я его знаю. Где он?
– Да вон, на верхнем ярусе колокольни этой.
– Он Младшей Госпоже помогал верёвки наверх закидывать, – подсказывает кто-то.
Крест с грохотом рушится вниз. Динка стоит на его месте потрясая топором. Солдаты орут восторженно. Даже Верховный встаёт, вскинув клинок в салюте. Сейчас она без шлема, мне так и не удалось подсмотреть, что там внутри. Смотрит вверх, я вижу, лицо столь же выразительно, как маска недавно. Только глаза цвет не меняют, привычная зелень.
– Порубить – и в костёр. Раз верёвки есть уже – поднимите моё боевое знамя. Отнесите пятисотенному наверх,  с древка она сама снимет, – добавляет тише, так, чтобы слышали только те, кто рядом, – а то тяжеловата я стала по верхам лазать. Но если патриарха этого словим – я слов на ветер не бросаю, на самую высокую колокольню залезу, и скину оттуда. Только задушу сперва.
Родной брат Госпожи лом узлом завязать может. Когда Верховный руками повела, мне стало непонятно кто у кого учился.

Динка падает на колени хрипя и хватаясь за горло. Верховный закрывает её, одновременно выхватывая «Молнию».
– Тревога! Покушение!
Телохранители вокруг них. У меня пистолет в руке, озираюсь по сторонам. Оборонительный квадрат уже выстроен. Только Живодёр стоит столбом, впившись глазами в место, где была Динка.
– Обыскать тут всё! Ещё раз.
– Не надо, – насмешливый голос Динки, – Живодёру лучше помогите, пока его удар не хватил. Разыграла я его, – и смеётся, руки в бока уперев.
– Объяснения, – голос Верховного просто вымораживает всё вокруг.
– Так сама всё знаешь, – уже попросту хохочет Маленькое Чудовище, – он так хозяев ненавидел, что душу врагу рода человеческого продать хотел. Как к нам попал – - думать стал, будто демонам служит. А по вере, демон в освящённый храм войти не может. Вот и решила пошутить.
Он как во двор въехали, только и ждал, когда ты или я через порог храма шагнём. Удостовериться хотел, не покарает ли нас господь, вдруг мы не люди.
– Дура, – сквозь зубы бросает Верховный, убирает оружие и совершено буднично заходит внутрь.
Живодёр себя уже взял себя в руки.
– Пошли! – забегает в храм вслед за матерью.
Живодёр идёт за ними. Медленно, и как пьяный, пошатываясь. Но он не пьян. Не пьёт никогда.
Только от крови пьянеет.

Первый раз внутри храма. До этого только мимо проезжала. Да и те большей частью, горели уже. Что можно находить в обозревании кучи бородатых и безбородых уродов? Пропорции тел и лиц искажены везде где можно и нельзя. На свитках – какие-то каракули старым вариантом слоговой азбуки.
Изображения висящего на кресте тощего человека. И этому уроду они поклоняются? Насколько я их тексты помню, чрезвычайно почётным считается умереть за веру каким-нибудь мучительным способом. М-да, у сочинителей да рисовальщиков как какого-нибудь святого мужа убивали, фантазия богатейшая. Особенно, если учесть событие было за сто-двести лет до момента написания, а то и вовсе на погибшем архипелаге происходили.
Живодёр и то многого на людях не применял. Пусть, его не слишком хорошо знаю, но он здесь родился, да и многие сцены пыток да казней тут вполне изображены.
Входя, Живодёр задерживается на несколько мгновений. Шаг замедлил, за одну из пряжек взялся, словно одни из ножен отстегнуть хотел.
Неужто, и правда, когда-то этой тощей тушке молился? Им же, вроде, нельзя с оружием в храм входить.
Нет. Встрепенулся Живодёр. Снова прежним стал. Только первый шаг сделал чуть меньше, чем обычно. Пошёл дальше к Динке, с каждым шагом ступая всё увереннее.
– Что это за медный обруч на цепи во к той роже бородатой на блюде привешен? – разносится под сводами звонкий голос дочери Верховного.
– Это отсечённая голова великого пророка, – Живодёр привычным голосом отвечает.
– Жалко, не мной отсечённая.
– Это четыреста лет назад было. Да и пророков давно уже не было.
– И больше не будет. Ты про обруч давай.
– Это от болезней головы. Надо надеть и помолиться. Ну, или если покаяться надо.
– Жаль, раньше не знала. То-то я удивлялась, что у них вшивых столько.
– Чтобы сделала, знай раньше, – хм, а ведь стоит Верховный довольно далеко от дочери.
– Как что? Прокажённых бы нашла, и сюда заслала. Ходили бы по святым местам, целовали бы да мерили подобное. Они какого-то святого в виде льва рисуют, вот и развелось бы тут морд львиных. Жаль, болезни нет, чтобы головы на бараньи походить начинали. Вроде, и в виде барана кого-то рисуют.
– Есть и такой. Хотя бы запомнила, как проказа распространяется, и то хорошо. Что ты предлагаешь смысла не лишено, только слишком долго и не особо годно. Они сжигают тела прокажённых и их вещи. Да и головы не у всех болят.
– Доски-то все целуют. Сама же говорила, как у них недавно куча народа померла от холеры, ибо считала лучшим средством лечения поцелуй чего-то там чудотворного.
– Не без этого. Но с холерным и просто в оном помещении быть  опасно. Касаться там его, рук не мыть, выгребные ямы не чистить.
Динка притворно морщится.
– Хорошо, что их за стенами так много – любая зараза, стоит ей появиться распространиться мгновенно. Да и мы в стороне стоять не будем. Крепость губит засевшее войско, отдавая противнику полую свободу действий вне стен, а войско губит крепость, проедая запасы и медленно самоуничтожаясь.
– Кажется, я поняла, зачем ты притащила весь осадный парк Безглазого. Тухлятину с тяжёлых камнемётов за стены кидать.
– Главным образом, они мне просто нужны где-то поблизости. Им хорошо платили, и присяги ему не забыли. Таких просто опасно оставлять за Линией.
– Предлагала же всех сдавшихся перебить.
– Умеющий строить камнемёт сумеет построить и водяное колесо. Ты же не можешь ни того, ни другого, – резко бросает Верховный.

Эрескерт развлекается. За ночь установили все «питоны». Каждый был с тремя зарядными ящиками. Теперь палят по воротной башне номер семь. Её церковь венчает, да над первыми вратами изображение какой-то рожи бородатой в круге. По церкви, да рожи и палят, стараясь сбить штукатурку, да отбить куски.
На башне было три баллистических камнемёта. Но я поздно пришла. Они успели швырнуть по одному камню, не долетевшему даже до передовых постов. Ядра «питонов» малы, но быстры и летят далеко. Два камнемёта сломали ответным залпом. Ещё один успел метнуть второй камень и тоже замолчал.
Теперь на башне три груды ломанных деревяшек, и четыре «питона» доламывают их окончательно.
Госпожу и Эрескерта далеко слышно. Кому постороннему – покажется ругаются. Но тут все знают – они часто под гром орудий разговаривают, и по другому уже не могу. Удивительно, оба до сих пор не оглохли.
– Мортиры где будешь ставить?
Показывает на карте.
– На этом берегу всё. На том...
– На том показывать будешь, когда там закрепимся по-настоящему. Тараны где думаешь ставить?
Ухмыляется во все тридцать два.
– Доложу, как только на том берегу закрепимся по-настоящему.
Чуть заметная ухмылка Верховного. Таранами, как старые штурмовые устройства, зовут самые тяжёлые и мощные осадные пушки. Их действия на стрельбище видела, но в деле их не применяли никогда. Последние войны обходились без крупных осад. Хотя, несколько городов, поддерживавших Безглазого открыли ворота под угрозой их применения.
– У нас сейчас наивысший процент артиллеристов и сапёрных частей от общего состава армии.
– И столько орудий в строю тоже никогда не было, – Начальник огня собой явно гордится.
– Пока с обстрелами особо не усердствовать. Сейчас главное дождаться их скольки-то там знамённого войска.
– По мне, так проще бить всеми калибрами.
– Ты просто не успеешь всё снести, прежде чем к ним придёт подмога. Да и глупо разрушать место, где собираешься жить. Какое-то время.