Глава 2.24 (начало)
Пребывание в госпитале вовсе не заключалось в лежании на койке и переворачивании с боку на бок. Каждое утро проводилась физическая зарядка, причем ее делали все, даже неходячие ранбольные. Кареев уже знал, что летом они вышли бы на улицу, но сейчас была зима, поэтому занимались в палате. Ничего сверхъестественного, в основном дыхательная гимнастика. Вообще, количество пациентов, перенесших пневмонию, оказалось весьма велико, даже здесь, на юге, стояли такие холода, что простудиться, провалявшись на снегу, да еще с кровопотерей, дело обычное. К лечебной физкультуре все, кроме интенданта, относились вполне положительно, а Модест Карпыч все время ворчал, капризничал и просил оставит его в покое. Петр Терентьевич принимался воспитывать соседа, делал это с юмором, отчего все остальные вскоре начинали потихоньку смеяться, а иногда и просто хохотать. Интендант какое-то время дулся, потом тоже начинал улыбаться, а комиссар говорил, что цель достигнута, зарядка лицевых мышц проведена.
Кроме ЛФК проводили физиопроцедуры, в основном различные прогревания. Физиокабинет располагался в другом конце коридора, до него требовалось еще добрести, первое время это давалось Кириллу не без труда, но сил с каждым днем прибывало и вскоре такие хождения перестали быть проблемой. Света выздоравливала медленнее, поэтому Кареев старался водить жену на процедуры сам.
Из разговоров с соседями морпех понял, что для командиров соединений в госпиталях должен обеспечиваться некий особенно благоприятный режим. Стало понятно, почему в первый день интендант спрашивал у заведующего отделением про звание Кареева. В их палате находилось всего пять человек, в то время как в большинстве других располагалось до двадцати. Кроме того, у них имелась радиоточка, другие ходили слушать сводки Совинформбюро в Красный Уголок.
Еще одним элементом, способствующим скорейшему выздоровлению, являлось питание. Кормили в госпитале неплохо, хотя выбор продуктов был весьма скудным, поэтому основными источниками витаминов выступали различные овощи и компоты из ягод. В качестве последнего часто выступал напиток из шиповника, что давало повод Модесту Карпычу побрюзжать, мол, скоро он у него из ушей польется. Кирилл относился к больничному рациону спокойно. С готовкой Ильи Карпенко это, конечно, не шло ни в какое сравнение, но сейчас явно не то время, чтобы привередничать. Да и интендант исправно съедал свои порции, просто тешил свою натуру, выражая недовольство и вызывая на очередные воспитательные беседы Петра Терентьевича. Между тем дела у него шли действительно неважно, боли его мучили не сильно и не постоянно, но он слабел и все больше времени проводил погруженным в себя. Почти ежедневно приходил комиссар госпиталя, проводил политбеседы, и все замечали, что Модест Карпыч реагировал на них вяло, хотя несколькими днями раньше задавал вопросы и даже спорил. Иван Антонович, осматривая его, мрачнел с каждым днем, но переломить ситуацию у него пока не получалось.
- Не выберется наш Карпыч! – как-то сказал Петр Терентьевич Кириллу, пока они стояли в небольшую очередь на физиопроцедуры. – Нет у него интереса к жизни, пропал.
- Ранение не сказать, что очень тяжелое, люди и в худшем положении выздоравливали. Ногу у него ампутировать не собираются, да если бы и намеревались, это не повод считать себя пропащим.
- Не в этом дело, - махнул рукой комиссар. – Мне тут шепнули по секрету, другое его грызет. Жена у него намного моложе, к тому же актрисуля какая-то. Крутит она там, вроде бы, с мужиками направо и налево, а Карпыч узнал, вот и переживает. Ходить без палочки он уже не сможет, вот и вбил себе в голову, что бросит она его. Старый, хромой, да и вообще здоровьем не блещет, а там молодые парни, раскрасавцы писаные. Он же любит ее без памяти, вот и гложет сам себя, накручивает.
- Так ничего особенно нет?
- В том-то и дело, похоже, что есть.
- Да уж, дела, - вздохнул Кареев. - Если человек сам жить не хочет, тут никакая медицина не поможет, примеров достаточно. Да, а если ей написать, чтобы приехала?
- Писали уже, сначала не отвечала, потом, когда через местный военкомат поприжали, отписалась, что не может. Мол, репертуар, плотный график, все такое, но чувствуется, просто не хочет.
Кирилл помолчал, потом произнес:
- Все больше убеждаюсь, в жизни вообще, а на войне в особенности, не только лучшие качества людей проявляются, дряни тоже хватает. Хотя, в данном конкретном случае, не так все просто. Любовь дело тонкое. Но по мне, так надо, пока человек окончательно не поправился, и вида не показывать, а уж потом можно и вопрос ребром ставить. А так, вроде предательства получается.
- Хоть ты-то в голову не бери, своих, что ли, забот мало?
Между тем, по прошествии недели, швы у Кирилла сняли, заведующий отделением, очень довольный видом аккуратного, без признаков воспаления, шва, широко улыбнулся и пообещал через пару дней разрешить мыться. Все эти обтирания влажными полотенцами дело хорошее, но настоящий душ гораздо лучше. Госпиталь располагал собственной котельной, поэтому имел нормальное паровое отопление и горячую воду без всяких титанов и прочих ухищрений. Через обещанные два дня Кареев с огромным удовольствием залез в ванну и как следует помылся. Оказалось, что собирая на скорую руку ему вещички с собой, хозяйственный Илья упаковал не только бритву, зубную щетку и помазок, но и кое-что из трофейных богатств – шампунь, туалетное мыло и даже крем после бритья. Сейчас все это пришлось очень кстати.
Люди, лежащие в госпиталях, особенно трепетно относятся к новостям с фронта. Кириллу казалось, что когда дела там идут хорошо, даже процент выздоравливающих больше. И наоборот, гнетущая атмосфера поражений и отступлений существенно влияет, подтачивая силы организма. Грандиозная операция по окружению войск противника на южном фланге Восточного фронта сначала породила ощущения сродни эйфории. Точное количество попавших в котел можно было только предполагать, Кареев помнил, что в прошлой истории советские военачальники в аналогичной ситуации ошиблись, существенно занизив реальные цифры, но то, что сейчас они больше, чем тогда под Сталинградом, в этом Кирилл не сомневался. Если внутри кольца немцы и их союзники сидели достаточно тихо, ожидая помощи, то снаружи попытки деблокировать группу армий «А» не прекращались. Это стоило большой крови обеим сторонам, но гансам доставалось больше. Впрочем, снова отбить Харьков им не удалось, также как пока не получалось пробить коридор к окруженцам. В глубине советской обороны существовало несколько «котелков» поменьше, быстро передавить их все у Красной Армии не доставало сил, поэтому немцы, неплохо владея ситуацией, рассчитывали продвигаться от одного узла сопротивления к другому, рассечь наши войска и соединиться со своей группировкой под Ростовом. В конце первой декады декабря они нанесли мощный удар. Нащупав слабину, стык двух армий в районе Кировограда, неприятель сумел забуриться более чем на сотню километров и дойти до Барвенково, расширив клин от пригородов Харькова до Новомосковска, но в результате, похоже, получался «барвенковский пузырь» наоборот.
Сводки Совинформбюро все пациенты госпиталя слушали с большим вниманием, ведь в них часто звучали номера их воинских частей и соединений, а в газетах печатали очерки о подвигах их сослуживцев. О 1-й отдельной гвардейской Краснознаменной механизированной бригаде морской пехоты не упоминалось ни разу, из чего Кареев заключил, что ее, скорее всего, уже отвели для отдыха и пополнения, это представлялось самым разумным шагом. Впрочем, неучастие его соединения в боевых действиях нисколько не уменьшило беспокойство Кирилла за судьбу друзей, он ведь по-прежнему ничего не знал о потерях своих морпехов. Ответ на отправленное письмо пока не пришел, что неудивительно, ведь бригада перемещалась.
Свете тоже разрешили мыться, правда, на пять дней позже, чем супругу. Кирилл сам вымыл ей голову и выкупал под душем, молодая женщина лишь блаженно улыбалась и едва не мурлыкала от удовольствия. Светлана похудела, заострились черты лица, и без того огромные зеленые глаза стали казаться еще больше, но дело было не в больничных харчах, их как раз хватало. Из-за медленного выздоровления аппетит у нее поначалу отсутствовал совершенно, сейчас она кушала лучше, но являлась одной из тех натур, которые быстро теряют вес и медленно его набирают. Кареев не сомневался, что через пару месяцев или даже раньше жена полностью восстановится, надо просто немного подождать.
Ванные комнаты в госпиталях запоров не имеют, причина понятна, вдруг кому-то станет плохо, но это вовсе не значит, что из нее надо делать проходной двор. Старшая медсестра Зинаида Прокофьевна пару раз заскакивала, видимо, надеялась уличить в чем-то неблаговидном, обломалась, но надежды не теряла. Карееву пришлось громко заметить, что если еще кто-нибудь заскочит, то рискует получить ковшиком в лоб. Вообще, эта тетка оказалась настоящей грымзой, держала младший медперсонал в страхе и напряжении, с ранеными обращалась весьма жестко, прикрываясь, впрочем, всякими писаными и неписаными правилами и, как бы, делая все для их же блага. По глубокому убеждению Кирилла это следовало лечить отправкой на фронт, в какой-нибудь полевой госпиталь, а если не поможет, так и Бог с ней.
Кареев проводил жену до палаты и направился за свежими газетами, их должны в это время принести в библиотеку, а Света, по-прежнему улыбаясь, расположилась на своей кровати. Женская палата на этом этаже находилась всего одна, средних размеров. Если в обычных мужских стояло восемнадцать-двадцать коек, то здесь их было десять и лежали на них, в основном, совсем молодые девушки, самой старшей пациентке недавно исполнилось двадцать семь, она казалась рядом с ними настоящей взрослой женщиной. Легкораненых сюда не возили, поэтому все лежали долго и выздоравливали довольно медленно. Впрочем, как однажды подумал Кирилл, это по нормативам недоброй памяти господина Зурабова, а здесь и сейчас за пять дней никто никого ставить в строй и не думал.
- Ты прямо светишься, - завистливо вздохнула одна из соседок, ей посещение ванной комнаты еще не скоро разрешат, ожоги заживали с трудом.
- Засветишься, когда мужик спинку потрет, - хмыкнула другая, ее привезли всего неделю назад с ранением в бедро.
Звали эту двадцатитрехлетнюю девушку Серафимой, она служила санинструктором в стрелковом полку и сразу показала свой норов, шпыняя местный медперсонал, поскольку считала их тыловыми крысами. Попытки соседок урезонить ее встретила в штыки, принялась выяснять, кто откуда. В адрес трех летчиц буркнула, мол, настоящей войны они сверху и не видят, две связистки из штаба дивизии, словившие осколки гаубичного снаряда, вообще не воспринимались ей как фронтовички, а уж Свету, работника штаба (свое звание и должность Кареева не сказала, как и обстоятельства ранения), и вовсе называла за глаза «фифой».
- Завидуешь, Сима? – подколола одна из летчиц.
- Вот еще, - буркнула та. – А ты, Светик, врешь! Рассказываешь нам тут сказки, не могли такое разрешить.
- Почему это? Он мой муж!
Серафима хрипло рассмеялась:
- Знаешь, сколько я такого навидалась? Это ты там законная ППЖ, а здесь другие порядки. У нас одна писарша тоже с начальником связи крутила, и что? У того в Рязани жена и детей аж двое! Все они кобели, просто некоторые похитрее! Что, не так?
- Если тебе лично не повезло, нечего на весь свет обижаться, - разозлилась самая старшая из пациенток, Варвара, командир звена в ночном легкобомбардировочном полку. – И какая разница, сочиняет она или нет.
- Есть разница! Светка, ты же соплюха совсем! Вот такими мужики-кобели и пользуются! Вот у нас…
- Все, хватит! – повысила голос Кареева. – Муж у меня законный, мы весной в Москве расписались. И нечего мне своим опытом в нос тыкать, я полтора года в армии.
Время, проведенное в Разведуправлении Наркомата ВМФ, не прошло даром, молодая женщина про себя рассказала соседкам довольно скупо, что служит в штабе бригады, ни про должность, ни про звание, ни про награды не упоминала, даже про соединение упомянула только, что оно на Южном фронте воюет. И вообще, больше молчала и слушала, чем говорила.
- А в Финскую и на Халхин-Голе ты не воевала? Тебе лет сколько? В зеркало на себя посмотри и не завирайся! Я вот полгода в полку, у меня медаль «За отвагу» и ко второй представили!
- Что, наградами друг перед другом трясти будем? – с неудовольствием произнесла Варвара. – Угомонись, Сима, что ты к ней пристала?
- Да потому, что навидалась дурочек, школьниц вчерашних! Фантазии, видите ли, у них! А там злее надо быть! Ты вот, Варя, хоть одного фрица видела?
Света неожиданно разозлилась:
- Она, может быть, и не видела, летчики другими делами занимаются. Представлюсь, гвардии старший лейтенант Кареева, помощник начальника штаба по личному составу 1-й отдельной гвардейской Краснознаменной механизированной бригады морской пехоты. А командир бригады Дважды Герой Советского Союза Кирилл Кареев и есть мой муж! Законный, мы весной в Москве расписались, а вместе еще с Одессы.
На некоторое время в палате воцарилась тишина, потом Серафима спросила:
- А ты снова не сочиняешь? Мы твоего парня видели, он же молодой совсем!
- Про него писали, что это самый молодой командир бригады на всем фронте! – сказала одна из девушек. – Вот только фотографии в статье были такие, что лица не видно.
После этого боевая санинструктор угомонилась и больше не «воспитывала» своих соседок, зато Светлане пришлось немного рассказать, без особых подробностей, конечно, про то, как она воевала, какие награды и за что получила. Впрочем, женщины даже на войне остаются женщинами, существами очень любопытными, словно кошки, поэтому всех интересовало, как она со своим Кириллом познакомилась, как развивались их отношения и вообще, что он за человек.
Сам Кареев в это время, раздав соседям газеты, предавался размышлениям. К рефлексиям совершенно не склонный ни в той, ни в этой жизни, сейчас он немного размяк, видимо, госпитальная жизнь сказывалась. Говорят, что первый убитый многим снится, но сон Кирилла покойные враги не тревожили никогда, вместо них приходил к нему какое-то время первый погибший на его глазах товарищ. Считается, что если покойные во сне тебя к себе зовут, это плохо, сам скоро умрешь, а если гонят от себя, то наоборот. После того, как сознание Кареева из будущего полностью слилось с нынешним, сниться сцены из той жизни перестали, а вот погибшие товарищи иногда приходили, но не звали и не гнали, а предупреждали о возможных ошибках. Объяснять это молодой человек даже не пытался, прекрасно понимал, что сие невозможно, лишь мысленно благодарил коллег, не лишивших своей поддержки даже в другой жизни, а, может, именно поэтому. При этом ни Док, ни Закат, ни Карел, ни Пион не появлялись, из чего Кирилл заключил, что все они остались живы, и это радовало. За этими размышлениями Кареев не заметил, как заснул.
На утро обитатели палаты обнаружили, что интендант ночью умер. Модест Карпович лежал с совершенно умиротворенным и немного усталым лицом, отошел он, видимо, совсем недавно, смерть еще не успела в полной мере наложить на него свою печать. Пришедший дежурный врач поискал пульс, потом достал из кармана халата небольшое зеркальце, подержал перед лицом интенданта, покачал головой. Мрачно-молчаливые санитары переложили тело на каталку и увезли, пожилая санитарка сняла постельное белье.
- Вот и все, отмучился Карпыч, - вздохнул комиссар. – Он, хоть и тыловик, но отчаянный был. В 41-м сами понимаете, тылам тоже доставалось, при отступлении-то.
- Земля пухом, - произнес Иван Петрович.
- Земля пухом, - эхом повторили остальные.
Похоронили интенданта через день, вместе с умершими на другом отделении, проводить его в последний путь обитатели палаты не смогли, теплой одежды у них не было, да и врачи запретили.
Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
