ПРОЛОГ
21 марта 1879 года.
Юг Тихого Океана.
Вблизи порта Икике.
Струя из брезентового рукава, направляемого руками смуглолицего матроса, с шипением окатила палубу. Вода  расплёскивалась по сторонам прозрачными искрящимися брызгами, но ручейки, стекающие в шпигаты, были мутными, розовые от смытой с тиковых досок крови. Порядок на военном корабле – прежде всего, даже если огромные стволы ещё тёплые от недавних выстрелов, если броня башни и каземата испещрена следами попаданий, а краска, предмет особой заботы всякого боцмана, ободрана осколками и щепками от разбитого вражескими снарядами рангоута.  Кровавые лужицы крепко цеплялись за изуродованную палубу, скапливаясь  в трещинах и выщерблинах тиковых досок – там, где по ним прошлись очереди картечницы, остановившие чилийцев, лезущих на абордаж с топорами и револьверами  - осатаневших от ярости после героической, но совершенно бессмысленной гибели командира «Эсмеральды».
Когда бомба, пущенная с дистанции в полтора кабельтовых из башенного орудия, разнесла один из котлов «Эсмеральды» и перебила всех, находящихся в кочегарках, чилийский корвет потерял ход. Правда, попытка ударить тараном перуанцам не удалась, но залп десятидюймовок, данный практически в упор (бой к тому моменту вёлся уже не на пистолетной  - на "ножевой", если можно так выразиться, дистанции) прошёлся по неприятельской палубе метлой смерти. Командир корвета, капитан Пратт, подгоняемый то ли безумной храбростью, то ли осознанием неизбежного конца, перепрыгнул на возвышенный бак монитора, размахивая саблей и револьвером. Увы, за ним последовал только один сержант морской пехоты. Оба храбреца немедленно были застрелены, «Уаскар» же дал задний ход, отошёл на пол-кабельтова и снова пошёл на таран. Тогда-то остатки команды несчастной «Эсмеральды» и кинулись в отчаянии на абордаж – и вполне могли бы добиться успеха, если бы не «Гатлинг», встретивший их кинжальным огнём с боевого марса единственной мачты монитора. Тяжёлые пули прошивали человеческие тела, раскалывали тщательно выскобленные тиковые доски – и рикошетили от броневой палубы. Дюжина чилийцев были сметены в считанные секунды, и это их кровь смывали сейчас в шпигаты веселые струи...
- Поздравляю вас, сеньор адмирал! – голос вахтенного офицера прерывался от восторга. – Это грандиозная победа! Теперь чилийцы сто раз подумают, прежде чем выйти в океан!
Мигель Грау досадливо поморщился - ему отчего-то сделалось неловко за мальчишку-мичмана.   Ещё один, такой  наивный энтузиаст лежит сейчас с маленькой дыркой посреди лба в судовом лазарете – единственная жертва этого морского боя.
Впрочем, единственная ли?
- Прислушайтесь, мичман… - он указал сложенной подзорной трубой на зюйдовую сторону горизонта, откуда то и дело  доносился глухой гул. – Что скажете?
Юноша с недоумением воззрился на начальство.
- Орудийная канонада, сеньор адмирал. Думаю, это, «Индепенденсия» добивает «Конадонгу».
«Индепенденсия», броненосный фрегат британской постройки, сопровождал «Уаскар» в этом рейде. В самом начале боя, когда монитор сцепился с незадачливой «Эсмеральдой», адмирал передал на фрегат приказ – преследовать второй чилийский корабль, канонерку «Конадонга», пытающуюся уйти, прижимаясь к прибрежному мелководью.
- У наших преимущество в ходе, - продолжал тем временем мичман. -  Так что чилийцам от них не…
Адмиральский казующий перст, обтянутый белым шёлком, взлетел к небесам.
- По-вашему, мы слышим главный калибр «Индепенденсии»?
Мичман прислушался - и недоумённо нахмурился.
- Пожалуй, вы правы, сеньор адмирал. Для семи дюймов звук несколько… жидковат.
- А я о чём? Чилийская же канонерка несёт семидесятифунтовки, и я готов поклясться мощами Санта-Розы де Лима, что  это - их нежный голосок. А теперь спросите себя: почему молчат пушки нашего  фрегата?
И, дождавшись, когда лицо сопляка нальётся краской смущения, добавил:
- То-то, мичман. Боюсь, мы выиграли всего лишь первое, и далеко не самое крупное сражение тяжёлой войны. Командуйте штурвальным поворот. Идём на помощь «Индепенденсии» - что-то у меня дурные предчувствия…
- Вижу дымы! - заорал сигнальщик. –  Мачты вижу! Два судна на зюйд-зюйд-тень-ост! Дистанция…
Адмирал, не дожидаясь, пока унтер,  закончив возиться с микрометром Люжоля, справится с таблицами, раздвинул свою подзорную трубу – новомодных апризматических биноклей он не понимал. Подкрутил резкость вгляделся и нахмурился – увиденное ему решительно не понравилось.
Действительно, на горизонте ясно различались в оптических стёклах два комплекта мачт. Один принадлежал гафельной шхуне - «Конадонга», чилийская канонерка! И второй: куцые, укороченные перед боем по самые бочкообразные боевые марсы, мачты «Индепенденсии», красы и гордости флота Республики Перу! Но… почему эти мачты так нелепо перекошены? 

Предчувствия не обманули адмирала. Преследуя «Конадонгу» и конвоируемый ею пароход «Ламар», командир броненосного фрегата допустил роковую ошибку. Не добившись успеха в стрельбе из погонного орудия (единственная попавшая в цель бомба попросту пронизала, не разорвавшись, деревянный корпус канонерки) он утратил хладнокровие и попытался завершить схватку таранным ударом.  Но не тут-то было: командир  «Конадонги», тридцатишестилетний капитан первого ранга Карлос Конделл умело маневрировал на мелководье вблизи берега, раз за разом уворачиваясь от кованого шпирона. И – удача любит храбрецов! Когда  «Индепенденсия» приблизилась на один кабельтов и уже готова была поразить хрупкое судёнышко своим носорожьим бивнем, пуля, пушенная со шканцев, насмерть поразила рулевого. Продолжая начатый поворот, бронированный утюг на полном ходу вломился на каменистую банку – и замер с сильным креном на правый борт.
На этом сражение закончилось, началось избиение. Мощная артиллерия броненосца сразу стала бесполезной – на огонь «Конадонги» отвечала теперь единственная картечница Гатлинга. А Конделл, не торопясь, зашёл на «Индепенденсию» с кормы и принялся громить её продольными залпами. И, пока не появилась на горизонте единственная мачта «Уаскара» - успел всадить в неприятеля дюжину разрывных бомб. После чего – сделал рассвирепевшим перуанцам ручкой и отправился догонять «Ламар». А Мигель Грау, провозившись до ночи с попытками стащить искалеченный броненосец с мели, плюнул  - и приказал сжечь корабль, предварительно снять орудия. И даже из этого мало что получилось -  матросы, измотанные долгим боем, переправили  на берег лишь две бесценные (с современной артиллерией у перуанцев дела обстояли неважно) семидюймовки.
Так что адмирал в итоге оказался прав: это была лишь первая победа. К тому же, как выяснилось, Пиррова -   ведь даже такому неисправимому энтузиасту, как вахтенный мичман «Уаскара», не достало бы оптимизма назвать равноценным размен броненосного фрегата, самой мощной боевой  единицы перуанского флота,  на старенький деревянный корвет...

Отредактировано Ромей (17-06-2021 01:31:04)

I. Игры джентльменов
Февраль 1879 г.
Англия, Лондон.
На три месяца раньше
описываемых событий.

Улицы Пэлл-Мэлл и Сент-Джеймс стрит, расходящиеся от Сент-Джеймского дворца, разительно отличаются от неухоженных улочек, лежащих всего в нескольких кварталах оттуда. Здесь царит настоящий, имперский Лондон -  чистые мостовые, строгие, как премьер-министры, констебли, великолепные лошади в дорогих экипажах. Район слывёт  джентльменским оазисом, оплотом холостяцкой жизни лондонского общества. Его так и называли:  «Клабленд». Тринадцать джентльменских клубов, оплот традиций политической и общественной жизни лондонской элиты. Точнее, мужской её части - женщины в заведения Клабленда не допускаются ни при каких обстоятельствах! 
Клабленд начинается от площади Ватерлоо, у мемориала гвардейцам в шинелях и лохматых медвежьих шапках, погибшим на Крымской войне.
Фигуры эти, как и фигура Флоренс Найтингейл, первой, если верить британским историкам, сестры милосердия, отлиты из бронзы русских пушек, взятых в захваченном Севастополе – весьма, весьма актуальное напоминание в свете текущей политики Британской империи. Увы, сравнение это отнюдь не в пользу дня сегодняшнего…
Итак, Клабленд. Средоточие лондонской политики: «Реформ-клуб» лейбористов и оплот их политических недругов, консервативный  «Карлтон-клуб». А неподалёку - «Клуб Путешественников», членам которых вменялось в обязанность хотя бы раз в год удаляться от Лондона не менее, чем на пятьсот миль. Другая достопримечательность этого клуба - комната, под названием «Кофейная», единственное место в клубе, где нельзя пить кофе.

Если вы уже стали членом клуба - примите наши поздравления, однако не стоит привлекать излишнее внимание к этому. Даже если клуб входит в число знаменитых - сообщить о своем новом статусе полагается как бы между прочим, спокойно, слегка небрежно.
Если вы пригласили в клуб гостя, имейте в виду, что он может быть не знаком с его правилами, и лучше рассказать о них заранее. Встречайте гостей у входа, а еще лучше - приходите вместе с ними. Если же пригласили Вас - лучше заранее уточнить у приглашающего нюансы.
Недопустимо обсуждать в публичных беседах доходы, семью, детей; о политике тоже лучше не говорить, для этого есть специально отведенное время и место. Не стоит так же блистать неумеренным остроумием. О чем же говорить, о погоде? Как ни удивительно, но именно о ней. Погода - очень важная тема для, и ее можно обсуждать с различными нюансами и примерами, не боясь никого задеть...

Нет, не о погоде беседовали двое, с комфортом устроившиеся в креслах у большого мраморного камина, главного украшения «Кофейной». Если состояние атмосферы и занимало этих достойных, джентльменов - то лишь в краях, весьма и весьма отдалённых не только от Пэлл-Мэлл и Пикадилли, но и от Дуврских меловых утёсов, окаймляющего туманный Альбион с юга.
- Вам следует поторопиться, друг мой. Эскадра выходит из Портсмута через неделю, чтобы оказаться в Южной Атлантике до начала сезона весенних штормов…
Говорил невысокий джентльмен с круглым, украшенным пышными усами лицом, что делало его до некоторой степени похожим на сэра Рэндольфа Черчилля, известного возмутителя спокойствия в Палате Общин. Впрочем, внимательный взгляд быстро развеял бы это заблуждение – часовая цепочка, свитая из золотых нитей в виде якорного каната, неприметная орденская розетка в петлице фрака, и, главное, полустёртая татуировка в виде якоря у основания большого пальца, выдавали в говорившем  морского офицера.
- Для вас приготовлена офицерская каюта на корвете «Боадицея». Капитан предупреждён, никто не будет докучать вам вопросами. Для команды вы – учёный-лингвист, намеревающийся изучать языки племён южных Анд.
Слабовато верится, милорд. – отозвался второй джентльмен. -  Чёртовы репортёры растиражировали мою физиономию по всем лондонским газетам, теперь меня каждая собака узнает, если даст себе труд принюхаться.
И правда, собеседник круглолицего моряка обладал внешностью, весьма примечательной: Лет пятидесяти или немного больше, очень смуглое, костлявое лицо с широким лбом и раздвоенной бородой. Левую щёку украшал глубокий уродливый шрам. Бросалась в глаза так же трость с массивным набалдашником из слоновой кости – вопреки принятым в клубе порядкам, смуглолицый не отдал её при входе лакею, а взял с собой – и вертел в пальцах, даже сидя в кресле.
- Ну, так вы сами и виноваты, дорогой Ричард! После ваших скандальных публикаций о сексуальных обычаях обитателей Востока, газеты в вас души не чают… на свой манер, разумеется. Вы для них – постоянный источник скабрёзностей, скандалов и головокружительных историй.
- Не стоит преувеличивать, милорд… - смуглолицый скривился в усмешке, которую человек впечатлительный мог бы назвать оскалом. – Когда это было! С некоторых пор я торчу безвылазно на консульской должности в Триесте и веду жизнь до отвращения благочестивую и размеренную…
- Как, например, во время недавнего вашего визита на Ближний Восток? – моряк тонко усмехнулся в усы. – Кстати, русские до сих пор считают вас погибшим. Не стоит разочаровывать их, дорогой Ричард, тем более, что дела вам предстоят весьма и весьма серьёзные. На вашем месте я бы сбрил бороду – всё же, так вас будет труднее узнать.
Кому надо – узнают. – буркнул смуглолицый, машинально потерев шрам.  – Я прибуду на борт «Боадицеи» перед самым выходом в море, а уж там пусть узнают, сколько угодно. Надеюсь, на военных кораблях Её Величества нет русских шпионов?
- Я бы тоже хотел на это надеяться. – вздохнул моряк. – хотя, теперь ни в чём нельзя быть уверенным. Наши агенты в Петербурге докладывают, что при русском Адмиралтействе создан особый департамент, занимающийся исключительно разведкой. Кстати, возглавляет его ваш старый знакомец, граф Юлдашев. Не забыли, надеюсь?
- Такое, пожалуй, забудешь…  - сухие, похожие на узловатые корни, пальцы стиснули тёмный дубовый шафт, и собеседник смуглолицего заметил инкрустацию в виде арабской вязи, украшающую тёмный, почти чёрный дуб. – Ведь это его я должен благодарить за срыв  операции в Порт-Саиде.
- Ничего, друг мой, срывы случаются у кого угодно. – примирительно отозвался собеседник. – Даже у великого Шекспира были неудачные строки. Но  теперь всё в ваших руках. Он взял с каминной полки большой конверт тёмно-коричневой бумаги, запечатанный пятью вишнёвыми сургучными печатями.
Здесь – все подробности вашего нового задания, документы, рекомендательные письма к некоторым высокопоставленным лицам в Чили и Аргентине. Вы ведь, если мне не изменяет память, бывали в тех краях?
- Память вам не изменяет. – сухо отозвался смуглолицый. Я несколько лет состоял в должности британского консула в бразильском консулом в бразильском Сантусе и даже немного попутешествовал по стране.
- «Немного» - это когда вы пересекли континент с востока на запад и встретили Рождество, отстреливаясь в Андах от враждебно настроенных индейцев? А когда столь спокойная и размеренная жизнь вам наскучила -  отметились на фронтах какой-то мелкой местной заварушки? 
- Если Вам угодно назвать «мелкой заварушкой» ту жуткую резню, которую уругвайцы вместе со своими союзниками из Бразилии и Аргентины учинили в Парагвае – то да, сподобился, побывал. И, поверьте, желал бы поскорее забыть о том, чему стал там свидетелем. Три тысячи детских трупов на поле сражения при Акоста-Нью до сих пор снятся мне в кошмарах…
- Ну-ну, друг мой!- моряк примирительно поднял перед собой ладони. – Не стоит принимать это так близко к сердцу. Туземцы, если, конечно, оставить их без присмотра, непрерывно режут друг друга, предаваясь этому занятию с энтузиазмом, достойным лучшего применения. Зато во время своих латиноамериканских странствий вы перевели на английский местные сказания аборигенов, а так же бессмертные поэмы великого Камоэнса. Надеюсь, вы владеете испанским не хуже, чем португальским?
Вопрос был лишним. Обоим было отлично известно, что смуглолицый, будучи  чрезвычайно одарённым лингвистом, более-менее уверенно  владел несколькими десятками языков и наречий, включая арабский,  суахили и язык индейского племени тупи-тупи.
Так вот, дружище, это задание - ваш шанс реабилитироваться в глазах Первого Лорда Адмиралтейства, а то и самого премьер-министра. И тогда… - моряк сделал многозначительную паузу, - …и тогда, надеюсь, я смогу назвать вас сэром Ричардом Фрэнсисом Бёртоном. Ведь согласитесь,  деяние такой важности вполне достойно ордена Святого Михаила из рук Её Величества…

Отредактировано Ромей (17-06-2021 15:43:02)

А так?

Нет, не о погоде беседовали двое, с комфортом устроившиеся в креслах у большого мраморного камина, главного украшения «Кофейной». Если состояние атмосферы и занимало этих достойных, джентльменов - то лишь в краях, весьма и весьма отдалённых от Пэлл-Мэлл и Пикадилли.