Глава 1.3 (окончание)
Морские пехотинцы высаживались чуть выше по течению, чем основные силы, заходя во фланг обороняющимся. Советская артиллерия перестала обрабатывать передний край и перенесла огонь глубже, но румынская хитрость не сработала. Они предполагали пустить в дело бОльшую часть своих огневых точек в тот момент, когда десантники начнут выходить на берег, до этого момента не обнаруживая себя. Но проведенная Кареевым разведка и, главное, карта из полевой сумки позволили заранее узнать их местоположение и накрыть прицельным огнем, ведь расстояния на реке невелики. А взвод морской пехоты, ударивший во фланг в момент, когда основное внимание оказалось привлечено к другому направлению, переломил исход боя, румыны начали отступление. Впрочем, о скорой и легкой победе нечего было и говорить, потери десантники несли серьезные. Много хлопот доставила минометная батарея, ее расчеты были опытными и быстро накрывали цели, попали даже в монитор, который поддерживал своим огнем наступающих. Но и моряки тоже показали себя с лучшей стороны и накрыли зловредную батарею. Просочившаяся через проходы в проволочном заграждении пехота ворвалась в первую линию окопов.
В это время морпехи зачищали с фланга вторую линию. Тут больше пригодились бы автоматы, но чего нет, того нет, хорошо, что гранат хватало. Шелестунов со своим отделением продвигался по ходу сообщения, вражеские пехотинцы серьезного сопротивления оказывать пока не успевали. Неожиданно впереди из окопа выскочил румын с ручным пулеметом и выпустил очередь во фланг наступающим. Дострелять магазин он не успел, Кареев убил его первым же выстрелом. Советские пехотинцы сначала замешкались, но их командир бросился вперед и вскоре позиции оказались захвачены, немногие уцелевшие румыны сдались в плен.
Теперь предстоял бой непосредственно за город, а сил у противника там хватало, как и достаточно прочных строений. К тому же солдатам помогали колонисты-осадники – вышедшие в отставку унтер-офицеры и капралы, получившие земельные участки за беспорочную службу. Они оказались даже более боеспособными, чем некоторые подразделения, укомплектованные новичками. Морская пехота действовала слаженно, выкуривая румын из зданий, но потери все равно понесла немалые. Карееву уже прострелили бок и проткнули штыком левую руку, в ушах звенело от близкого разрыва вражеской гранаты, пришлось два раза пустить в ход наган. Удалось даже немного покомандовать. В голове почему-то все время мелькали мысли о том, как надо действовать, не ему лично, а всему подразделению. Когда у двигавшегося слева пехотного взвода, по численности, впрочем, мало отличающегося от отделения, не осталось в строю ни одного командира и солдаты замешкались, Кирилл подобрался поближе и принялся отдавать приказания. Определил место расчету ручного пулемета и обозначил цели, послал двух человек с гранатами к окнам каменного здания, в котором засели румыны, остальным велел их прикрывать. Потом двинулись дальше, так и вышли к центру города, где с колокольни, на которую собирались водрузить красный флаг, вдруг стал стрелять пулемет. Кареев сориентировался быстро и, приказав «своим» бойцам следовать за ним, бросился назад, где видел «сорокапятку». Пехотинцы помогли расчету подкатить ее поближе, после чего с трех выстрелов огневая точка была подавлена. Что было дальше, Кирилл не рассмотрел, поскольку от потери крови и пережитого волнения внезапно ослабел, его отвели ближе к берегу, где юношу осмотрел и перевязал фельдшер.
До конца дня юноша в боевых действиях больше участия не принимал, а плацдарм тем временем сомкнулся с ранее занятым на Сатул-Ноу. Эту весть принес Степан, пришедший навестить друга.
- Вот такие дела, соединились с нашими! Говорят, что общая длина плацдарма более семидесяти километров, а пленных взяли более пятисот!
- Здорово! Дали румынам прикурить! Пусть подумают теперь, не зря ли с Гитлером связались! – обрадовался юноша.
- Ты сам-то как? Надо тебе на тот берег, в госпиталь.
- Вот еще! С вами останусь, несколько дней отлежусь и как новый буду. Фельдшер сказал, что раны совсем неопасные, поверхностные, царапины, в общем. Это от потери крови я ослаб немного, да с непривычки.
Степан расхохотался:
- Всем бы такую непривычку! Лейтенант сказал, что ты пехтурой знатно командовал, их ротный тебя очень хвалил.
- Как Кощей, он же раненый в десант пошел?
- Да как и ты, тоже сказал, что на тот берег не поедет, здесь останется.
Всех с более-менее серьезными ранами отправили в госпитали на советской стороне, лишь нескольким особо настойчивым, состояние здоровья которых большого опасения не вызывало, разрешили остаться на плацдарме. Но фельдшер тоже оказался упрямым, поэтому для них был обеспечен относительно щадящий режим, чему способствовала достаточно спокойная жизнь. Румыны пока ограничивались обстрелами, попыток отбить захваченные населенные пункты не предпринимали. Чуть позже стало понятно почему – сухопутное наступление севернее развивалось гораздо более успешно. А пока Кареев, освобожденный командиром взвода от нарядов, ел, спал и восстанавливал силы.
Странные сны приходили к нему постоянно, в них он словно проживал жизнь другого человека, но главное заключалось не в этом. Он практически ничего из них не забывал! Более того, появилась потребность кое-что попробовать по-настоящему. Раны затягивались очень быстро и почти не беспокоили, поэтому Кирилл начал осторожно пытаться повторить то, что проделывал во сне. Сначала тело слушалось неважно и это было понятно, юноша помнил, сколько труда требовалось, например, для отработки приемов борьбы или ударов в боксе. Потом получалось все лучше и лучше и все бы ничего, но у его сослуживцев, с которыми он тренировался, столь быстрого прогресса не замечалось. Вообще-то, постоянным спарринг-партнером выступал Степан, остальные от случая к случаю, но все равно есть с кем сравнивать. Недостатком силушки Степа не страдал, сначала осторожничал, все-таки друг недавно ранен, но потом ему приходилось работать в полную силу, однако ни собственно силы, ни реакции ему уже не хватало. А Кареев как-то подумал, что оружие становится просто продолжением рук. Побочных эффектов было несколько, но выделялись два. Во-первых, напал, как говорится, жор, хорошо, что с питанием проблем не было, ел юноша за двоих. Во-вторых, мышцы ныли, что странно, по мнению Кирилла больших нагрузок он не давал. А результатом явилась прибавка в весе, невеликая, но ощутимая, килограммов семь-восемь, хотя взвешиваться тут негде. Молодой морпех отжимался, качал пресс, подтягивался, разминался гирями, найденными в одной из бывших казарм, но прогресс наращивания мышц получался слишком уж быстрый.
- А что ты удивляешься? – усмехнулся Степа, с которым Кирилл поделился своими сомнениями. – Ты же растешь! И питаешься хорошо, и нагрузку себе правильную даешь. Радоваться надо, не пузо же себе наел и не щеки, как у хомяка. Настоящий морской пехотинец, приятно посмотреть!
Но Степан был не просто друг, но еще и командир отделения, поэтому не только занимался сам, но и заставил тренироваться подчиненных. А через пару дней Кощей назначил Кареева ответственным за физкультуру во взводе, так что работали уже все. Сам же взводный только наблюдал, раны пока не давали ему возможности давать себе нагрузку. Но причина, по которой он загружал Кареева поручениями, заключалась еще и в том, что известия с фронтов приходили неутешительные. Минск немцы взяли на шестой день войны, говорили, что Гродно вообще на второй, 23 июня. Лейтенант был человеком трезвомыслящим, неплохо представлял себе, что там творилось. Разумеется, это вовсе не означало, что родители Кирилла погибли, но он еще слишком молод, не стоило оставлять его наедине с подобными мыслями. А лекарство тут только одно – постоянные заботы. Поэтому Кощей сделал ход конем и назначил 10 июля краснофлотца Кареева командиром отделения, тем более, что из-за потерь во взводе вновь вакансии образовались. А в парне чувствовалась какая-то командная жилка, вон и с пехотинцами во время штурма хорошо управился.
Сам же Кареев, когда прошла горячка боев, стал больше задумываться над своим нынешним положением. Пришла тревога за родителей, да еще и сны эти непонятные. Он все больше чувствовал, что становится другим, иногда даже требовалось какое-то время, чтобы сообразить, откуда он что-либо узнал, из реальной жизни или той, что проживал там, во снах. Взводный, правда, поручениями загрузил так, что предаваться размышлениям и рефлексии особенно времени не было, но это позволяло лишь отключиться от мыслей о родителях, остальное-то сидело в голове постоянно. При этом Кирилл по-прежнему прекрасно высыпался и никогда не вставал с тяжелой головой.
Между тем, события, происходившие вокруг, повода для успокоения не давали. Если саму Килию-веке румыны только обстреливали, то Сатул-Ноу пытались штурмовать, проявляли активность и мониторы противника. Часть наших кораблей, так называемая Ренийская группа, перешла из Рени в озеро Кагул, в противном случае существовала реальная опасность потопления огнем вражеской артиллерии. Позднее, 8 июля, советские мониторы прорвались и ушли ниже по течению, соединившись с основными силами флотилии. 3 июля все слушали речь Сталина, первую с начала войны. По этому поводу хотели провести митинг, но противник помешал, начав обстрел. Еще одним событием стала неудачная попытка десанта в районе Периправы, что ниже по течения от Килии-веке. 12 июля мрачный Кощей сказал, что там мало кто выжил.
Особенной информации об успехах сухопутных войск не имелось, так, общие фразы типа «ведутся упорные бои», но Кареев понимал, что дела там аховые. В своих снах он видел ход этой войны, информация являлась дикой, невероятной, потеря Киева, Одессы, Севастополя, немцы под Москвой и, совсем уж невероятно, под Сталинградом! Все это было даже не обрывочным, так, мазками, но приводило в смятение. Однако, тот Кареев, которым Кирилл становился во сне, воспринимал победу над Третьим Рейхом как данность и это не позволяло считать все увиденное просто бредом и непонятной фантазией. Впрочем, ломать над этим голову юноша был не склонен, тем более, делиться с кем бы то ни было. А вот появиться в Измаиле и попытаться Наташу найти хотелось, но возможность пока не представлялась.
13 июля Кощей объявил приказ командующего флотилией контр-адмирала Николая Осиповича Абрамова о присвоении старшему краснофлотцу Шелестунову и краснофлотцу Карееву звания «старшина 2-й статьи», а также «по секрету» сообщил, что на них поданы наградные документы на медали «За отвагу». Это было чертовски приятно, но дальнейшие события эти маленькие радости перечеркнули.
В ночь с 16 на 17 июля взвод лейтенанта Кощея переправили на левый берег Дуная, где он присоединился к своей роте, а на следующий день рота заняла позиции еще ниже по течению, около Вилково, где существовала угроза десанта противника. А флотилия готовилась к прорыву в Одессу. Подразделения 14-го стрелкового корпуса должны были немедленно отступать, поскольку советские войска не удержали Кишинев, куда 16 июля вступили части 4-й румынской армии. Это создало реальную опасность окружения и принудило командование Черноморского флота принимать решение о прикрытии флотилией отхода 14-го корпуса и переходу в Одессу.
Впрочем, времени на мрачные мысли у новоиспеченного командира отделения опять не оставалось, выход с плацдарма, погрузка на корабли, выгрузка у Вилково и оборудование позиций, все это требовало его внимания. Однако, толком обжить новое место не получилось. Румынский десант не состоялся, а в ночь на 19 июля рота вновь погрузилась на корабли, которые ночью совершили переход в Одессу, куда и прибыли благополучно утром 20 июля, взвод Кощея находился на мониторе «Мартынов». Плоскодонные корабли, не предназначенные для действий на море, плохо выдерживали даже относительно небольшое трехбалльное волнение, корпуса гнулись, трескалась сталь обшивки, но команды справились и в 9 часов 16 минут утра флотилия швартовалась у стенки Карантинной гавани в Одессе.

Отредактировано Olle (20-06-2018 08:12:22)