Да, я помню, шкандаль был феерический    
Тролли Поповой этого до сих пор простить не могут      

Прежде всего неладно с престолонаследием. Хотя ещё два года назад император издал и даже провёл через Сенат указ, коим назначил наследником своего сына – малолетнего Петра. Тем же указом предусматривалось регентство императрицы, буде наследнику на момент вступления на престол не исполнится восемнадцати. Для того он даже короновал альвийку по всем правилам. Казалось бы, куда уж естественнее и законнее? Но нет, австрийская партия никак не успокоится. Каждый раз, как император чувствует себя хуже, или приходят неоднозначные новости, они начинают упирать на возраст наследника. Мал ещё царевич, мол. Внук государев постарше будет. Аккурат в прошлом году совершеннолетия достиг. Чем не царь? И не надо им никакой императрицы-регентши. Разумеется, мотивы этой компании очевидны: посадить на престол не столько племянника австрийского императора, сколько слабовольного, посредственного юношу. Посредственность там была такова, что даже альвийка разводила руками в бессилии. Симпатии к себе и своим детям она великому князю привила, ничего сложного в том не было. Но единственной способностью, какую она в нём обнаружила, оказался большой талант к охоте. Это был отличный ...егерь. Всё прочее вызывало в нём либо скуку, либо отвращение. Даже пример лучшего друга – альвийского княжича – решившего подвизаться на поприще дипломатии, не возымел на молодого Петра Алексеевича никакого влияния... Какой удобный был бы император! Пара хороших борзых или дорогое охотничье ружьё в подарок – и любой вопрос решился бы тут же. Но, пожалуй, основным недостатком великого князя было его слабое здоровье. Не унаследовал он огромного запаса жизненных сил от деда. Впрочем, как и его покойный отец. Сестрица Наталья шесть лет назад истаяла, как свечка, за несколько дней от скоротечной чахотки, даже альвы с их медициной ничего не смогли поделать. А этот простужается после каждой охоты. Нет, на такого кандидата ставить рискованно, даже если позаботиться, чтобы он остался единственным.
Рядом с великовозрастным племянничком сыновья императора от супруги-альвийки выглядели куда более выигрышно. В особенности наследник. Старые слуги, помнившие Петра Алексеевича в детстве, даже суеверно крестились при виде царевича: мол, полное подобие батюшки в том же возрасте. Мальчишка отменно здоров, весьма неглуп, чертовски энергичен и склонен к дерзким шуточкам над окружающими. На первый взгляд – ничего, ни единой чёрточки не взял от матери. Разве что острые уши, но их из-под буйной чёрной гривы не видать. Если не убьют, то вскорости Европа увидит второе издание всё того же Петра. Младший, царевич Павел, что-то имеет в облике от альвов. В отличие от брата, молчалив, задумчив, и, несмотря на весьма нежный возраст, склонен проводить время за книгами. Ребёнок-загадка, от такого не поймёшь, чего ждать. Если что-то случится со старшим сыном, император скорее сделает наследником этого маленького молчуна, чем посредственного внука.
На что надеются сторонники последнего, непонятно. Но явно на что-то надеются, если позволяют себе выпады против указа государева. Здесь бы копнуть... Мардефельд однажды попытался. Мало того, что наткнулся на стену молчания, так ещё пару дней спустя камень в закрытое окно залетел. Видимо, случайно, от стаи сородичей отбившись. Намёк – прозрачнее не придумать. Мол, сегодня тут камни разлетались, а завтра могут и пули совершенно случайно маршрут сменить... Потерпев неудачу, господин посол начал анализировать манеру этого странного заговора, и окончательно запутался. Ни одна из известных ему служб соответствующего направления в Европе так не работала. Либо появилась некая неизвестная сила, не имеющая к Европе отношения, либо кто-то ушлый ответил Петру на его сверхсекретный департамент – тот самый, который вроде бы есть, но его как бы нет. В первое Мардефельд не верил, второго – откровенно опасался. Если он прав, то секретная дипломатия и шпионаж вскоре выйдут на новый уровень, а он сам безнадёжно устареет.
Государь вернулся в столицу в конце октября. Мардефельд, званый в Зимний дворец наравне с прочими коллегами на празднество по случаю Крымской победы, особых перемен не заметил. Пётр Алексеевич всё так же был жизнерадостен, как всякий раз в дни триумфа, разве что на палку свою опирался тяжелее, чем обычно. Ну, так возраст ведь, он давно уже не юноша. Правда, возраст не помешал ему снова оставить супругу в деликатном положении. Альвийка, несмотря ни на что, и не подумала отказываться от участия в празднестве. Она быстро утомлялась, беседовала с гостями, сидя в обтянутом бархатом кресле, но цвела счастливой улыбкой, будучи одинаково любезна и с ним, послом Пруссии, и с маркизом де Шетарди, и с редкой в Европе диковинкой – персидским посланником Салех-беем. Этот, насколько знал Мардефельд, был воином, а не дипломатом, но сейчас в Персии все назначения делаются не попавшим в полную зависимость шахиншахом, тем более не его сыном-младенцем, а полководцем Надиром. Впрочем, Салех-бей прекрасно понимал свою роль – быть живым символом союза России и Персии – и предпочитал обсуждать что угодно, только не политику. К тому же, из европейских языков он с горем пополам изучил только русский. Но императрица с удовольствием беседовала с ним на фарси, пока её царственный супруг принимал поздравления от имперского посланника фон Вратислава.
Две головы. Одна на запад, другая на восток. Всё верно. Прогноз Мардефельда начал сбываться куда быстрее, чем он думал.

- Я сожалею, ваше императорское величество, - француз не фиглярствовал, он был действительно был мрачен и раздражён. – Но инструкции, полученные мною из Версаля, притом не от кардинала де Флёри, а лично от его королевского величества...
- Ты кончай хвостом крутить, маркиз, - крайне грубо перебил его Пётр Алексеевич, зная, что де Шетарди за семь лет прекрасно изучил русский язык со всеми его оттенками. – Коли воевать за османов желаете, так прямо и скажи. Будет вам война.
- Но корпус вашего генерала де Ласси уже воюет с нашими войсками на стороне австрийцев.
- Не мы ту войну затеяли, а вы. Что, дороговато встала? Ну, так не обессудьте, военное счастие переменчиво... Головой надо было думать, прежде чем в драку лезть!
- Ваше императорское величество, - видно было, как этот разговор неприятен и тягостен маркизу. – Дипломатию люди для того и выдумали, чтобы предотвращать войны. Мой король хотел бы стать посредником в переговорах между вашим величеством и султаном Махмудом.
- Мне с султаном пока что не о чем говорить.
- Мой король полагает, что, по меньшей мере, одна тема для обсуждения имеется. А именно – возвращение Крыма его законному владетелю, хану Каплан-Гирею. Разумеется, вам, как победителю, должна быть выплачена солидная контрибуция. Поверьте, это выгодное предложение.
- Тавриду снова татарам отдать? – взъярился император. – Чтобы они каждую зиму людоловством занимались, а ваши галерщики в Кафе себе рабов из числа моих подданных покупали? Не бывать тому!
- Есть вещи поважнее выгоды, маркиз, - в бой вступила невозмутимая императрица. – К примеру, безопасность южных рубежей России. Согласитесь, было бы странным, если бы император всероссийский торговал ею. Хотя история изобилует примерами монархов, что продавали свою страну направо и налево, но следовать оным примерам – не лучшая идея.
Шетарди понял, что, во-первых, скорый на гнев и расправу Пётр ему сегодня рёбра уже не пересчитает, а во-вторых, уйти придётся ни с чем.
- Всецело разделяю мнение ваших императорских величеств, - маркиз, обильно потея и чувствуя себя висельником на эшафоте, изящно поклонился Петру Алексеевичу и его остроухой супруге. – Но я ничего не могу поделать с письмами из Версаля. Я обязан следовать инструкциям, в противном случае... вы знаете, что ждёт дипломата, который дерзнёт пойти наперекор воле своего короля.
- А ты дерзни, - в своей обычной грубоватой манере ответствовал слегка поостывший император. – Они тебе глупости пишут, так сам дураком не будь. Войны ведь не желаешь?
- Избави нас бог от сего несчастья, ваше императорское величество.
- Я тоже воевать с вами не хочу. Нападёте – отделаю так, что едва кости свои до Парижа дотащите. В том деле не побрезгую и с Англией купно соединиться, дабы колотушки сии вы хорошенько запомнили. Но по доброй воле вас бить не стану. Далеко шагать, да и Париж ваш вонюч больно. Станете турка на меня натравливать? Бог с вами. Будет ещё один повод отобрать у агарян весь южный берег. Посему давай договоримся, маркиз. Прилюдно ты из себя послушного недоумка корчить будешь, читая мне версальские кляузы, а здесь, в этом кабинете, иные разговоры будут. Настоящие. Понял ли, маркиз?
- То есть ваше величество, я и... ея величество станем обсуждать некий проект? Но, ваше величество... – ужаснулся Шетарди. – Это бессмысленно хотя бы потому, что в Версале не примут ни один проект, идущий вразрез с политикой короля!
- Да брось ты дурака уже валять, глядеть тошно. Мы здесь не на краю света живём, лаптем щи не хлебаем. Ведомо нам, что нет единой политики у Версаля. Король гнёт своё, кардинал – своё, дука Бурбонский, мечтая ко двору вернуться, ковы строит, в землях заморских с англичанами да людишками местными ваши задрались. Лещинский, курва старая, сперва отнекивался, а нынче рад на штыках французских в Польше воцариться. Дочерью своей, королевой, разве только не понукает... Неладно у вас там, маркиз. Водица мутная-премутная. Нешто ловкий человек в той водице рыбки не наловит?
Маркиз, предчувствуя нехорошее, в бессилии перевёл взгляд на императрицу. Красавица-альвийка ответила ему тонкой, почти нежной улыбкой. Той самой, что запечатлел придворный художник Петра – Луи Каравакк.
- Увы, маркиз, - серебристо проговорила она, типичным жестом будущей матери скрестив руки на животе. – Как любите повторять вы, французы, такова жизнь. Вы ведь не станете отрицать, что точное исполнение инструкций Версаля приведёт к войне, и ни к чему иному. Если проблема такова, что её возможно преодолеть без войны, давайте искать компромисс. В конце концов, - тут улыбка императрицы сделалась чуточку веселее, - лучше пролить бочку чернил, чем реки крови. И... проявить капельку сообразительности. Ведь вам, как французу, куда ближе должны быть интересы Франции, чем амбиции отдельных персон.
Де Шетарди не вчера на свет родился, и прекрасно понимал, что означает этот приватный разговор с императорской четой. Вербовка. Но на каком уровне! Правда, и он не последняя персона во Франции, но всё же – сам император! То ли он никому не доверяет, то ли считает, что только ему под силу сломить волю маркиза. Не так уж он и неправ... Мардефельд не ошибся, утверждая, что Пётр гораздо умнее, чем кажется. И жена ему под стать, умная и подлая. Что делать? Согласиться – значит, подписать самому себе смертный приговор. Двурушников нигде не любят. Не согласиться – то же самое, но по иной причине. Он сейчас услышал достаточно, чтобы с ним ненароком произошёл досадный несчастный случай. Камень со строящегося здания упадёт, лошади понесут, или помрёт сегодня же вечером от употребления несвежих овощей – уже неважно. Важен результат, а он во всех вариантах будет одинаков. Конечно, можно, не заезжая на Посольское подворье, ринуться из города, из страны, но его гарантированно перехватят на границе. Курьеры скачут быстрее, чем едут кареты. И тогда – Шлиссельбург. В лучшем случае.
Какая из смертей ближе?
- Я... готов принять предложение ваших императорских величеств, - собственный голос он услышал словно со стороны. Удивительное ощущение. – Что я должен... делать далее?
Императрица изящным жестом извлекла из початой пачки на столе лист хорошей, дорогой бумаги, и пододвинула к нему вместе с серебряной чернильницей.
- Садись и пиши, - император властным жестом указал ему на простой, обитый кожей стул. – Ты ведь и впрямь не дурак, понимаешь, чего писать-то.
На миг маркизу показалось, что земля уходит у него из-под ног. Да, обморок в его случае был бы вполне уместен.
- Ваше величество, пощадите, - едва слышно взмолился он. – Если эта бумага попадёт в Версаль, мне конец.
- Эта бумага может попасть в Версаль только в одном случае, – произнесла альвийка, уже не улыбаясь. – Если вы решите, что с нами можно играть нечестно. Боитесь, похитят? Ну, если вы будете столь неосторожны, что дадите своим врагам зацепку... Надеюсь, мы друг друга поняли?
...Когда француз на подгибающихся ногах вышел из кабинета, Раннэиль, спрятавшая злополучную бумагу в рукав, передала её супругу.
- Пошёл по шерсть, а вернулся сам стриженый, - хмыкнул Пётр Алексеевич, даже не заглянув в содержимое записки. – Я-то думал, он умнее.
- Ты пугал его войной, хотя сам понимал, что из той войны ничего хорошего бы не получилось, - вздохнула Раннэиль.
- Да, быть бы мне битым, Аннушка. Французы и те, кто с ними, сильнее нас... пока что. Из цесарцев что вояки, что союзники – один хрен. Но есть в Европе словечко – «репутация». Знаешь такое?
- Я даже знаю, что оно означает, - улыбнулась альвийка, осторожно поднимаясь с кресла.
- О моей репутации тебе ведомо.
- О, да. Тебя не любят и боятся.
- И правильно делают. Иной раз полезно прослыть грубым хамом, чтобы тебе верили, когда грозишь войной, - Пётр Алексеевич привлёк жену к себе. – А вот тебя, лапушка моя, любят – и неправильно делают. Тебя стоит бояться поболее, чем меня. Француз этот, Шетарди... Он ведь тебя только здесь раскусил.
- А я, Петруша, как ты и советовал, все эти годы старательно разыгрывала перед ним примерную мать семейства, - снова улыбнулась Раннэиль, прижавшись к мужу и едва не мурлыча. – Куда мне спрятать его расписку?
Государь только сейчас вспомнил, что зажал в руке исписанную французом бумагу.
- Эту, что ли?
Он повертел смятую бумажку и... скомкав её окончательно, швырнул в камин.
- Ну её к лешему, ещё и впрямь украдут, так беды не оберёшься, - засмеялся Пётр Алексеевич. – Эта бумажка уже сидит у француза в голове, и держит его крепче кандалов. Коли вздумает кто её искать – пускай ищет ветра в поле. А коли маркиз наш из повиновения выйдет, так на него и иная управа найдётся...

Народ, у меня как раз есть вопросы по сценке с французским послом. Шетарди действительно был хитрым и каверзным типом, но Лиза в РИ его вычислила и выперла из страны. А Лизин папа был куда умнее. Реальна ли такая сценка, или ну её?

Отредактировано Елена Горелик (16-09-2017 17:21:14)