Кавалерийский отряд - сорок сабель под командой штаб-ротмистра Богданского - стоял в рощице на краю большого поля. Вдали, за речкой, за ивняком и торчащими то там то сям стожками, высилась колокольня села Вохна. Всего пару часов назад куринское воинство служило там молебен, а сейчас в селе осталось всего с полсотни мужиков. Все, как один, безоружные - «воинские орудия» заранее попрятаны по амбарам и сеновалам.
«Важная выдумка» Курина не отличалась изысками: неприятеля следовало пропустить в село а потом обрушиться на него с двух сторон. Для этого конные под началом Егора Стулова отошли за деревню Меленки, а пешие, над которыми начальствовал Иван Чушкин, укрылись в лесистом Юдинском овражке. Во всех частях прокричали приказание: без команды сражение не начинать, сидеть тихо, ждать.
Однако, начальник французского авангарда оказался не так прост. Заняв около двух часов пополудни деревеньку Грибово, он выслал к селу Вохна два эскадрона. Первый встал на околице, второй вместе с обозными телегами зашёл в село, и командир через переводчика потребовал старосту. На зов вышел сам Курин.
Разговор не затянулся. Французский офицер стал требовать муки, круп, овса, обещая сполна за всё заплатить. Курин же, прикинув численность гостей, приободрился: полсотни кавалеристов в селе, да ещё столько на околице - о чём говорить, когда в засаде ждут, помимо сорока сабель ротмистра Богданского, ещё пять с лишком тысяч! Зашедших в село похватали и повязали, лишь десятка два отмахались саблями от кос и прорвались к своим. Куринцы кинулись потрошить телеги; со стороны поля, наперерез отступающим неслись с визгом и улюлюканьем стуловцы.
От неминуемого плена французов спасла пехота, скорым шагом выдвинувшаяся из Грибова. Крестьянская конница откатилась назад при первом ружейном залпе; Курин же, увидав свою ошибку, стал лихорадочно выстраивать рати. Численный перевес был на стороне ополчения, но с левого фланга уже выкатывались орудийные запряжки, а дальше разворачивалась шеренга вюртембергских конных егерей. Разозлённые потерями - из попавшего в засаду эскадрона ушли едва две дюжины - французы собирались атаковать вдоль дороги, опрокинуть пеших ратников и войти в село. Но сначала, следовало поприветствовать лапотные дружины французской картечью.
Командир батареи нисколько не сомневался, что после первого же залпа противник кинется врассыпную. И тогда начнётся самое страшное для пеших в чистом поле - рубка бегущих. Вюртембержцы - отменные рубаки, кавалерийская сабля образца 1803-го года рассекает тело от ключицы до пояса...
Остаётся лишь гадать, почему французский полковник не позаботился о фланговом охранении. Может, дело в том, что раньше стычки с куринцами происходили в деревнях, в засадах, и ни разу - в чистом поле? А вернее всего, он попросту презирал противника - этих пейзан с вилами и косами - и не счёл нужным принимать обычные при таком раскладе меры предосторожности.
За что и поплатился.

Штаб-ротмистр приподнялся на стременах:
- Пора! Трубач, «марш-марш»! Орудие - вперёд!
Лёха крутанул газ и «Днепр» рванул с места. Витька вцепился в лафетный ящик, мечтая только, чтобы тяжеленный сундук не переломал ему ноги. За мотоциклом подскакивала на кочках гаубица; шагах в пятидесяти позади галопом шли кавалеристы Богданского.
Витьке было не до тактических соображений. Он видел только прыгающую вверх-вниз стерню, клубы дыма, застилающие неприятельскую батарею, огневые столбы, то и дело выкидывающиеся из пушечных жёрл и синие фигурки, деловито суетящиеся возле орудий. Триста метров... двести... кавалерия отстала, скрылась в рощице... сто пятьдесят метров... Неужели не заметят?
Анисимыч хлопнул Лёху по плечу - пора! Тот резко вывернул руль, заставив мотоцикл описать вираж. Витька кубарем слетел с коляски, а казак уже стаскивал на землю плетёный короб с дополнительными картечами.
- Што стоишь? - прохрипел он. - Давай, берись, матушку твою не туды...
И выдал такой загиб, что Витька даже рот открыл. Куда подевалась недавняя благость?
Впрочем, сейчас точно не до неё. Номера ухнув, приподняли хобот. Лёха подал «Днепр» назад, соскочил и оскальзываясь на траве, кинулся к орудию, на ходу чиркая зажигалкой. Фитиль на конце пальника никак не хотел разгораться и Лёха изо всех сил дул на него.
Анисимыч присел у орудия, повернул горизонтальный винт, прищурился.
- Пали!
Номера отскочили; Лёшка, сделав отчаянное лицо, вжал тлеющий фитиль в затравку. Гаубица ударила так, что уши у Витьки заложило, в глазах поплыли разноцветные круги. Орудие отскочило назад, выбросив столб вонючего дыма.
- Накати!
Номерки навалились на колёса, возвращая гаубицу на место.
- Банить!
Дымная пелена поредела, открыв цель - французскую батарею. Граната лопнула шагах в десяти от зарядного ящика, недолётом. У крайней пушки засуетилась прислуга, пытаясь развернуть орудие навстречу невесть откуда взявшимся русским.
- Да банить жа, тудыть тебя..! Шо раззявился, стервь?
Мальчик неумело сунул щётку банника в ведро. Ствольный канал у гаубицы ступенчатый - сначала надо пробанить мокрой щёткой внутренний, узкий, предназначенный для порохового заряда, и только потом обработать широкий, «бомбовый». Витька знал, что схалтурить в этом деле нельзя - оставишь в стволе тлеющие обрывки картуза, не потушишь недогоревшие порошинки - и новый заряд вспыхнет, как только окажется в жерле.
- Заряд!
Второй номер особым совком на длинной ручке запихал в ствол картуз.
- Прибей пыжа!
Третий номер, неловко орудуя прибойником, заколотил туго скрученный комок пакли.
- Бонбу!
Первый номер, пыхтя от натуги, вложил снаряд - круглую гранату, притянутую крест-накрест жестяными полосками к деревянному поддону-шпигелю. Анисимов подскочил, оттолкнул казака, сорвал с запальной трубки холщовый мешочек, присыпал, чтоб наверняка воспламенилась, пороховой мякотью. И, не дожидаясь, когда снаряд дошлют в ствол, припал к орудию. Винт заскрипел, сдвигая клин под казённой частью, ствол чуть заметно дрогнул.
На французской батарее бухнуло, над головами провизжало ядро.
«...пронесло... на этот раз...»
- Пали!
На этот раз Витька догадался зажать уши ладонями и ьез помех наблюдал, как чёрный мячик гранаты вылетел из ствола шаубицы, шлёпнулся в шагах в пяти от зарядного ящика и лопнул, подняв столб дыма. Пару секунд ничего не происходило, потом громыхнуло, и над неприятельской батареей вспух огненный пузырь. Прислугу ближайшей пушки смахнуло, будто кегли. Над дымной тучей разлетались, медленно вращаясь, какие-то клочья, доски, тележные колёса. Из пыли выскочили две лошади и понеслись прочь, волоча на обрывках постромок разбитый передок.
- В самый раз, растудыть их! - в восторге заорал Анисимыч. - Напрямки в евонный зарядный ящик! А ну, робяты, подкинем угольков Бонапартию!

Витька не помнил, как расстреляли оставшиеся бомбы; как влетела в дымную тучу, растекшуюся на месте вражеской батареи, картечи. В памяти отпечаталась пугающе ровная шеренга всадников в чёрных гребнястых касках, строящиеся для атаки шагах в ста напротив батареи. И напряжённое, побелевшее лицо Анисимыча, припавшего к гаубице, в которую забита последняя картечь. Пушка грохнула, казак обернулся, заорал, замахал руками. Застрелял движок «Днепра», и Витька едва успел увернуться от колеса; гаубица запрыгала на отводе в сторону леса. Они кинулись вслед за орудием, спиной ощущая накатывающихся конных егерей, а леса уже вылетали казаки с павлоградцами. По ушам хлестанул слитный грохот копыт, и конная лава развернулась навстречу вюртембержцам. Урядник Хряпин визжит, словно индеец; шашка крутится над головой, размазываясь в туманный диск. Лица гусар горят азартом, сабли вытянуты по уставу - вперёд, на уровне плеча. И Мишка, даже не пробующий удержать летящую бешеным карьером рыжую кобылу: левой рукой вцепился в повод, на запястье правой, сжимающей пистолет, болтается на темляке сабля.
«...куда, придурок? Спятил?..»
Вюртембержцы не приняли встречного боя - испугавшись русской ярости, они ломали строй, заворачивали и уходили прочь, настёгивая взмыленных коней.
Витька опустился в траву - ноги больше не держали. Сбоку набежал Лёха, тряс за плечи, кричал что-то восторженное. Анисимыч прогудел что-то начальственное - мальчик слушал его, будто сквозь слой ваты. Кто-то посадил Витьку на коляску, и «Днепр» привычно запрыгал по кочкам. Остро воняющая порохом гаубица катилась следом, а в голове мохнатой ночной бабочкой билась единственная мысль: «жив... жив... жив...»

Отредактировано Ромей (18-12-2016 00:33:13)