Глава девятнадцатая
Когда Ваня с Николкой покинули дом лейтенанта Никонова, на часах было почти три. Посовещавшись, мальчики повернули в сторону Лубянки. Путь их лежал через Старую площадь, между Ильинкой и Никольской; по одну сторону высилась Китайгородская стена, а по другую – ряд домов, отданных под торговые помещения; нижние их этажи были забиты лавками с готовым платьем и обувью.
Все пространство Старой площади, прихватывая сюда и часть Новой, между Варваркой и Ильинкой, занимала одна грандиозная толкучка –начиналась она с убогих лавочек, прилепленных к Китайгородской стене, (где по заверениям Николки во всякое время скупали краденое), и тянулась дальше, рядами навесов, шалманов, сараюшек и прилавков под легкими щелястыми навесами.
Торговали здесь все больше готовым платьем, причем наидешевейшим: шубами, поддевками, шароварами или пальто, а так же мешковато сшитыми сюртучными парами – на простого покупателя. Кое-где был, впрочем, и товар с претензией на шик – Николка презрительно назвал изыски местного высокого стиля «модьё», заявив, что сшито все здесь же, теми же мастерами, что кроили армяки для извозчиков да поддевки для сухаревских приказчиков.
На Ваню эта бурная рыночная жизнь производило гнетущее впечатление. Он-то помнил Старую площадь парадно-строгой, тихой, загадочной, овеянной величественной славой имперских учреждений, обосновавшихся в выстроившихся вдоль нее монументальных постройках; а здесь – ну прямо «Черкизон», только конца 19 века. Сам Ваня не застал разгула дикого предпринимательства 90-х и судил о грандиозных московских вещевых рынках лишь по рассказам отца; но впечатление было совершенно то же. Разве что - в 90-х годах 20-го века лотки были завалены продукцией, произведенной узкоглазыми рабочими, одетыми в одинаковые синие, хлопчатобумажные робы, за дряхлыми швейными машинками под портретами Председателя Мао; а сотней годов раньше место скверного китайского ширпотреба занимали горы тряпья, сшитого и перешитого босоногими, спивающимися портными, ютящимися в подвалах расположившегося неподалеку от Старой площади Хитрова рынка. Качество, впрочем, было тем же самым – и там и там покупатель приобретал гнилой, дурно сшитый товар, название которому было – «хитровский пошив» да «Китай».
А какой здесь стоял крик! У многих лавочек имелись самые натуральные зазывалы – и, отрабатывая хозяйскую копейку, они старались изо всех сил, не щадя ни своих голосовых связок, ни ушей публики:
-Шелк, атла́с, канифа́с, весь девичий припас! –
- Платья венчальные, для вдов трауры печальные, для утехи любовной не вредные – кринолины проволочные медные! –
- Для мадамочки-супруги – ломовые подпруги на шелковой подкладке, на шерстяной байке! -
- Пальтецо не угодно ли, на меху гагачьем, с шелухой рачьей? –
Услышав эту кричалку, Ваня невольно рассмеялся – нет, определенно, некоторые вещи за сто с лишним лет ни чуточки не изменились! Разумеется, Москва 2014-го года разительно отличалась от столицы времен 90-х - но скверные, криво сшитые китайские пуховики, наверное, навсегда останутся в памяти любого москвича, как символ дешевых азиатских шмоток.
А рядом надрывал глодку другой детина; товар был представлен тут же – на мостовой, возле лавки стояла крепко сбитая деревянная кровать; на ней горой были навалены подушки и перины:
- У нас без обману, материал без изъяну, имеем подушки пуховые, кровати деревяные, ольховые! –
Ваня, проходя мимо рекламируемого товара, покосился на масивное «ложе». Справедливости ради, пришлось признать: за прошедшие 130 без малого лет явно не пошли на пользу технологии мебельного производства в том, что касалось надежности; этой продукцией московских мебельщиков, при желании, можно было вышибать ворота, а уж как составная часть баррикады она и вовсе была бы незаменима – этдакий сплошной массив дерева не всякая пуля прошибет.
Причем, здешние «рекламщики» явно не ограничивались повторением своих разухабистых слоганов – на глазах мальчиков, один из зазывал, пригляделся к дурно одетому господину, (судя по плохонькой шинели, чиновнику невеликого классного чина) - и, встав у него за спиной в картинную, руки в боки , позу, заорал:
- Стул казенный, штаны свои, штрипки дарёные! –
Народ вокруг зашелся хохотом, а несчастный штафирка вздрогнул, затравленно огляделся и поскорее ретировался из опасного места.
Впрочем, ребятам было не до того, чтобы глазеть на причуды этой самой грандиозной из московских толкучек; наоборот, они старались поскорее миновать это скопище народа, прилавков, амбарчиков и бродячих собак.
- Вот видишь, а ты не хотел идти к лейтенанту! – на ходу упрекал товарища Николка. Ничего он и не заподозрил, и вообще – очень интересный господин. Вон, книг у него сколько, и шпаги на стенах какие, старинные! –
- Да, интересный, кто бы спорил, - хмуро соглашалсяя Ваня, озираясь на совершенно хитровского типа, пристроившегося в нише стены. Сам тип не обрашал на мальчиков никакого внимания; выставив ногу в драном лапте, и потряхивая перед собой плошкой с парой медяков, он заунывно тянул что-то жалостливое.
- Только он не просто интересный… а, скорее, интересующийся. Когда мы уходили, я случайно увидел в зеркале, как он нам вслед смотрел, – думал, что мы его не видим; оч-чень заинтересованный был взгляд у господина лейтенанта. А казалось бы – что ему два гимназиста? Подумаешь, фигуры, было бы на кого смотреть… -
- Зато вон какой альбом ты у него выменял, - не уступал Николка.
- Это точно, - и Ваня, в который уже раз, достал из сумки полученный от лейтенанта альбом. На выцветшей матерчатой обложке было оттиснуто золотыми, некогда, буквами: «Картинки вступления Русского Императорского Воинства в Париж, в марте 1814 году от рождества Христова».
Ваня раскрыл свое приобретение. На первом же листе, хитрой славянской вязью, в окружении многочисленных виньеток, пушек, знамен и античных воинственных богов, красовались слова из манифеста Александра 1-го:
«Победоносное воинство наше, которого храбрость и прежде, даже и в самые отдалённейшие времена, всему свету была известна… ныне новыми подвигами своими не токмо Отечество своё, но и всю Европу спасло и удивило».
Далее следовали изящные миниатюры – виды города Парижа, со вступающими в него колоннами александровских гренадер; русские офицеры на бульварах; казаки, купающие коней в Сене – полуголые, усатые, они весело улыбались выглядывающим из-за угла миловидным, испуганным француженкам…
Ваня вздохнул, и закрыл альбом:
- Пожалуй, оставлю-ка я его себе. Где еще такую красоту сыщешь? Раритет, что ни говори. А вообще-то, у нас тут, куда ни плюнь, одни раритеты... – и мальчик снова озабоченно почесал переносицу.
- Да что тебе снова не так? – не выдержал Николка. – И альбом получили, и карточки твои поменяли! Мало того – лейтенант сверх альбома, денег предложил. Сколько там, 17 рублей? Сумма-то немаленькая.. -.
- 16 с полтиной. – И Ваня похлопал себя по карману тужурки. Там весело звякнула горсть монет, полученная от щедрого лейтенанта. – Еще бы он не предложил – где бы он еще такие открытки взял? Я, к твоему сведению, всю начь по сетке лазил, картинки искал. Потом еще полдня верстал. А бумаги для фото-печати сколько извел – жуть! Это, по твоему, ничего не стоит? –
Тут Ваня несколько покривил душой. Он, и правда, довольно долго выискивал в интернете картинки с подходящими сюжетами – пока не набрел на какой-то импортный ресурс, буквально заваленный скриншотами самого разного содержания. В основном, там были кадры из старых американских фильмов - отряды «федеральной кавалерии» на галопе, окруженные индейцами караван поселенцев. Повозки, сдвинутые в круг, скачущие краснокожие, поселенцы в стетсоновских шляпах и с винчестерами… короче, все атрибуты вестерна.
На этом поиски и окончились. Ваня до трех утра качал с найденного сайта все картинки подряд, а потом еще несколько часов всталял изображения в заранее отобранные старомодные рамки и прилаживал оборотные стороны, соответствующие реальным открыткам 19-го века; из сканы удалось найти в Интернете. Благо - без надпечатанных марок. В итоге, к Никонову мальчики явились, имея в запасе около полутора сотен самых разнообразных «открыток» невероятно высокого, по местным меркам, качества.
Смущало Ваню одно. Памятуя о том, что лейтенант, при знакомстве в лавочке букиниста на Сухаревке, рассказал мальчикам о своем увлечении военно-морской тематикой, Ваня собирался хотя бы часть открыток выдержать в этом стиле. Однако, идея распечатывать батальные полотна Айвазовского и голландских мастеров его не привлекла – мальчик логично предположил, что репродукции этих картин здесь и без него имеются в избытке. Так что он надергал десятка два кадров из каких-то исторических фильмов про сражения броненосцев времен войны Севера и Юга, а так же , сюжеты, посвященные бою перуанского монитора «Гуаска́р» с британскими «Шахом» и «Аметистом». А напоследок - добавил полтора десятка эффектных скриншотов из какого-то японского фильма про войну то ли с Китаем, то ли с Кореей. Скриншоты эти Ваня отыскал на форуме любителей японского кино – и, если судить по комментариям, война эта состоялась то ли в 1870-м, то ли в 1877-м году. Так что мальчик использовал эти материалы с легким сердцем – ведь здесь война эта уже случилась, так что опасаться было нечего. Особенно привлекло Ваню то, что по нижнему обрезу скриншота шла красивая и непонятная надпись японскими иероглифами; фильм был с субтитрами.
Но сегодня Ваня заметил, как переменился в лице лейтенант, увидев открытки, слепленные на основе этих кадров. Точнее, сначала заинтересованно всмотрелся в открытку; потом на лице моряка появилось легкое недоумение, а потом… он словно бы отшатнулся от карточки - и переменился в лице. И еще, Ваня запомнил острый, и совсем не дружелюбный взгляд, который бросил на него лейтенант. Длилось это всего мгновение, после чего Никонов справился с собой и вернулся к обычному своему иронично-добродушному тону. Но Ване запал в дущу тот взгляд – и теперь маличик гадал, чем же он был вызван?
А Николка тем временем наслаждался жизнью. Майский день был великолепен, тщательно составленные планы выполнены, причем – в полнейшем объеме; воробьи весело скакали по мостовой, мимо тарахтели по брусчатке пролетки, а на углу бульвара маячила бочка с ледяным квасом – ну что, скажите на милость, еще желать от жизни? Вот мальчик и подпрыгивал на ходу, вспоминая о визите к Никонову и пытаясь приободрить своего так некстати захандрившего товарища.
А Ваня, тем временем, и сам отвлекая от мрачных мыслей:
_ Слушай, Нико́л, помнишь, ты рассказывал о каком-то оружейном магазине? Ну, когда мы только сюда добирались? –
Гимназист кивнул:
- Это тут, совсем рядом, на Никольской! Хочешь, пойдем, покажу? –
Ваня задумался. Не то, чтобы вырученные 16 рублей с полтиной ему карман, требуя потратить неожиданную прибыль. Но, с другой стороны, положить в карман собственный, НАСТОЯЩИЙ револьвер, заряженный БОЕВЫМИ патронами а не пластиковыми шариками…
То, что в любой оружейной лавке или в охотничьем магазине можно было невозбранно, приобрести любое выставленное там оружие, казалось Ване совершеннейшей дичью. Мало того – оружие мог купить кто угодно, не предъявив при этом ни единой бумажки! Когда отец в первый раз упомянул об этом, Ваня рассмеялся, решив, что его разыгрывают. Однако тот и не думал шутить – законы Российской империи никак не ограничивали права любого человека приобрести в собственность любое оружие, хоть холодное, хоть огнестрельное, хоть боевое, хоть охотничье. Газеты, выходившие в крупных городах, пестрели рекламой оружейных магазинов; вежливые, лощеные приказчики всегда были готовы подобрать по требованию клиента и тульскую двустволку и револьвер заокеанский «коровьих мальчиков» – платили бы деньги.
Так что Ваня, не раздумывая долго, согласился. А что? Деньги в кармане имелись, отца с его разумными, но такими порой занудными нравоучениями рядом не было, а до лучших оружейных магазинов Москвы – рукой подать. Право же, о чем тут еще думать?
Отредактировано Ромей (22-04-2014 00:35:31)