Глава 3.4 (начало)
Пока Кирилл ехал обратно в расположение бригады, он раздумывал над создавшейся ситуацией. С одной стороны, никаких приказов, касающихся именно украинских националистов, равно и кого-либо другого, он не отдавал, ни устно, ни письменно. Попытка обвинить его в разборчивости по национальному признаку никакого подтверждения не найдет. Вариант, что кто-то из его окружения станет откровенно лгать, он отбросил, не хотелось плохо думать о людях, с которыми воюешь плечо к плечу. С другой стороны, уничтожение оказывающего ожесточенное сопротивление неприятеля морские пехотинцы практиковали всегда, и не только в бригаде Кареева, и не только морские пехотинцы. Никакого недовольства у командования, вплоть до Ставки ВГК, это доселе не вызывало, как раз наоборот. Но ведь поднимая эту волну на что-то панна Мясопустная со товарищи надеется! И не исключено, что это вовсе не ее идея, даже наверняка. Вот только зачем это все? Если хотят показательно наказать какого-нибудь командира, чтобы на его примере все остальные поняли, что на Украине с коллаборантов спрос особый, зачем выбирать его, Кареева? Всего лишь командир бригады, лицо, как ни крути, малозначительное, вот комкора или командарма пожурить с занесением, намного более масштабно выглядит. Опять же, бригада и ее командир на личном контроле у Сталина, прокол может инициаторам дорого обойтись. Или у этих самых инициаторов наверху такая поддержка, что им все нипочем? В дороге Кирилл так ни к чему и не пришел, кроме того, что надо со своим ближним окружением посоветоваться и не пороть горячку, излишние телодвижения не нужны, дергается тот, кто за собой вину чувствует, а он должен быть спокоен как слон.
По приезду Кареев попал как раз к обеду, собирать замов специально не потребовалось. Похлебали вкуснейшего теплого борща, на второе картошка с мясом и хрустящие соленые огурчики и квашеная капуста, затем традиционный компот из сухофруктов. Уфимцев между делом доложил, чем занималась бригада в его отсутствие, все как обычно. Обслуживание оружия и техники, обустройство мест временного размещения личного состава, саперы еще раз прошлись по прилегающей территории, обезвредили несколько неразорвавшихся боеприпасов, но заминированных объектов не обнаружили. У раненых дела неплохие, безнадежных всего десяток, но им и в Центральном госпитале РККА помочь бы не смогли, не всесильна пока медицинская наука. В общем, все идет своим чередом. Кирилл послушал, покивал, а потом рассказал о странном совещании, на котором недавно присутствовал. Сидевшие за столом озадаченно молчали, когда от дверей раздался голос Караваева:
- Гадаете, что это такое на совещании у Батько было?
Особиста Кареев тоже хотел пригласить, но его сотрудники сказали, что тот уехал к корпусным коллегам. Майор госбезопасности уселся на свободное место, подождал, когда перед ним поставят тарелки с борщом и гуляшом, проследил взглядом за удаляющейся подчиненной Карпенко и произнес:
- Мясопустная Ганна Людвиговна, сорок четыре года, уроженка города Луцка. О семье, годах учебы я уж пропущу, а вот дальше уже интересней. В юности пыталась писать стихи, подражала Лесе Украинке, но, судя по всему, таланта к стихосложению лишена совершенно, по крайней мере, большинство людей, читавших сочинения, именно такого мнения. Выезжала на том, что писала на украинском и вплетала что-то о тяжкой женской доле, борьбе за свободу и все такое. После революции отиралась около различных национальных интеллигентских групп, кружков писателей и поэтов, литературных организаций.
- Отиралась? – удивленно переспросил Ростовцев.
- С природной интеллигентностью у нее проблемы, с литературным творчеством тоже, однако неплохо знакома с Сосюрой, Тычиной, Сенченко и другими. Но, кроме них, также и с Куликом, Коряком, Савченко, Хвылевым.
Видя некоторое недоумение на лицах собеседников, особист пояснил:
- Это все люди, входившие в эти самые украинские литературные организации и в 30-е году осужденные за национализм. Не все там так просто, но сейчас это не имеет значения.
- И когда ты все успел? – поинтересовался Кареев. – Такое ощущение, что еще до того, как панна Ганна свою речь сказала.
- Вообще-то, у меня работа такая. А если серьезно, то я с тобой вместе ехал, в последнем БТРе, ты просто не видел, как я в него садился. Как только Мясопустная выступление свое завершила, я сразу вышел и стопы свои к коллегам направил, они и просветили немного. Разберемся, не переживай. Хотя странно это все, камешек ты мелкий, но очень твердый.
- Я вам так скажу, клубок на Украине еще тот, - Ростовцев задумчиво покрутил в руках пустую чашку. – Я тоже от этих проблем далек был, но кое-что слышать приходилось. У меня иногда такое ощущение складывалось, что там эту кашу специально заваривали, национализм раздували, подкармливали, потом кого-то осуждали, причем так, что это только подогревало процесс.
Кареев негромко хлопнул ладонью по столу:
- Все! Это политика, как говориться, не бригадного масштаба! Кто чего подогревал, а кто охлаждал, мы сейчас не разберемся, да и не надо. Еще раз повторяю, прекращаем все разговоры на эту тему! Нам есть, чем заняться, забот выше головы.
Когда все разошлись, Караваев одобрительно посмотрел на командира бригады:
- А ты умный. И осторожный. Все правильно, не дело морской пехоты вопросами национальной политики заниматься.
- Коля, можешь подготовить мне справку о действиях украинских националистов на оккупированных территориях? Без оценок, без эмоций, просто факты.
Майор госбезопасности улыбнулся:
- Сделаю. Если не секрет, кому ее показывать будешь?
- Есть человек, который всех мехом внутрь вывернет, но до всей подноготной докопается. Это Мехлис Лев Захарович.
- Вот это ход! – восхитился особист. – Точно, этот как след возьмет, ни за что не отпустит. Постараюсь сделать побыстрее.
День прошел в заботах, незаметно и быстро, только, вроде, пообедали, уже темнота упала, а там и время ужина подошло. За стол сели прежним составом, только Караваев опять куда-то уехал. На ночь глядя больше никуда не ходили, работали с документами, спать улеглись пораньше, раз уж возможность имелась. Комната, в которой жили Кареевы, протопилась лучше, поэтому супруги смогли раздеться как белые люди, до белья. По виду своей рыжей подруги жизни Кирилл видел, что у нее на языке вертятся вопросы, но служба в разведке накладывает свой отпечаток. Не спросила, не решилась, посчитала, как обычно, что если надо, муж сам расскажет, а если нет, значит так и надо.
Утром неожиданно приехал Батько. Полномочия его были, вообще-то, непонятными. Командовал здесь всем командир 14-го стрелкового корпуса генерал-майор Грязнов, бригада морской пехоты, 6-й гвардейский механизированный корпус и корпусная группа Гарькавого являлись соединениями приданными, бои закончились, поэтому просто ждали приказа на передислокацию. С другой стороны, генерал-лейтенант проходил службу в Наркомате обороны и ни каких распоряжений и приказов не отдавал, просто смотрел, спрашивал и наверняка строчил отчеты наверх, для этого и прислан. Вот и сейчас, принялся ходить с Кириллом по расположению, иногда спрашивал у бойцов и командиров, например, когда последний раз были в бане, ели горячую пищу, меняли белье и тому подобное. Небольшая свита тоже не просто слонялась хвостом за своим начальником, как бы невзначай смотрели оружие, интересовались партийными и комсомольскими собраниями, когда получали свежие газеты, какие, что в них прочитали. Батько ходил спокойно, никого не распекал, иногда сдержанно хвалил, но иногда на его лице проявлялось некоторое недоумение. Причину его Кирилл понял, когда расслышал негромкое:
- Батя с каким-то генералом идет.
Наконец начальственные перемещения завершились, и генерал-лейтенант согласился отобедать, тем более, что время давно подошло. К приезду высокого гостя никто не готовился, но Батько, похоже, именно так и подумал, но опять ничего не сказал, лишь похвалил, а шустренько ринувшиеся «в народ» сопровождающие быстро установили, что у личного состава меню оказалось точно такое же. Кареев проводил генерала до машины, но тот вдруг свернул немного в сторону и, убедившись, что свита дисциплинированно отстала, сказал:
- Вы наверняка удивились вчерашнему выступлению товарища Мясопустной.
- Нет, я удивился тому, что ей никто не разъяснил, что во время боя бойцы не спрашивают у противника паспорта.
Батько правильно принял это на свой счет, но спросил о другом:
- Но все-таки, вы приказывали не брать солдат противника в плен?
- Во время последнего боя или вообще?
- Вообще.
- Приказывал, более того, заранее предупреждал противников, что если они не сдадутся, то после сигнала к атаке пощады уже не будет. Мы морская пехота, у нас своя манера ведения боя и враг о ней знает. Если на то пошло, можно выяснить, сколько сдалось в плен и сохранило таким образом свои жизни.
- Но подразделения вермахта, собранные из украинцев, вы уничтожали полностью, разве не так?
- Они сопротивлялись, весьма ожесточенно, кстати. А в том, что я не бросал своих бойцов в атаки, а просто расстреливал узлы сопротивления из штурмовых орудий и танков, обвинять меня может либо враг, либо дурак.
Генерал чуть заметно улыбнулся:
- Ганна Людвиговна человек эмоциональный, переживающий за своих соотечественников, но она политработник, а не кадровый военный. Кстати, в годы Гражданской войны была совсем молоденькой девушкой, при этом пламенным агитатором, бесстрашно выходила в воинские части, разные отряды и даже банды. Благодаря ее таланту оратора многие перешли на сторону революции.
Кирилл чуть не спросил, не ринулись ли эти люди потом обратно, но сказал другое:
- Сейчас иные времена, враг и мы тоже. А тактика ведения боя моей бригады явно вне компетенции ЦК компартии Украины. Кстати, очень хочется задать товарищу Мясопустной вопрос, как же проводилась политико-воспитательная работа на местах, если появилось такое количество предателей именно из числа ее соотечественников, о которых она так печется?
- Вы считаете, что среди украинцев предателей больше, чем других национальностей? – удивился генерал.
- Подсчитывать у меня нет ни возможности, ни желания, ни полномочий, мое дело уничтожать врага. А о том, что их так много, это сама Мясопустная заявила.
- Думаю, вы неправильно ее поняли, - завершил беседу Батько, попрощался и уехал.
До 20 февраля, морские пехотинцы стояли в Ворошиловграде, ремонтировали технику, отдыхали, помогали местным жителям приводить в порядок их дома и объекты народного хозяйства. 19 февраля корпус Вовченко убыл к поселку Глубокий, там проходила железная дорога, по ней соединение перебросят для пополнения техникой и личным составом, но куда именно, генерал пока не знал. Накануне он и его ребята сердечно попрощались с морскими пехотинцами, устроив даже что-то вроде танцев. Вечером того же дня Мясопустная заявилась в гости к генералу Гарькавому, поговорили о том, о сем, после чего Ганна Людвиговна очень непрозрачно намекнула Порфирию Порфирьевичу на желательность его помощи в деле с Кареевым. От него, этнического украинца, требовалась «компетентная» оценка, из которой следовало бы, что командир бригады явно перегнул палку в своей ненависти к этой нации. Эффект оказался явно не такой, на который она рассчитывала. Гарькавый был неважным тактиком, не умел быстро соображать в бою и маневрировать силами, он не отличался большим умом, но никогда не был подлецом. При всех недостатках, кроме храбрости генерал обладал еще и способностью резать правду-матку в глаза так, что у оппонентов только сопли по сторонам летели. Недавно он на эмоциях согласился с обвинением Кареева в том, что тот не поддержал его атаку, потом разобрался и от своих претензий отказался. А тут его явно склоняли к совершенно недостойному поступку! Панна Мясопустная вылетела от него впереди собственного визга, а Гарькавый сразу же накатал рапорт и отправил его лично Мехлису в ГлавПУР. Обо всем он честно рассказал Кириллу на следующее утро и попрощался, он тоже получил приказ на выдвижение к Глубокому.
Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
