II

Май 1879 г.
Северное море,
траверс маяка Весткапелле
«Если снова хочешь в гости к тётке Кэрри,
Так не мешкай, собирайся к тётке Кэрри,
Где цыплят своих бедовых кормит в море тётка Кэрри,
Прощай!»
Песенка доносилась из распахнутого по случаю солнечной погоды иллюминатора. Барон Греве  потянулся – с удовольствием, хрустнув суставами, закинув руки на белоснежную, отделанную кружевами, подушку – и покосился вправо. Прелестная головка Камиллы покоилась тут же – каштановые кудри рассыпаны по подушке, розовое ушко выглядывает из-под спутанных кудрей, так и манит… Новоиспечённая баронесса отдыхала после бурной, полной амурных утех, ночи.
Вот и пусть отдыхает. «Луиза-Мария» возвращается в Остенде после короткого рейса к берегам Дании, предпринятого ради пробы машин, прошедших после недавнего драматического плавания в Индийский океан полную переборку и частичную модернизацию. И у законного владельца пароходной компании (неважно, что она досталась ему в качестве приданого жены), конечно, полно дел. Покойный первый супруг Камиллы, прежний владелец парохода, и сам был когда-то капитаном, только не в военном флоте, а в торговом. Так что команду не удивит, что и новый хозяин не гнушается спускаться в кочегарки, часами пропадает в машинном отделении, забирается в угольные ямы, а в промежутках между этими занятиями - подолгу стоит на мостике рядом с шкипером, достопочтенным мсье Девиллем. И уж конечно, все помнят, как новый хозяин «Камиллы» впервые появился на борту. Случилось это посреди Индийского океана, когда русский рейдер «Крейсер» остановил пароход, идущий в Карачи с трюмами, полными ящиками с винтовками, патронами и прочей воинской амуницией. Этот  груз безусловно, попадал под определение военной контрабанды – Россия на тот момент уже несколько месяцев находилась в состоянии войны с Британской Империей, так что судно ждала судьба весьма незавидная. Но командир русского клипера пожалел «Луизу-Марию» - рука не поднялась топить белоснежную красавицу. С элегантными, почти гоночными обводами, сильно наклонёнными к корме мачтами, она больше походила на частную яхту, нежели на коммерческое судно -  и только широкие люки трюмов да грузовые тали, свисающие с нижних реев, выдавали её назначение. «Мой покойный супруг, – рассказывала мадам Камилла юному русскому мичману, поставленному во главе  призовой команды,  - строил «Луизу-Марию» как особое судно. Он заявил,  что на её борту никогда не будет кирпича, цемента, угля, железнодорожных шпал и рельсов, бочек с машинным маслом, деталей машин – всех этих необходимых, но унылых атрибутов цивилизации. И действительно, «Луиза-Мария» всегда брал особые грузы: ценные сорта дерева, животных, хлопок, фрукты, пряности, ткани, почту. И только в этом, несчастливом рейсе, в трюмах её оказалось оружие и амуниция, предназначенные для британской армии…
Итак, «Луизу-Марию» было решено не топить. Ценный «трофей» под командой Карла Греве (очаровательная «пленница» к тому моменту уже успела вскружить юному мичману голову) сопровождал  «Крейсер» в авантюрном рейде к берегам Индии, где русские моряки высадили на берег мятежников-сипаев, освобождённых ранее из каторжной тюрьмы на Андаманских островах и вооружённых винтовками, позаимствованными из трюмов «Луизы-Марии». Так что, оружие всё же попало в Индию – правда, совсем не к тому, кто был указан в  контарсаменте в графе «получатель»… 
После этого, к величайшему удивлению шкипера, мсье Девилля русские отпустили «Луизу-Марию». Но это вовсе не обрадовало хозяйку парохода: мадам Камилла заперлась в своей роскошной каюте, а в те редкие моменты, когда она появлялась на палубе (всякий раз в сопровождении Лиззи, своей горничной-мулатки) глаза её предательски блестели.  А уж когда по телеграфному проводу в Аден, куда «Луиза-Мария» зашла ради мелкого ремонта, доставили известие о гибели русского клипера в схватке с британской эскадрой у берегов Занзибара, женщина и вовсе три дня подряд не показывалась из каюты.
К счастью, её горе вскорости развеяла новая телеграмма. Барон Греве оказался жив. Правда, в бою он потерял кисть левой руки, но это не слишком сильно огорчило мадам Камиллу – она быстро сообразила, что боевое увечье вынудит барона выйти в отставку, а значит, появляется возможность захомутать его всерьёз и надолго. Морской офицер, немец по происхождению (ну ладно, остзейский немец, но кого в просвещённой Европе  интересуют такие подробности?), не раз отличившийся в боях, отмеченный наградами (после заключения мира на моряков пролился обильный дождь из орденов), барон с длинной родословной, идущей от рыцарей Тевтонского Ордена – великолепная партия для очаровательной вдовы, да ещё и владелицы крупной пароходной компании?
Свадьба состоялась вначале мая, после чего молодожёны поднялись на борт «Луизы-Марии» и отправилась в море. В светских гостиных Брюсселя повздыхали, посетовали на авантюрный характер мадам Камиллы - и сделали вывод, что  новоиспечённые супруги вполне стоят друг друга…
Женщина вздохнула и перевернулась на спину. При этом шёлковая простыня сползла, открыв нескромному взору восхитительную грудь, просвечивающую сквозь легчайший шёлковый пеньюар. Барон судорожно сглотнул – на мин мелькнула мысль плюнуть на назначенную на утро инспекцию рулевых механизмов парохода и вернуться на супружеское ложе. Камилла так любит предаваться любовным утехам именно по утрам, когда её тело ещё теплое ото сна, нежно-расслабленное, податливое…
Нет. Нельзя. Греве помотал головой, отгоняя соблазнительную картину, и позвонил в колокольчик. Дверь тут же распахнулась – горничная-мулатка словно того и ожидавшая, появилась на пороге каюты с подносом, на котором стоял кувшин с горячей водой и были разложены бритвенные принадлежности. Барон тяжко вздохнул, бросил прощальный взгляд на жену и проследовал вслед за Лиззи в туалетную комнату.
«А когда утихнет буря – в гости к тётке Кэрри,
Через все водовороты – к тётке Кэрри,
Где цыплят своих бедовых кормит в море тётка Кэрри,
Прощай!»
Звуки песенки-шанти по-прежнему неслись из иллюминатора. Волны, накатывающиеся с норд-оста, со стороны Скандинавии,  бились в стальную скулу парохода, машина стучавшая размеренно, успокоительно, словно хорошо отлаженный часовой механизм от лучших швейцарских мастеров, вдруг сбавила темп, задышала медленнее, переходя на холостой ход.  На палубе боцман что-то орал по-фламандски, ему вторили скрипы канатов и гулкое уханье палубных матросов, высвистанных к авралу. Шкипер Девилль, торопясь поймать свежий попутнй ветер, отдал команду ставить паруса, под которыми «Луиза-Мария» ходила немногим хуже, нежели под  раскочегаренной до полных оборотов машиной – новенькой, тройного расширения, изготовленной всего два года назад на одном из лучших заводов Англии.
Раз-два взяли! На скрипучий кабестан нажмем дружнее.
Так держать! Да подтяните, чтоб на брашпиль весь канат,
Грот поднять! Распущен стаксель, крепче принайтовить реи,
Взятку морю — ну-ка за борт, как обычаи велят!
Ах, прощай, ах, прощай, мы опять идем в моря,
К черту ром, да и девчонку прочь с колен — отплывай!
«Торопись — кричит нам ветер, — все не зря, все не зря,
Поспеши, пока попутный! Раз-два-три — не зевай!
Если снова хочешь в гости к тетке Кэрри,
Так не мешкай, собирайся к тетке Кэрри,
Где цыплят своих бедовых кормит в море тетка Кэрри
Прощай! *

* Р. Киплинг , «Якорная»

Отредактировано Ромей (18-06-2021 14:38:06)

«Привет и долгие годы жизни тебе, Гревочка, друг сердечный! Вроде, и двух месяцев не прошло с нашей прошлой встречи – а скол много всего в них уместилось! Для начала – прошу извинить меня за то, что не смог присутствовать на твоём бракосочетании; назначение моё в Триест в самый последний момент было отменено, в связи с чем сорвалась и поездка в Европу, которой я намеревался воспользоваться, чтобы посетить ваши торжества.  Что поделать, mon amie, служба. Письмо это отсылаю не обычной почтой, а с оказией – позже ты поймёшь, почему..."
Добравшись до этих строк, барон Греве пожал плечами. «Оказия» означала в данном случае дипломатическую корреспонденцию русского консула в королевстве Бельгия -  пакет из тёмно-коричневой бумаги был доставлен ему на дом посольским курьером, что, наряду с казённой  адмиралтейской печатью, подтверждало особый статус послания, весьма далёкий от дружеской переписки. С тех пор барон не раз и не два перечитал послание Остелецкого – слишком уж важными и тревожащими были содержащиеся в нём известия…
«…всё понимаю, друг мой: сладость медового месяца, новые знакомства, вхождение в высший свет, да ещё сугубо деловые хлопоты – как же, целая пароходная компания, это тебе не дежурная вахта на клипере! Однако же – памятуя о службе государевой, которая, смею надеяться, и для тебя пока ещё не пустой звук, принуждён обратиться с просьбой.  Ведомство, которое я в настоящий момент имею честь представлять, до крайности заинтересовано в том, чтобы ты изменил свои ближайшие планы и предпринял вояж – и не куда-нибудь, а к берегам южной Америки, к самым скалам Магелланова пролива, которыми мы с тобой да общим нашим товарищем Серёжкой Казанковым бредили ещё в Училище. Кстати, о Казанкове – он сейчас тоже направляется в город Новый Йорк на борту нового «Витязя», где он состоит в должности старшего офицера. Да ты, наверное, помнишь – его спускали на воду в день нашей последней встрече в Петербурге, и мы даже слышали учинённую по сему поводу салютацию. Это, скажу тебе, Гревочка, какая-то нерусская поспешность и поворотливость: всего полтора месяца прошло с момента, когда судно покинуло стапель Балтийского завода  - а его уже достроили и оснастили для первого плавания. Глядишь, и встретитесь с monsieur Казанковым; конечно, Южная и Северная Америки изрядно отстоят одна от другой – а всё же это ближе, чем от твоего Остенде или наших столичных пенатов.
Касательно поручения, которым моё начальство намерено тебя обременить. По причинам, которые должны быть тебе понятны, я не могу изложить их в этом послании. Сделаем так: в конце мая я буду во Франции, в Париже, там и встретимся. Я подробнейше тебе всё объясню, а заодно – отметим изменение твоего семейного положения, как подобает старым товарищам. Счастливец ты, Гревочка: мне-то с моими невысокими чинами ещё нескоро светит получить разрешение на брак; впрочем, пока я и намерения-то такого не имею. Что до нашего Серёжи: он, сдаётся мне, до сих пор хранит в сердце траур по ненаглядной своей Ninon, и даже недавняя военная компания не принесла бедняге душевного спокойствия; ну да Господь ему и судья и утешение.
Засим  - прощаюсь, и рассчитываю на скорую встречу. По прибытии в Париж потрудись остановиться в отеле «LE MEURICE», я сам тебя там разыщу.
P.S. Кстати, о жизни семейной –  советую, искренне советую, дружище, помозговать о том, как представить предстоящую поездку очаровательной madame Grève. Жёны – они, брат ты мой, такие, неохотно отпускают нашего брата от себя – тем более, сразу после свадьбы. Не хотелось бы, чтобы наша просьба обернулась для тебя семейными неурядицами…»

Барон дочитал письмо до конца, сложил в конверт, запер в секретер, и задумался. Совет Остелецкого, содержавшийся в постскриптуме,  был далеко не праздным: следовало, в самом деле, как-то объяснить Камилле предстоящую отлучку. Планируя бракосочетание, они собирались в начале июня отправиться в долгое свадебное путешествие на «Луизе-Марии», для того и проверяли судно после ремонта в нынешнем плавании. Теперь планы придётся менять.
Взгляд его упал на книжный, вишнёвого дуба, шкаф. На верхней полке красовались нарядные переплёты собрания сочинений  французского писателя и футуровидца Жюля Верна. Барон души не чаял в его романах, проглотил из бессчётно ещё во время учёбы в Морском Училище – и оказавшись в Бельгии перво-наперво выписал из Парижа дорогое издание в богатом коленкоровом, с  золотым тиснением,  переплёте и иллюстрациями, переложенными папиросной бумагой. Камилле же, не одобрившей увлечения супруга «низкопробной беллетристикой (её собственные слова!) он заявил, что приобрёл книги чтобы попрактиковаться во французском - благо, русские переводы он знает едва ли не наизусть.
Решение пришло сразу: если лорд Гленерван превратил свадебное путешествие на яхте «Дункан» в спасательную экспедицию – то почему бы ему, барону Греве, не совместить своё свадебное путешествие с выполнением поручения ведомства, в котором состоит Венечка Остелецкий?  В конце концов, чем шотландский аристократ лучше остзейского барона? Осталось только  найти достаточно романтический и убедительный повод, которым можно будет увлечь воображение новобрачной.  Барон задумался – недавно в одной из брюссельских газет ему попалась любопытная заметка. Тогда он посмеялся и выбросил её из головы – но теперь она может прийтись весьма кстати. Надо, решил барон, сразу по возвращении, разыскать автора, чтобы спланировать всё ещё до встречи с Остелецким в Париже.  К тому же, если верить некоторым сугубо деловым корреспонденциям, напечатанным в газетах, поездка эта может оказаться весьма полезной для семейного предприятия, в которое превратилась теперь пароходная компания, приданое свежеиспечённой баронессы Греве.
И барон потянулся к книжному шкафу, где на нижних полках хранились подшивки газет и журналов.

Отредактировано Ромей (19-06-2021 12:05:29)

- Ну, как вам наши подопечные, Вениамин Палыч? – осведомился Юлдашев. – Видел, как внимательно вы к ним присматривались, и даже поупражнялись немного за компанию…

Действительно, понаблюдав за занятиями «морских пластунов» на невиданных сооружениях из брёвен, канатов и канав с водой, Остелецкий не утерпел: спросил у надзирающего унтера, можно ли раздобыть подходящую одежду вместо морского мундира, а когда требуемое (выцветшие парусиновые шаровары и рубаху-косоворотку из ткани бледно-зелёного цвета) принесли – присоединился к очередной группе. И тут же понял, что едва в состоянии угнаться за этими ловкими, жилистыми, быстрыми, как ртуть молодцами – несмотря на то, что в Морском Училище всегда был в числе лучших и по гимнастике и по фехтованию.

После обильного обеда, поданного прямо к «учебному городку», занятия продолжились, но уже в «классах». Остелецкий по очереди посетил и «класс телеграфистов», большую палатку-шатёр, где учащиеся, устроившись за лёгкими столиками, стучали ключами, упражняясь в азбуке Морзе; и соседний шатёр, в котором на длинных   дощатых, покрытых брезентом, столах были разложены разобранные на части винтовки разных систем и неторопливый, усатый унтер объяснял «ученикам» особенности сверхметкой стрельбы и прицеливания с помощью новомодных  ружейных телескопов. Посетил он и полянку, где на присыпанных песком площадках проходили занятия по штыковому бою, французской ножной борьбе «сават» и каким-то неведомым рукопашным ухваткам с применением палок, ножей и кривых кинжалов-бебутов. Об этих последних надзирающий за упражнениями казачий урядник сказал, что бебуты являются личным холодным оружием «морских пластунов» - удобны, ухватисты и в ближнем бою позволяют при наличии, разумеется, навыка, отбиться от сабли или абордажного палаша.

- Что тут скажешь,  Александр Евгеньич? – ответил Венечка.  Впечатляет. Если бы мы всех солдат так готовили… но я понимаю, это невозможно устроить в армейских полках. Да, пожалуй, и незачем. А вот иметь в каждом  полку подобную команду – это было бы, думается мне, весьма полезно!

- Так ведь лиха беда начало, друг мой!  - весело отозвался Юлдашев. Ему явно доставляло удовольствие беседовать о «морских пластунах». - Уже решено, что лучшие выпускники этих курсов станут инструкторами при подготовке нового набора. Пока только для флота - но дайте срок, и до армии дело дойдёт. Вы мне вот что скажите:  присмотрели кого-нибудь себе в команду?

Веня кивнул.

- Есть несколько молодцов – да вот, я их фамилии в книжечку записал. Один, как вы и говорили, из Николаевского кавалерийского, трое казаков, матрос, и ещё один – тоже из юнкеров, артиллерист, бывший студент. Мне его особо рекомендовали как великого доку по взрывному делу…

- Вот и хорошо. – кивнул граф. – Вы, голубчик, уж потрудитесь , отберите ещё человек с пяток – и начинайте занятия в составе всей команды. Времени у вас две недели; в середине июня уходит корвет «Рында», отправитесь на нём. Кстати, давно собирался спросить – как у вас с испанским языком, владеете?

Остелецкий скрыл усмешку – сведения о владении иностранными языками были аккуратнейше занесены в его личное дело.

- Крайне поверхностно, Александр Евгеньич. Читать ещё кое-как могу, а вот с разговорной речью беда.

- Вот и займитесь. Я распоряжусь прикомандировать к вашей команде офицера, свободно владеющего испанским – попрактикуйтесь, да и с людьми вашими позанимайтесь – чтобы каждый три-четыре десятка самых употребительных оборотов знал. В открытом море времени довольно, чего им сидеть без дела? И, кстати…

Юлдашев сделал паузу.

- Вы тут давеча упомянули о вашем товарище по Морскому Училищу, лейтенанте Казанкове. Не исключено, что вам предстоит встретиться с ним – но не здесь, в Петербурге, а уже по ту сторону Атлантики. Так что завтра  жду у себя, в Адмиралтействе. Обсудим последние  детали  вашей миссии - и за дело. Времени у вас, почитай, совсем не осталось.