Интерлюдия 2
Отца Миха не знал. Собственно, Галка Наумова и сама не ведала, от кого именно залетела. Девочка пользовалась в районе заслуженной репутацией шалавы, готовой раздвинуть ноги перед каждым, угостившим стаканчиком дешевого вина, банкой пива, а то и просто сигаретой. К тому же, в силу молодости и полного отсутствия образования, спохватилась лишь на четвертом месяце и еще месяц собиралась сходить к врачу. Так что аборт делать было поздно. Но Галка всё равно хотела. Подпольный, естественно. Однако пока размышляла, пока неторопливо искала «специалиста», время шло… И найденная «бабка» только руками всплеснула: мол, девочка, какой аборт! Тебе рожать вот-вот.
Если учесть, что образ жизни Галка во время беременности не меняла, то есть, пила, курила и трахалась с кем ни попадя, что она могла родить, боялись представить даже многоопытные роддомовские акушерки.
Галка опровергла все прогнозы. Миха явился на белый свет без хвоста, крыльев и кисточек на ушах, с одной головой, двумя руками и таким же количеством ног, пятью пальцами на каждой конечности и так далее, то есть совершенно здоровым младенцем пятидесяти пяти сантиметров длиной и без малого четырех килограммов веса. Родился и заорал. Всё, как положено. Что-то в генах пересилило все мамины усилия покончить с отпрыском еще в утробе. Впрочем, некоторые отклонения были, хотя проявились значительно позднее. Да и мутация, если это была мутация, а не наследственность, оказалась исключительно положительная: мальчик был невероятно, просто чудовищно силен.
После родов в Галке проснулся материнский инстинкт, и она не оставила обузу в роддоме, как собиралась, а забрала с собой. Более того, вчерашняя шалава бросила курить и вливать в себя спиртное, вследствие чего ребенок сосал материнское молоко, а не крепленый портвейн, настоянный на никотине. Ну разве минимальные примеси из старых запасов маминого организма. Галка резко порвала старые связи и заделалась примерной мамашей, насколько это вообще было возможно. Из деревни приехала на помощь бабушка, еще не старая работящая женщина, и жизнь новой, пусть и неполной семьи наладилась.
Ребенок рос и набирал вес куда быстрее ровесников. Раньше начал держать головку, раньше сел, раньше пополз. В неполные восемь месяцев встал на ноги. «Мутация» набирала обороты. В два года Мишенька с необычайной легкостью вырывал спорные игрушки из рук детишек на пару лет старше, а в четыре выкидывал шестилетних оппонентов из песочницы.
Тем временем мать снова закурила и потихонечку начала выпивать.
Школа не принесла Михе особых проблем. На первом же уроке физкультуры, когда молодой, только после института, учитель, от волнения перепутав программы, построил класс и спросил, кто сможет подтянуться пять раз, Наумов совершенно искренне задал вопрос по делу:
- А на какой руке?
- На любой, - рассмеялся педагог.
Через минуту он с открытым ртом наблюдал, как малец, с места допрыгнув до поднятой совсем на другой возраст перекладины, сначала пять раз поднял себя левой рукой, а потом и правой.
Будь Наумов агрессивен, всё могло повернуться иначе. Но Миха обладал на редкость незлопамятным и добродушным характером. Потому конфликтов было мало. На третьем году обучения он спустил с лестницы шестиклассника, решившего сорвать злость на малышах, да, учась в седьмом, наглядно объяснил держащему школу в кулаке Леше Злыдневу, что время доминирования Злыдней безвозвратно кануло в прошлое. Потому что пришло время Умки. Именно эта кличка пристала к Михе с первого класса. Во-первых, здоров, как медведь. А во-вторых, Наумов.
Сказать, что Миха учился плохо, было бы неверным. Он вообще не учился. На одни уроки ходил. Другие гордо игнорировал. Зато выступал за школу на соревнованиях по всем видам спорта, почти всегда с одним и тем же результатом. Ибо был не только силен, но и быстр, ловок, прыгуч и так далее. И, в соответствии с известной пословицей, использованием мозгов не заморачивался. Собственно, большинство учителей считало, что их у Наумова и нет вовсе.
Когда сыну было десять, Галка нашла своё счастье. Миха обзавелся отчимом и новой фамилией, поскольку Сергей Брусованский не только женился на матери, но и усыновил ее ребенка. Последующие четыре года прошли в тишине и спокойствии. Про электричество Умка знал, что оно может стукнуть током, слово «собака» писал с тремя ошибками, любое смешивание реактивов на уроке химии заканчивалось взрывом, а таблица умножения оставалась тайной за семью печатями. Зато Миха бегал кроссы, прыгал в длину и высоту, боролся, поднимал тяжести, носился на лыжах и коньках и неизменно отказывался возглавить шахматную команду, поскольку под словом «слон» подразумевал животное с четырьмя столбообразными ногами, хоботом и беседкой, растущей из спины, а никак не деревянную или пластиковую фигурку. Учителя под нажимом физкультурников и администрации выводили Брусованскому тройки в четвертях, в тайной надежде, что дотянуть «бездаря» надо только до девятого класса. А дальше – в ПТУ, техникум, колледж… или как там называются заведения для умственно отсталых… А в остальное время Умка шлялся по улицам, гонял мячик, баловался стрелялками в компьютерных клубах и наслаждался беспутной жизнью московского пацана. Только пить и курить отказывался даже пробовать, испытывая к этим занятиям необъяснимое отвращение, всосанное, похоже, с молоком матери.