9. Дубина народной войны
Ополченцев - «ратников», как назвал их прапорщик Леонтович - было трое. Двое волокли носилки с раненым стрелком, третий шагал рядом. Ратники охотно взялись проводить ребят до обоза - «до вагенбурга», как непонятно выразился старший по команде. Это был осанистый дядька с аккуратно подстриженной бородой, одетый, как и другие ополченцы, был одет в серый суконный кафтан и такие же шаровары. На голове - высокая шапка с большим латунным крестом, на котором выбита надпись: «За Вѣру и Царя» и вензель: буква «А» с римской единицей и императорской короной наверху. Через плечо перекинута объёмистая холщовая сумка.
За поясом у ратника торчал длинный пистолет, богато украшенный перламутром. На плече он волок то, что ребята издали приняли за мушкет со штыком. Но оказалось, что это деревянный дрын, которому зачем-то придали вид ружья с прикладом. Ни ствола, ни замка не было в помине; вверху дрын заканчивался стальным острием самого зловещего вида - то ли копьём, то ли рогатиной.
Носильщики тоже были вооружены, но их арсеналы оказались поскромнее. У переднего из-за кушака торчал плотницкий топор, а вот задний щеголял подозрительно знакомым предметом...
- Смотри... - прошипел Мишка. - Вон у того, рыжего - у него что, бейсбольная бита?
Витя пригляделся. Точно, бита и есть, только покороче обычной. Толстый конец «биты» венчает гранёная чугунная насадка, в железной рукояти - дырка, через которую зачем-то пропущена скоба с крюком.
Ребята гадали, что за спортинвентарь таскают московские ополченцы, а те не обращали на новых попутчиков ни малейшего внимания. Двое из них - тот что с пистолетом, и носитель загадочной биты - были заняты препирательствами. Третий по большей части молчал, хмуро поглядывая на спутников.
- Вы, брадобреи, народ известный! - говорил битовладелец. - Сплошь чёртовы ухваты, из аду головешки таскаете, и не обожжётесь!
- Дярё-ёвня - насмешливо отвечал пистолетчик. - Даром, что уж который год сидишь в Охотном ряду при лабазе, а всё понимания нету. Как был дярёвня, та и помрёшь! Наше дело тонкое, деликатное, мы к людям заботу имеем.
- Знаем, мы ваши заботы! Кум у меня, в Тверской части околоточным, так он жалился, как опосля вашего бритья прыщами пошел! Уж он как маялся, горемыка, одного льняного масла сколько извёл...
- А неча ему, охальнику, чужеяду, безденежно бритье наводить! - огрызнулся ратник. - Конешно, когда приходит даромовое зеркало*, я бритву прямо держу, чтобы щека в раздражение пришла. Ничо, помается, поостережётся вдругорядь! Мало что ль, нашего брата на Сретенке, пущай вон, к другим идёт...
Витя шагал рядом с ополченцами и силился понять, о чём идёт речь. Выходило не очень - слова были знакомые, но смысл беседы то и дело ускользал. Ратник - судя по всему, брадобрей, то есть парикмахер на старинный лад, - заметил его недоумение:
##* Дармовое зеркало - бесплатный клиент, городовой, околоточный, староста и прочее мелкое начальство.
- А вы, видать, наших разговоров не понимаете? Не из московских? А дозвольте узнать, как ваше святое имечко?
Узнав, что случайные спутники - британцы, «парикмахер» изрядно удивился:
- Энто как же вас занесло в наши палестины? Теперь понятно... Небось, токмо по аглицки говорить приучены?
О том, что минуту назад ребята поздоровались с ними на чистом русском языке, брадобрей уже забыл. Забавно, подумал Витька, а ведь прапорщик Яковлев сетовал, что русские с пиететом относятся иностранцам? Похоже, это верно только для дворян, а на простой люд не очень-то распространяется.
Ополченец немедленно подтвердил эту мысль:
- Вы, аглицкие немцы, люди чудные. Сколько я вашего брата на Кузнецком повидал - слов самых простых не понимаете, лопочете не по нашему, всему дивитесь, быдто полудурки какие. Оно и понятно - поживи на острове, не таким сделаешься!
Витька немеденно вспомнил, как в школе принимали делегацию из английского колледжа. Завучиха, весьма продвинутая дама, работавшая по программе обмена с неким российско-британским университетом, не знала, как угодить высоким гостям - улыбалась подобострастно, поддакивала - по-английски, разумеется. А тут - «полудурки», «лопочут»... никакого почтения к представителям самой культурной нации!
- Мы люди особые. - не умолкал «парикмахер». - На все руки мастера, оттого нас и выделили. Начальство уважило, в санитары произвело, о как! Потому - понятие имеет: ежели надо, мы и гостью приветим, пиявицу, значить поставим. Можно склад хозяйский потрепать - это ежели живот от газов вздует, разминаем. Надо - кровь отворим, надо - копыта сравняем, это по нашенскому, мозоли срежем на ступнях. Кишки, опять же, лудить*, зубы драть. Вот и выходит, что самое наше место при гошпитали. Вот, лекарскую сумку выдали!
##* Кишки лудить - лечить боли в кишечнике.
И с важным видом похлопал поэтому атрибуту своей должности.
Ничего удивительного, подумал Витька, что «парикмахер», как смыслящий в медицине человек, назначен старшим санитарной команды. Он и рану промыть может, и перевязать, и наскоро сложить раздробленную ногу в лубки. Другие такими навыками не обладают. Ратник с «битой» рассказал, что пошёл в ополчение из охотнорядских сидельцев - он был то ли сторожем, то ли приказчиком при лавке, торгующей съестным. А его загадочное оружие оказалось безменом, простейшими весами, на каких в лавке взвешивают товар. «Сиделец» охотно делился секретами своего ремесла:
- Вот, извольте, объясним. Крупу досыпать надо себе на пользу - на весах. Мясо можно за косточку в большом куске придержать. Алтын какой-нибудь, а сколько из всего напрыгает! Тут и греха нет, зато товарец лучший дадим!
Ребята рассмотрели таинственный артефакт. На железной рукояти выбиты поперечные бороздки разной длины - отсчитывать вес, как пояснил владелец весов. Гранёная чугунная насадка заменяет гирю; к крючку на другом конце подвешивают товар. Безмен удобно лёг в ладонь - солидная штука, тяжёлая, ухватистая.
- Самое милое дело, при нашей-то должности! - разливался лабазный сиделец. - Слыхали, небось, загадку: «у деда под крыльцом висит дубина с кольцом, налита свинцом»? Безмен - он под рукой завсегда, а ежели тать ночью залезет, я его враз успокою. И хранцузу голову расшибу, невелика хитрость!
И засмеялся, широко разевая рот.
Третий оказался крепостным из подмосковного сельца. Он трудился в оранжереях барина: выращивал цветы, а по пятницам возил их в Москву, по заказам знатных господ, украшать залы к приёмам и балам. Крестьянин стеснялся своих бойких товарищей, отмалчивался. Рассказал только, что «барин, как вышел царский манихвест*, не медля ни дня, велел и дворовым мужикам, и деревенским, кто охоту имел, вступать в казаки».
##* Манифест Александра I о сборе внутри государства земского ополчения. 6 (18) июля 1812 г.
«Казаками», оказывается, называли крепостных подмосковных крестьян и городских обывателей, набранных в пешее ополчение. Оружие для них закупило московское купечество; начальниками полков поступали дворяне, из числа тех, кто не состоял на военной службе. Здесь, на Бородинском поле, до двадцати тысяч Московского и Смоленского ополчения; перед сражением ратники копали траншеи, возводили редуты и флеши, а в день битвы им было велено собирать и выносить раненых.
- А начальствует над московскими ратниками их сиятельство граф Ираклий Иванович Морков. - объяснил брадобрей. - Цельный енерал, ишшо при Ляксандре Васильиче Суворове получил Егория*, за Очаков. В почтенных уже годах, но храбёр!
##* Орден Святого Георгия, высшая военная награда Российской империи.
- А вы в бой ходили? - поинтересовался Мишка. - Или только раненых таскаете? Нет, я понимаю, дело это нужное, но все же - вон, у вас оружие, и начальник, сами говорите, боевой...
- Ходили, говорят, наши, московские, в атаку возле деревни Утица. - ответил охотнорядец. - Под командой самого енарала Моркова. Хранцузов побили - страсть. А нас пока к санитарному делу приставили. Но ничо, начальство велит - пойдём в сечу и в грязь лицом не ударим. Оружие, небось, имеется!
- Какое это оружие-то? Барахло ломаное, почитай с позапрошлого царствования в амбары свалено! Пики да сабли ржавые, один мушкет на пять душ - куды ж это? Кузнецы по всей Москве рогатины ладить приставлены, а то б и вовсе пошли с пустыми руками...
И брадобрей пренебрежительно подкинул в ладони своё «ружьё».
- Пороху, мушкетов мало, а какие есть - стрелять не годятся. Куды ж с ними? Кто смог - сам обзавёлся ружьишком или пистолью...
И любовно погладил рукоять инкрустированного пистолета у себя за поясом.
- Енто я на Сухаревке купил, с турецкой войны привезённый. Ничо, стрелит хорошо.
- Тока он его зарядить не умеет - ухмыльнулся охотнорядец. - Вчерась возился-возился, весь порох раструсил, а пистоля пшикнула и всё! Поди, хранцуза тем пшиком напугай!
- Так на государевой службе науку батогами вбивают! - отозвался ополченец. - Видал я пехоцкие учения на плацу, возле Лефортовских казарм: «Полку сдуй!» да «патрон скуси», да «заряд прибей...» . Енто только накушавшись гороху запомнишь, а капралы, небось, сразу в рыло кулачищем лезут, ежели попутаешь. Не-е-е, не надо нам таких наук! Мне вон, пистолю знакомец зарядил, ратник, из егерей. Он сам охотник, с ружжом ловко управляется...
- Побитых воинов таскать - дело самое богоугодное. - подхватил лабазный сиделец. - Говорят, у хранцузов кого поранят - тот так и лежит, где упал, али в тыл ползёт, а остальные через его перешагивают, как через собаку какую. Их, болезных, копытами да колесьями пушечными и давят. Редко который доползёт до лазарету, и там кончится...
- Нашёл, кого жалеть! Оне, небось в Бога не веруют, в церквы не ходят. - Вот поделом вору и мука.
- Оно конешно. - согласился охонорядец. - Но всё живое дыхание, тварь божья...
- А неча без спросу на расейскую землю являться! Кто ихнего анператора Бонапартия сюды звал? Небось, у нас свой царь есть, Богом помазанный, нам чужих не надо!
Раненый стрелок на носилках заворочался, захрипел:
- Ой, не могу, родненькие, худо мне. Водицы испить дайте, а то помру...
Носильщики остановились, ратник наклонился к раненому с манеркой. Жестяное горлышко застучало о зубы, забулькала вода.
- Ты потерпи, страдалец... - тихо увещевал солдата брадобрей. Ишшо самую малость иттить осталось - во-о-он за кустиками ужо вагенбург. А там взгромоздим тебя на телегу, на соломку, шинелю подстелим - и езжай себе в гошпиталь. Коли Господь сподобит, выздоровеешь. А помрёшь - так батюшка вчерась говорил, что пострадавшие за отечество враз к праведникам в рай попадают!
Стрелок жадно хлебал воду. Ополченец дождался, пока он напьётся, хозяйственно обтёр горлышко манерки и повесил её на плечо, рядом с лекарской сумкой.
- А вы, чего встали? - прикрикнул он на носильщиков. - Давай, скорым шагом, неси пораненого героя! Да легче, храпоидолы, не видите - мучается человек, томно ему...
Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
