Скорее всего, это не только профессиональный жаргон, но и местный. У нас в Красноярске, например, свояченица, медсестра с 30-летним стажем, всегда говорит "в отделении". Исключение у нее только одно - "поставили на отделение", в смысле назначили временно или постоянно, заведующим (врачи), либо старшей (медсестры). И то, чаще все-таки "назначали в отделение". А еще чаще "отделение" опускается. Остаются "хирургия", "терапия", "четвертое", "третий этаж", "второй корпус" и т.п. переносные значения. Из них, естественно "этажи" употребляет с "на".

Глава 2.24 (продолжение)
Избитая фраза «но жизнь продолжается» вполне подходила к создавшейся ситуации. Обитатели палаты, за исключением Петра Терентьевича, впервые увидели интенданта здесь, да и комиссар с ним близко знаком не был, поэтому долго никто не горевал. Как водится, некоторые примеряли на себя, перспектива умереть в госпитале существовала вполне реальная, хотя и обижаться на медицину грех, доктора делали все, что могли и даже больше. Впрочем, оставшиеся четверо уверенно шли на поправку, разница имелась лишь в скорости выздоровления. К тому же, отвлекая от невеселых мыслей, активно обсуждался вопрос о введении погон и переаттестации, хотя последнее напрямую касалось лишь комиссара.
- Вот уж не думал, что надену форму с погонами, - хмыкнул Петр Терентьевич. – А вы, молодежь, небось такое только в кино на беляках видели?
- Так звания-то прежние остаются, это раньше поручики да штабс-капитаны всякие были. Мне другое интересно, как они выглядеть будут, - задумчиво проговорил Алексей.
- Насколько знаю, в царской армии майоров не имелось, у полковника погон чистый, у полковника три звезды, - блеснул эрудицией Иван Петрович.
Кирилл прекрасно знал, что и как, но промолчал, занятый своими мыслями. Пытливый ум подполковника Российской Армии уже вовсю крутил мысль об очередном сюрпризе для Адольфа Алоизыча и компании. Впрочем, до возвращения в бригаду о детальной проработке можно забыть. Хотя Кареев в этом времени не очень много кантовался по госпиталям, все же знал, что их нередко посещают артисты или дети из близлежащих школ с концертами. И вот, через три дня после похорон интенданта после ужина в довольно просторном холле расставили все имеющиеся стулья, кушетки и табуреты, на которых расположились ходячие ранбольные, лежачие могли просто послушать, все двери открыли настежь. Обитателям «привилегированной» палаты предоставили место в первом ряду, как и женщинам, но Кирилл отказался и, сам себя отнеся к выздоравливающим, остался стоять у стены, оттуда и так все было прекрасно видно. Как стало понятно из реплик конферансье, в госпиталь приехала сборная группа артистов из разных театров. Если позднесоветских и российских актеров Кареев более-менее знал, то из их старших коллег из тридцатых-сороковых годов мог назвать только самых известных, поэтому, наверное, ни одна фамилия ничего ему не сказала. Нынешний Кирилл тоже в этом вопросе подкован оказался очень слабо, однако, все это нисколько не помешало восприятию.
Приличная часть выступлений ожидаемо была сатирическими куплетами и сценками. Морпеху они показались довольно примитивными, но остальным понравилось, смеялись искренне. Струнный квинтет исполнил несколько композиций, Карееву слушал с удовольствием, а вот большая часть раненых вежливо поскучала, зато оживилась при виде дуэта баянистов. Почему-то вспомнилась еще не случившаяся история с Ростроповичем, когда в сельском клубе его попросили не мешать слушать баян, в сопровождении которого он выступал, ибо больше ничего не имелось, даже простого пианино. Их сменили две молоденькие балерины, затем три девушки-певицы исполнили несколько еще довоенных песен и концерт завершился. Кирилл проводил жену до палаты, помог унести на свои места стулья и вернулся к себе. Соседи еще делились впечатлениями, но Кареев, на вопрос о том, понравилось ли ему, сказал:
- А я о другом подумал. Вы артисток хорошо рассмотрели?
- Что не так-то? – удивился артиллерист Алексей. – Красивые!
- По-моему они очень устали и едят не досыта, по тыловой норме.
- Сейчас всем трудно, - покачал головой комиссар. – Думаешь, на заводах легче?
- Не думаю, доводилось бывать, хоть и не часто. Вот балерины, вышли, потанцевали. А вы знаете, какой это адский труд?
В прошлой жизни Кириллу довелось читать небольшую повесть про жизнь девочек из балетной школы, фильм по ней смотреть. Он тогда еще учился в военном училище и подумал, что по силе воли эти хрупкие создания им, курсантам, пожалуй, не уступают. Но вот на вопрос, стоит ли оно того, сам себе четко ответить не смог. Лично для него, нет, а для них? Фраза про лучший в мире балет красивая, только изнанка у нее жутковатая.
- Положим, не знаем, - пожал плечами Петр Терентьевич. – Но о чем ты толкуешь, не пойму.
Кареев махнул рукой:
- Да опять про женщин на войне подумал, о Свете своей. Она у меня с виду тихая, домашняя, но до чего заводная бывает! Как-то раз сначала раненых таскала, потом за Максим легла, Анка-пулеметчица.
- Погоди! Она что, санинструктор? Ты, вроде, говорил, что она в штабе служит.
- ПНШ-4, да только ситуации разные бывают. Боюсь я за нее, опять вот ранили. В конце октября, в Ростове, у меня на руках молодая девушка умерла, девчонка совсем, санинструктор роты. Жить очень хотела, верила, что помогу. Фрицам мы тогда неплохо вложили, только ее-то уже не вернешь. С первого дня воюю, а к этому привыкнуть не могу.
Все немного помолчали, без слов соглашаясь с морпехом, потом комиссар вдруг спросил:
- А немцев ты много убил?
- Сам лично? Немало. Немцев, румын, сателлитов всяких. Я же в разведке служил, стреляли, взрывали, резали, всякое бывало. Только, мужики, не в ущерб основной задаче. Тихо пришли, тихо ушли, это про нас.
- Обижаются, небось, на тебя фрицы, - хмыкнул Иван Петрович.
- Которые в Берлине, да. А другие нет, мертвые, они ведь тихие.
Первым захохотал Алексей, за ним остальные, Кареев тоже улыбнулся.
К концу декабря Кирилл перечитал почти все книги в библиотеке и стал откровенно тяготиться нахождением в госпитале. Чувствовал он себя прекрасно, восстановился полностью, и тело стало требовать нагрузки. Анализы также показывали полный порядок, Иван Антонович озадаченно разглядывал неожиданно быстро выздоровевшего пациента, но выписывать не спешил. Комиссар госпиталя достаточно откровенно намекнул, что команду на выписку должны подтвердить сверху. Где этот самый верх, он не знал. Находись госпиталь близ Москвы, проведать Кареева наверняка приезжал бы Октябрев, а уж он мог прояснить ситуацию. С оказией пришло письмо и из бригады. Ростовцев кратко сообщал, что соединение находится на прежнем месте (читай, около Новороссийска), пополняется и активно занимается боевой подготовкой. Про потери комиссар-конспиратор ничего не писал, отметил лишь, что из состава разведотряда все живы. С доберманом тоже все нормально, но скучает он по хозяину очень сильно. Кирилл показал письмо жене, та расчувствовалась, распереживалась за собакена, к которому очень привязалась, да и он к ней. Света поправлялась медленнее, слабость еще присутствовала, но по ее собственному мнению, «на воле» дела пошли бы куда быстрее. Как-то, уже лежа в кровати, Кареев подумал, что в этом есть, пожалуй, некая ненормальность. Не должен человек стремиться на фронт, туда, где его могут снова ранить или убить, если он не маньяк, конечно. Впрочем, это, наверное, отголоски из прошлой жизни, где даже самые простые понятия иногда переворачивали с ног на голову. Даже из относительно недавней истории могли сделать такую муть, что не разберешься. На рубеже веков азартно поливали грязью людей в погонах, потом от армии, вроде, поотстали, зато азартно принялись за правоохранительные органы. Кирилл всегда был твердо убежден, что любая служба держится на нормальных людях, без которых она давно рухнула бы, а уж они работают зачастую «вопреки и несмотря ни на что».
«Нет, точно на выписку пора! И чего я сейчас обо всем этом вспомнил? Здесь и сейчас все по-другому, хотя… всякого и тут хватает. Хм-м, а в 2000 году мне семьдесят шесть будет, вполне реально дожить. А-ха-ха, в незалэжной меня, небось, еще и анафеме предадут за то, что на их территории накуролесил. О-о-о, ну что за хрень в голову лезет! Надо завтра к Ивану Антоновичу серьезно пристать, а то ведь свихнусь!»
Надоедать заведующему отделением не пришлось, соответствующее указание он, похоже, все-таки получил и 27 декабря Кареевых выписали из госпиталя, снабдив документами на проезд, вернее пролет до Москвы. Следовало явиться в Наркомат ВМФ и явиться на прием к адмиралу Кузнецову, предполагалось также награждение, но чем именно, никто пока не знал. Накануне появился Карпенко, приехавший в Сталинград для решения своих тыловых задач. Илья честно признался, что просто воспользовался случаем, чтобы привезти командиру все необходимое и рассказать о делах в бригаде. Первым в списке необходимого значился, судя по всему, Макс. Доберман был вне себя от счастья, прыгал, скакал и лизался как заведенный и наотрез отказался уходить из госпиталя без хозяина. Уселся рядом, принялся надувать щеки и свиристеть носом, показывая крайнюю степень переживаний. Зловредной Зинаиды Прокофьевны на месте не оказалось, поэтому, когда дежурная сестра отвлеклась, собакен просочился в палату и забрался хозяину под кровать, изображая мышонка. Перед отбоем новый жилец был обнаружен врачом, но ввиду того, что выписка Кареева назначалась на следующий день, Максу разрешили переночевать у батареи в ординаторской. Доктор оказался изрядным собачником, поэтому согласился на такое вопиющее нарушение режима.
Кроме добермана Илья привез форменную одежду и кое-какие вещи, а также оружие. О предстоящем визите в столицу в бригаде то ли знали, то ли догадывались, поэтому форма оказалась новая, уже с погонами, пошитая специально для морской пехоты. Зима стояла суровая, поэтому для Светы Карпенко взял не юбку, а черные бриджи и теплое белье, кацавейку для Макса тоже не забыл. Из рассказа Ильи Кирилл узнал, что потери бригады с учетом действий в Славянске составили двадцать процентов личного состава, но уже через пару недель после вывода в район Новороссийска они оказались полностью восполнены. Все передавали командиру наилучшие пожелания и с нетерпением ждали обратно.

Пост 114: "Насколько знаю, в царской армии майоров не имелось, у полковника погон чистый, у полковника три звезды, - блеснул эрудицией Иван Петрович". Так какой же всё-таки был погон у полковника?

У капитана погон "чистый", но с двумя просветами. У штабс-капитана как у нашего капитана просто