Глава 2.11 (начало)
Первый раз Кареев очнулся в БТРе, его мотало и трясло на полу, машина куда-то двигалась, причем достаточно быстро. Не успел подумать про Макса, как в щеку ткнулся мокрым холодным носов в шею. Болел бок и почему-то не получилось пошевелить левой рукой. Разведчик не успел испугаться, что ее нет, как сознание снова его покинуло. Второе включение произошло, когда Кирилл лежал на земле, кругом раздавалась стрельба и взрывы снарядов, сознание машинально отметило, что кроме немецких 10,5 см явно бухает что-то калибром посолиднее, скорее всего наши 122 мм. Правая рука нащупала повязку, левая оказалась заключенной в импровизированный лубок и прибинтована к туловищу, сквозь нее проступала кровь, молодой человек испачкал ладонь. Щенок лежал рядом с правой стороны, плотно прижавшись и спрятав нос под мышкой у хозяина, при близких взрывах он вздрагивал, но не делал попытки убежать. Покрутив головой, Кареев обнаружил метрах в трех чьи-то ноги в немецких сапогах, судя по великанскому размеру, это наверняка Тарас, просто удивительно, что ему удалось перед рейдом подобрать обувь. Квитко поелозил, перенося огонь, он стрелял из пулемета короткими скупыми очередями, потом завозился, очевидно, менял ленту. Подполз Камиль, увидев, что командир очнулся, стал что-то говорить, но из-за стоящего кругом грохота Кирилл слов не разобрал. Затем снова взрыв, удар в ногу, сильная боль теперь еще и в ней, боль в ушах, несильная, но сразу как ваты напихали, мушки перед глазами и сознание снова уплывает. Когда оно опять вернулось, звуки продолжали доноситься будто издалека, на этот раз капитан-лейтенант лежал в кузове автомобиля. Накатилось какое-то странное оцепенение, совершенно потерялось чувство времени, Кареев просто лежал, бездумно глядя в небо, когда голова моталась на неровностях, он видел рядом других раненых, но при этом не мог даже приблизительно оценить, прошло несколько минут или часов. Затем вообще в голове произошло что-то странное, он не мог определить, что за люди лежат рядом, знает он их или нет, но абсолютно точно мог сказать, живы они или мертвы. Тот, что справа, через одного, отходил, вот, уже умер, а другой жив, хоть и без сознания. И будет жить, спишут вчистую, ампутируют ногу. Самое интересное, что про самого себя он точно выяснил, что ранения хоть и страшноватые на вид, но никакие жизненно важные органы не задеты, кости целы, хотя, тот, кто его бинтовал, а это точно не Москвин, посчитал, что левая рука может быть перебитой. Потом пошли видения, в которых к нему пришла Света, она размазывала слезы по щекам, но улыбалась, видимо, радовалась, что он живой. А еще появилось иррациональное чувство, что ему еще предстоит увидеть родителей, причем еще на этом свете, а не на том. Затем появились друзья-подчиненные, все в кровище, грязные и закопченные, но живые, Кареев из этого заключил, что никто из них не погиб и это, вкупе с мыслью о родителях, наполнило его душу таким счастьем, таким восторгом, что боль ушла, а светившее в глаза даже сквозь веки солнце уже не мешало.
- Лев Леонидович, у него веки дрогнули!
- Ну и прекрасно, Людочка, я уже почти закончил, так, все.
Открыть глаза оказалось пока не под силу, но обоняние резко включилось и нос сообщил, что в воздухе витает адская смесь крови, лекарств и, судя по всему, содержимого кишечника, а, следовательно, место, где Кареев сейчас находится, не может быть ничем иным, кроме как медсанбатом или госпиталем. Сделав титаническое усилие, Кирилл все-таки разлепил веки и понял, то, что он считал солнцем, на самом деле светильник над операционным столом. Осязательные ощущения толком не вернулись, видимо, результат еще не до конца ушедшего наркоза, боли почти не было, судя по меняющейся картинке над головой, его перенесли на кровать. Девушка в белой косынке какое-то время тормошила его, не давая заснуть, хотя и очень хотелось. Одновременно она разговаривала с кем-то, потом принялась ругаться и кого-то прогонять, Кареев не сразу понял, что Макса.
- Отставить!
Вместо командного голоса получилось какое-то невнятное свистящее бормотание, где-то на четвертый раз получилось лучше, так как медсестра, а скорее санитарка, повернулась к нему и удивленно переспросила:
- Что?
- Это моя собака и идти ему некуда, так что не кричите, просто разрешите ему тихонько посидеть под кроватью.
- Да вы что, ранбольной! Это же медсанбат, а не псарня!
- Ай-яй-яй! Такая красивая девушка и так злитесь! Вам не идет!
- Правда, давайте так, под мою ответственность, - проговорил знакомый голос у изголовья, Кирилл попытался выгнуть шею, но не смог, но наклонившегося над ним человека узнал сразу.
- Привет, Александр, вижу, что живой, очень рад.
- Ну, не знаю, - с сомнением проговорила санитарка. – Все равно его доктор выгонит.
- С ним я вопрос улажу, - улыбнулся Келлер и повернулся к моряку. – Моя миссия закончена, улетаю обратно в Москву, пришел попрощаться. Ничего не говори, я скажу. Рад был с вами всеми работать, век не забуду. Теперь все, до свидания, поправляйся скорее.
Старший лейтенант ГБ осторожно пожал Карееву руку, еще раз улыбнулся и вышел, девушка тоже удалилась, забот у нее и без Кирилла хватало, зато вскоре подошел врач, покосился на смирно лежащего под кроватью Максика, хмыкнул и сказал:
- Вы просили узнать, как себя чувствуют ваши товарищи. Так вот, с ними все в порядке, опасности для жизни нет, лежат вон в том углу.
Хирург махнул рукой куда-то влево и, видя некоторое удивление на лице пациента, пояснил:
- Не помните, что спрашивали? Такое бывает под наркозом, вас этот вопрос очень волновал, поэтому я и выяснил, все равно, когда в себя придете, будете спрашивать. Ваш коллега, который заходил прощаться, показал мне, кто вас интересует.
Кирилл поблагодарил доктора и принялся размышлять о дальнейшей судьбе его разведотряда, пока, наконец, не заснул.
Следующие три дня прошли в борьбе со слабостью и лихорадкой, болели раны, поднялась температура, пришлось снова чистить рану в ноге. На четвертый день вместе с другими ранеными Кареева вывезли в тыловой госпиталь, ехали долго, сначала на машине, потом железной дорогой. Кирилл заметно приободрился, когда прозвучало долгожданное «Валуйки» и его, наконец, водворили в большую светлую палату. Настроение окончательно и бесповоротно повысилось, когда соседние койки заняли его орлы, все восемь, замотанные в бинты, но радостно улыбающиеся друг другу. Но поговорить не удалось, пришел доктор и принялся осматривать новых пациентов. Так получилось, что к Карееву он подошел в последнюю очередь, поэтому капитан-лейтенант сразу спросил:
- Скажите, доктор, как мои ребята?
- Гм-м, ах да, нормально, полежат, полечатся и обратно в строй, если вы об этом. Ранения средней тяжести, ничего страшного.
За разговором хирург продолжал мять Кириллу живот, потом перешел на грудную клетку.
- А про меня что можете сказать? Будут ли какие-либо ограничения?
- Ограничения? Гм-м, сейчас сложно сказать однозначно, но, по-моему, нет. А что конкретно вас интересует? Вы, видимо, летчик?
- Моряк, - подсказала стоящая за спиной медсестра, заглянув в карту.
- А! – обрадовался доктор. – Вспомнил! Извините, очень много раненых, совершенно все в голове перемешалось.
Что у него там перемешалось, разведчик спросить не успел, хирурга срочно вызвали в операционную, он тяжело вздохнул и вышел.
- Вы не волнуйтесь, ранбольной, мы все сделали, как указано. Вы все вместе в одной палате, больше к вам никого не положат, да и места нет, - успокоительно сказала медсестра и совсем тихо добавила:
- Ох уж эти секреты.
Когда она вышла вслед за врачом, Кареев мысленно пожал плечами и спросил:
- Эй, разведка, вы как?
- Нормально, командир! – ответил за всех Москвин и, предваряя вопрос капитан-лейтенанта, рассказал о событиях последних дней. – Когда тебя приложило, Тарас твою тушку отволок в траншею, потом в другой бронетранспортер перегрузил, наши-то наступали. Гансы перегруппировались и тоже вперед поперли, этот БТР подбили, пришлось снова вытаскивать, там тебя еще раз ранило. Санинструктор, который тебя перевязывал, молоденький совсем, неопытный, его, наверное, в первом же бою в плен взяли, бинтов целый километр извел, настоящую мумию оформил. В общем, у тебя две дырки в боку, чудо, но ничего внутри не задето, левая рука навылет аж в трех местах, целых пять осколков в ноге, но кость не задета, ну и фотографию попортили, но это мелочи, царапины, к тому же ты уже женат. Но крови много потерял, так что придется восстанавливаться. Теперь по остальным, давай так, медициной я тебя грузить не буду, долго это, а я устал. Скажу только, что скоро будем как огурчики, у нас та же песня, сами раны не сказать, что тяжелые, но кровопотеря приличная, так что лежим тут, как тюфяки. Ты про ограничения спрашивал? Не похоже, погружаться все смогут.
- Отлично! Макса кто видел? Он, вроде бы, все время при мне был.
Скулеж под кроватью показал, что щенок на месте, доберманчик вылез и принялся лизать хозяину руку, но в коридоре раздались чьи-то громкие шаги и он быстро юркнул обратно.
- Так, ранбольные, укольчики! – радостно возвестила дородная медсестра и показала эпических размеров шприц.
- Мама дорогая, да этим насквозь проткнуть можно! – испугался Камиль.
- Бекетов кто? – спросила гигантесса, Улан, давясь от смеха и одновременно держась за бок, показал на татарина, женщина склонилась над разведчиком, раздался сдавленный писк. – Вот и все, а ты боялся! Следующий Каримов.
- Это вон тот, который надо мной смеялся, - тут же сообщил Камиль, медсестра хмыкнула и достала из кюветы шприц раза в три меньше. – Так не честно! Мне такой огромный, а ему совсем маленький!
- У меня тут всякие есть, - добродушно прогудела медичка.
Вскоре все получили свои порции лекарств, крупная женщина удалилась, а разведчики принялись делиться своими впечатлениями о последнем бое. Они, как оказалось, в медсанбате лежали не рядом, да и не до того было, так что не успели еще все обсудить. Слушая разговоры друзей, Кирилл незаметно заснул.
Проснулся Кареев от прикосновения к своему лицу, открыв глаза, он увидел Свету, сидящую на краешке кровати, она и гладила его по щеке.
- Солнышко, ты как здесь?
Солнышко шмыгнуло носом:
- Я уже три дня здесь, ты же просил подразделение обеспечения прислать, вот мы все и приехали! Теперь весь разведотряд в сборе, только вы в госпитале.
- Илья со своими тоже здесь? Здорово! А Октябрев где?
- Здесь, где же мне быть, - проговорил капитан 2-го ранга. – Долго не задержусь, пока вы лечитесь, мне тут делать нечего, послезавтра в Москву вылечу. А пока немного поработаем! Светочка, садись, будешь писать, сами-то они не могут. Вы потом наговоритесь, врачи говорят, недели как минимум лежать придется, а то и месяц.
Весь день с небольшими перерывами Корней Иванович и Света записывали показания разведчиков, Октябрев уточнял, переспрашивал, девушка послушно скрипела пером. Никто не роптал, все понимали, это обычная процедура, хотя устали все, те, кто записывал, не меньше. Пару раз заглянувший в палату врач недовольно косился на капитана 2-го ранга, но только качал головой, с медперсоналом уже составили разговор представители штаба фронта, после него начальник госпиталя и разместил всех в одной палате. Наконец Корней Иванович со словами «ладно, воркуйте» удалился, Квитко нетерпеливо спросил:
- А Мишка мой где? Неужели в детдом сдали?!
- Да что вы! Ой, вы же ничего не знаете! Михаил Васильевич, Елена де Локонте просила вам передать, что ждет, она приехала в Москву, в Греческом отделе работает, он в Разведуправлении Генштаба создан. Ее дальний родственник, греческий коммунист, сейчас в Москве работает по связям с тамошним Сопротивлением, он и пристроил. Елена подала заявление на принятие советского гражданства, мы с ней подружились. Вадим Васильевич, а вам должна сказать, что Оливия Эллингтон теперь работает в аппарате военного атташе Великобритании. В связи с наращиванием поставок по ленд-лизу потребовались новые сотрудники. Так что Мишка с ними остался, ни в каком не в детдоме, а сюда его взять мне бы ни за что не разрешили.
Пока народ переваривал эти новости, Света снова села на край кровати мужа.
- Я тебя так ждала… Ты живой, это самое главное.
Девушка снова всхлипнула, Кирилл нежно погладил ее по руке:
- Перестань, лисенок, все же хорошо.
Но поговорить им так и не дали, пришел врач и выпроводил Светлану из палаты.