Сёмку разместили на первом лазарете -  лазаретной палубе «Монголии» - широкое, уставленное койками подпалубное пространство в носовой части корабля.  Этот грузопассажирский пароход был построен в 1901-м году в Триесте, по заказу Морского пароходного общества Китайско-Восточной железной дороги. После начала войны с Японией, судно, стоящее в Дальнем было мобилизовано и вошло в состав Первой Тихоокеанской эскадры. Быстроходную «Монголию» переоборудовали в госпитальное судно на сто шестьдесят койко-мест; на нём имелся даже рентгеновский кабинет, изрядная по тем временам новинка. В соответствии с требованиями Гаагской конвенции надводный борт, дымовая труба, ,шлюпбалки, вентиляционные раструбы, кильблоки, грузовые стрелы - всё непростое палубное хозяйство было окрашено в белый цвет. На дымовой трубе нарисовали огромные красные кресты, заметные в бинокли с огромного расстояния. В эту войну правила джентльменства на море ещё не успели стать пустым звуком, как это случится всего черед десять лет, стараниями подводников кайзера - и красные кресты однажды выручили Монголию. Во время попытки прорыва русской эскадры из Артура, она была остановлена японским креййсером, но отпущена после осмотра - японцы нарочито обозначали выполнение европейских правил цивилизованной войны.
На судне разместились команды шестого и седьмого подвижных госпиталей; раненых в Артуре с каждым днём становилось всё больше, и на «Монголию» принимали людей не только с эскадры, но и армейцев, и пострадавших от обстрелов горожан.
- Как здесь хорошо проветривают, не то, что в нашем хозяйстве! - заметила Галя Топольская, спускаясь по широкому, пологому трапу в лазарет.
Светлана взглянула на подругу с изумлением. Атмосфера лазарета - эта неистребимая смесь йодоформа, духа несвежих простыней, немытого, страдающего человеческого тела, вечного спутника военных госпиталей, - чуть не свалила её с ног. Девочка зажала нос платком и старалась дышать через рот, всерьёз подумывая о том, чтобы вылить на платок пузырёк туалетной воды, прихваченной из будущего.
- А в нашем хозяйстве, в  Седьмом солдатском амбре куда гуще - продолжала Галина. - Повязки менять не успеваем, йодоформа, бинтов, зелёного мыла - всего не хватает. Мы-тио привычные, а вот раненые жалуются...
«Это ж какой дух должен стоять в палатах Галкиного госпиталя, чтобы жаловались привычные к казарменной атмосфере Солдаты? - подумала Светлана. - Так ведь и до эпидемии какой недалеко.... интересно, а вши у них здесь водятся?
- Здесь, на «Монголии», у нас просторно - заметил провизор Фейгельсон. -  Пароход наш, ещё в бытность свою коммерческим судном на линии « Дальний — Шанхай — Нагасаки» славился комфортом. Поначалу здесь оборудовали места на  рассчитан на полтораста с гаком раненых, а сейчас их уже больше трёхсот пятидесяти мест - и всё везут, везут... Пока  справляемся, а вот дальше что будет....
Аптека Фейгельсона и правда, едва-едва справлялась со спросом на лекарства, средства дезинфекции и прочее, необходимое в столь обширном медицинском хозяйстве. Провизор, однако, не унывал - устроив своими силами кислородную установку - для этого пришлось заказывать в портовых мастерских чугунную колбу и газомер, зато теперь «Монголия» снабжала драгоценным кислородом половину Артурских госпиталей. С начала сентября ожесточение  боёв на сухопутном фронте крепости выросло многократно, стало не хватать буквально всего, и прежде всего - йодоформа; найти его в отрезанном от Маньчжурии с начала мая Артуре стало  невозможно. Михаил Симонович и тут нашёл выход - закупив в Квантунской вольной аптеке соду и йод, он сам добыл около трёх фунтов драгоценного антисептика.
Всё это словоохотливый провизор изложил своим спутницам, пока те ожидали вердикта врача, осматривавшего их товарища. Фейгельсон не ошибся - контузия взрывной волной оказалась довольно серьёзной; мальчика уложили в углу, под световым люком, отгородив койку лёгкой японской ширмой с драконами.

Девочки сидели на белых обшарпанных табуретах, которые притащил им услужливый санитар. Фейгельсон, покрутившись поблизости, ушёл, сказавшись занятым; за Сёмкиной ширмой мелькали тени сестёр и доктора Ковалевского. Галину оттуда выставили - вежливо, но непреклонно, - так что девочкам оставалось теперь волноваться, да прислушиваться к разговорам вокруг. Одна из добровольных сестёр обработала царапину на Светкином лбу; перевязывать не стали, зато теперь девочка щеголяла роскошным коричневым йодным пятном до самых бровей.
- Балашов меня звать, Тимоха. Взят под ружжо из Томской губернии, Барнаульского уезда - слыхал?  На Зелёных горах, в июле, япошка сунул мне пулю в коленку.
Бородатый, худой солдат поворочался на койке, устраиваясь поудобнее и продолжил рассказ. Сосед его, круглолицый, с соломенными волосами, парнишка лет двадцати, мял в пальцах самокрутку, косясь на санитара, который возился с лежачим раненым за две койки от собеседников - курить в лазаретной палубе безжалостно запрещали.
- Тока пулю в гошпитали почему-то вынать не стали. - продолжал Балашов. - А почему - пёс их, дохтуров, знает...
- Лякарствы пожалели - сказал круглолицый. - Доктора - они такие... кому надо на нашего брата порошки переводить? Сами небось, знаете...
Собеседники покивали - да,  знаем...
- Вот и гадаю теперя - как жить-то дальше? Ну спишут меня подчистую - и что? Калека, какой от меня дома прок? Я уж просил-просил их благородие, господина поручика, чтобы не отправлял меня в околоток - стоять-то на ногах я верно, что не могу, , а руки-то меня еще здоровые, стрелять из окопа сумею. Не послушал, отправил, однако...
- И правильно, что отправил - заметил сосед с третьей койки, по виду, казак. - ну убили бы тебя, дурья башка - и все дела. А так содержание от казны выйдет, откроешь лавочку, или сапожничать...
- Ежели кажинному, покалеченному  на этой войне лавочку открыть - в Расее денег на товары не хватит! - и Балашов  угрюмо почесал в бороде. - когда это такое видано, чтобы увечный солдат опосля армии зажиточно устраивался?
- Это верно - вздохнул соломенноволосый. - разве что родня не забудет...
- Можно, конешное дело, сидельцем при лабазе... - раздумчиво продолжал Балашов. Грамоте я учён, спасибо ихнему благородию капитану Топольскому - он нас, дурней, чуть не пинками в солдатскую школу загонял, а мы-то уж упирались....
- Грамота - это дело - согласился казак. - Наука на вороту не виснет, глядишь и прокормишься, не придётся христарадничать! Грамота - она завсегда кусок хлеба, когда человек увечный, но с понятием. Потому - к служивому всегда доверие!
- У нас, в Томске, торговля богатая - кивнул Балашов. Хлебные склады, али скобяные - так цельными улицами, и в кажинном - от сидельцев да приказчиков не протолкнуться. Пристроюсь, Господь не выдаст...
- Ежели бы не нога - мог бы в городовые, али в дворники - добавил молодой. - Тоже место хлебное, особливо в губернском городе. Которые крест выслужили - тех завсегда берут.
- Да, ежели бы не нога... - вздохнул увечный стрелок... - если бы да кабы, во рту росли бы бобы... а лучше - цельные шанежки! Тогда можно было бы горя не знать - жуёшь себе, да водочкой заедаешь, чтобы скушно не было...
Раненые рассмеялись, а Светка толкнула Галину в бок:
- Галка, это они о твоём отце рассказывают, что ли?
- Ну да, - кивнула девочка. - Папу вообще солдаты любят. Он не раз говорил, что офицеры полка собрали по подписке деньги на солдатскую школу - с разрешения генерала Кондратенко, Романа Исидоровича. Он разрешил отпускать тех, кто в ней учится, с позиций - когда нет боёв. В школе этой раньше преподавал учитель словесности из нашей гимназии,  только сейчас его нет, когда гимназия закрылась, он сразу в Читу уехал, на поезде. Наверное, и сейчас там.

- А здесь ничего, благодать - продолжал меж тем Трофим Балашов. - Кормят нашего брата хорошо, грех жаловаться. вот в Дальненском околотке, где мне пулю вынать не стали - там кормили совсем мусорно, хуже чем в роте.
- Когда нас в Артур гнали - так и вовсе за свои харч покупали. - встрял раненый с дальней койки, до самых глаз заросший дремучей проволочной бородой. - Кормовых полагалось по двугривенному на дён, а на станциях - фунт хлеба тринадцать копеечек! Как тут прокормишься?  Вот и проели все свои деньги, которые взяли из дому; так на своих харчах до Артура ентого треклятого и доехали.
- А всё интенданты - мотнул головой казак. - Они, воры, нехристи - сами вон какие дома понастроили, а люди конину жрут! Так ведь хорошо ишшо, ежели есть эта самая конина...
Светка припомнила рассказ Татьяны Ермеевны о закаменевшей муке на гарнизонной пекарне.

Отредактировано Ромей (24-07-2015 12:11:31)