ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ
Когда Ваня с Николкой покинули дом лейтенанта Никонова, на часах было уже почти три. Немного посовещавшись, мальчики повернули в сторону Лубянки. Путь их лежал через Старую площадь, между Ильинкой и Никольской; по одну сторону высилась Китайгородская стена, а по другую – ряд высоких домов, отданные, похоже, под торговые помещения; во всяком случае, нижние этажи их, все, как один, лавками с готовым платьем и обувью.
Все пространство Старой площади, прихватывая сюда и часть Новой, между Варваркой и Ильинкой, занимала одна грандиозная толкучка – она начиналась с убогих лавочек, прилепленных к Китайгородской стене, (где по заверениям Николки во всякое время скупали краденое), и продолжалась дальше, рядами навесов, шалманов, сараюшек, а то и вовсе расставленных рядами прилавков под легкими щелястыми навесами.
Торговали здесь все больше готовым платьем, причем самым наидешевейшим: шубами, поддевками, шароварами или пальто, а так же мешковато сшитыми сюртучными парами – на простого покупателя. Кое-где был, впрочем, и товар с претензией на шик – Николка презрительно назвал эти изыски местного высокого стиля «модьё», заявив, что сшито все это здесь же, теми же мастерами, что кроили армяки для извозчиков да поддевки для сухаревских приказчиков.
На Ваню вся эта бурная рыночная жизнь производило гнетущее впечатление. Он-то помнил Старую площадь парадно-строгой, тихой, загадочной, овеянной величественной славой имперских учреждений, обосновавшихся в выстроившихся вдоль нее монументальных постройках; а здесь – ну прямо «Черкизон», только конца 19 века. Сам Ваня не застал разгула дикого предпринимательства 90-х и судил о грандиозных московских вещевых рынках лишь по рассказам отца; но впечатление было совершенно то же. Разве что - в 90-х годах 20-го века лотки были завалены продукцией, произведенной узкоглазыми рабочими, одетыми в одинаковые синие, хлопчатобумажные робы, и горбящимися за дряхлыми швейными машинками под портретами Председателя Мао; а сотней годов раньше место скверного китайского ширпотреба занимали горы тряпья, сшитого и перешитого босоногими, спивающимися портными, ютящимися в каморках и подвалах расположившегося неподалеку от Старой площади Хитрова рынка. Качество, впрочем, осталось неизменным – и там и там покупатель приобретал гнилой, дурно сшитый товар, название которому было одно и то же– «хитровский пошив» да «Китай».
А какой здесь стоял крик! У многих лавочек имелись самые натуральные зазывалы – и они, отрабатывая хозяйскую копейку, старались изо всех сил, не щадя ни своих голосовых связок, ни ушей публики:
-Шелк, атлас, канифас, весь девичий припас! –
- Платья венчальные, для вдов трауры печальные, для утехи любовной не вредные – кринолины проволочные медные! –
- Для мадамочки-супруги – ломовые подпруги на шелковой подкладке, на шерстяной байке! -
- Пальтецо не угодно ли, на меху гагачьем, с шелухой рачьей? –
Услышав эту кричалку, Ваня невольно рассмеялся – нет, определенно, некоторые вещи за эти годы ни чуточки не изменились! Разумеется, Москва 2014-го года разительно отличалась от столицы времен 90-х - но скверные, криво сшитые китайские пуховики, наверное, навсегда останутся в памяти любого москвича, как символ дешевых азиатских шмоток.
А рядом надрывал глотку другой детина; товар был представлен тут же – на мостовой, возле лавки стояла крепко сбитая деревянная кровать, на которой горой были навалены подушки и перины:
- У нас без обману, материал без изъяну, имеем подушки пуховые, кровати деревянные, ольховые! –
Ваня, проходя мимо рекламируемого товара, скосил глаза массивное «ложе». Справедливости ради, мальчик признал: прошедшие 130 без малого лет явно не пошли на пользу технологии мебельного производства в том, что касалось надежности; этой продукцией московских мебельщиков, при желании, можно было вышибать ворота, а уж как составная часть баррикады она и вовсе была бы незаменима – этдакий сплошной массив дерева не всякая пуля прошибет.
Причем, здешние «рекламщики» явно не ограничивались повторением своих разухабистых слоганов – на глазах мальчиков, один из зазывал, пригляделся к дурно одетому господину, ( судя по поношенной шинели, чиновнику скромного классного чина) - и, встав у него за спиной в картинную, руки в боки , позу, неожиданно заорал:
- Стул казенный, штаны свои, штрипки дарёные! –
Народ вокруг зашелся хохотом, а несчастный чиновник вздрогнул, затравленно огляделся и поскорее ретировался из опасного места.
Впрочем, ребятам было не до того, чтобы глазеть на причуды этой самой грандиозной из московских толкучек; наоборот, они старались как можно скорее миновать это скопище народа, прилавков, амбарчиков и бродячих собак самого зловещего вида.
Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
