Добро пожаловать на литературный форум "В вихре времен"!

Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
Для начинающих писателей, желающих показать свое произведение критикам и рецензентам, открыт раздел "Конкурс соискателей".
Если Вы хотите стать автором, а не только читателем, обязательно ознакомьтесь с Правилами.
Это поможет вам лучше понять происходящее на форуме и позволит не попадать на первых порах в неловкие ситуации.

В ВИХРЕ ВРЕМЕН

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » В ВИХРЕ ВРЕМЕН » Архив Конкурса соискателей » Страна, которую мы потеряли.


Страна, которую мы потеряли.

Сообщений 1 страница 5 из 5

1

Мемуары участника ВОВ хотя и не бывшего на передовой.
Без попаданцев в Берию, поэтому вряд ли напечатают.

Но может будет интересно кому-то почитать.

Литературная обработка Виталия Лысенко, украинского писателя.

Я, Шачнев Николай Николаевич, хочу рассказать, как встретил начало Великой Отечественной Войны и где служил, как провел эти трудные годы. Родился я в городе Вадинске, Вадинского района, Пензенской области. В 1941 году окончил 9 классов средней школы г. Вадинска. Наша школа, как мне помнится, была очень хорошая. В ней было множество кружков на любой вкус, позволявших ученикам развивать их способности. Я старался посещать их все, но особенно любил спортивный и драматический.
22 июня 1941 г. у нас был назначен футбольный матч. В городе было две юношеских команды, в одной из которых я участвовал как  игрок.  Мы сами написали и развесили по городу несколько объявлений о том, что 22 июня состоится футбольный матч.
В воскресенье в назначенное время я пришел на стадион, увидел там всех  участников игры и удивительно малое количество болельщиков.
Я поинтересовался, почему так не густо пришло зрителей.
Ребята, у которых дома было радио, так называемые "тарелки", рассказали, что началась война с Германией.
Мы решили по такому случаю отменить игру и устроили митинг.
Было общее мнение, уверенность, что наша армия наступает, успешно громит фашистов и что очень скоро придет победа, а потому на нашу долю войны не хватит.  Поэтому мы решили все коллективно пойти в военкомат добровольцами.
Когда мы прибыли в военкомат,  нас внимательно выслушали и сказали следующее:
- Те, кто закончил десять классов, будут направлены в военное училище, те, кто еще не успел окончить школу, должны сначала доучиться, а уж затем будут призваны в армию или отправлены в военное училище.
Мы разошлись по домам.
К вечеру были сформированы отряды машин, которые повезли призывников на пункты сбора и формирования армейских подразделений. Как я видел, везде царила деловая обстановка, плачей, воплей, паники не было.
Мы слушали последние извести, продолжали учиться, посещали кружки, в том числе драматический, играли постановки. Нашу труппу знал почти весь город, как "артистов".
Я окончил школу в 1942 году и сразу же пришел в военкомат с просьбой отправить меня в военное училище.
Мне предложили зайти еще раз на следующей неделе, что я и сделал.
В этот раз мне в военкомате сообщили, что есть разнарядка из военно-технического училища, но нужно сначала пройти медицинскую комиссию в г. Пенза. Нас, группу из четырех ребят, отправили туда на следующий день.
Так как я активно занимался спортом, то не боялся комиссии и без проблем прошел всех врачей, кроме окулиста. Когда я зашел на проверку зрения, оказалось, что у меня очень слабое зрение, и я не вижу многих букв и цифр.
Как-то в школе меня посадили на последнюю парту, откуда ничего написанного на доске не было видно. Я тогда подумал, что ученики с задних мест потому и учатся плохо, что ничего не могут рассмотреть.
Я стал безобразничать, поэтому на следующий день меня снова пересадили на первую парту.
Все десять лет я сидел на уроках на первой или второй парте, а потому прекрасно видел все, что пишется на доске.
В общем, врач сделал вывод, хотя и не окончательный, что я не годен по зрению, так как было сомнение, что я хитрю и пытаюсь "откосить" от армии.
Я нашел остальных ребят, и мы все вместе пошли просить врача, чтобы она написала, что я "годен".
Мы вчетвером стали ее упрашивать, чтобы не разбивать группу приятелей.
Но врач еще раз проверила меня и подтвердила отказ, и поэтому трое моих знакомых ребят отправились в авиатехническое училище в город Вольск.
Мне же пришлось вернуться обратно домой.
Я продолжил навещать военкомат и просил забронировать назначение, где зрение не было бы столь важно.
Наконец, мне сказали, что есть несколько мест в танковое училище. Я сразу же дал согласие и оформил все необходимые документы.
Всего отобрали шесть человек, так как меня уже хорошо знали, то сказали: - Артист, ты поедешь старшим, - и вручили мне документы.
На второй день дали подводу, и нужно было ехать пятьдесят километров до железнодорожной станции Тарбеево.
Документы на всех шестерых я положил за пазуху, в рубашку, так как ни портфеля, ни сумки у меня не было.
Лошади довезли нас до станции, и мы поехали с пересадками, а где и на товарняках, так как билеты не всегда можно было достать, и в конечном итоге мы добрались в г. Ульяновск во Второе танковое училище.
Я сдал документы, нас оформили на учебу и разместили в казарме.
Училище я должен был закончить в начале 43 года. Это училище было малых танков, но в связи с появлением новой техники, самоходных установок СУ-76, то нас переподготовили.
В октябре или ноябре 43 был выпуск, я окончил училище с отличием...
Для тех, кто окончил с отличием, в качестве поощрения давали удостоверение с правом назначения в гвардейские части...
Мне присвоили звание: младший лейтенант.
В декабре я прибыл с группой сокурсников под Москву в Костеревские лагеря в танковую бригаду, которую переформировали в учебно-танковый полк СУ-76 с тремя батальонами (потом их переименовали в дивизионы), с тремя ротами в каждом.
Я оказался в батальоне, где готовили механиков-водителей. В роте было три офицера, командиры взводов. Взводы были большими: по сорок с лишним человек. В роте я был единственный танкист, остальные два командира были обычными артиллеристами.

0

2

В учебных частях офицеры не хотели служить, было очень тяжело, много занятий, тренировок, повышенная дисциплина, не было необходимой учебной литературы, поэтому большинство старалось перевестись из учебного полка на фронт.
Мне также приходилось помогать двум своим коллегам-артиллеристам, рассказывать об особенностях танковых войск, чтобы они тоже могли эффективно проводить занятия. На командиров взводов было возложено вооружение, стрельбы, вождение танков.  Приходилось очень тяжело.
Я поддался общему настроению и пошел к командиру полка с заявлением, что я, как отличник службы, имею право на службу в гвардейской части, а наш полк не гвардейский,  и поэтому прошу отправить меня на фронт.
Командир полка меня выслушал, и ответил на повышенных тонах: "Ты должен нести службу там, где Родина приказала", и мне пришлось до конца войны служить в учебном полку.
Много можно рассказать о сложностях, которые то и дело возникали в учебном процессе.
Вначале мы готовили механиков-водителей на трехмесячных курсах, другие батальоны готовили командиров самоходных установок и наводчиков.
После войны продолжил нести службу, служил в общей сложности тридцать три года, сменил двенадцать мест службы, в том числе в Египте. Уволился в звании полковника.
В ВОВ участвовали из нашей семьи еще двое.
Мой дядя по матери воевал еще в Первой Мировой Войне, получил несколько георгиевских крестов, которые я по малолетству растерял, он прошел Гражданскую войну, отметился в Испании, ВОВ встретил на Кавказе в Батуми, командиром дивизии, в звании генерала.
За белорусскую операцию получил звание Героя Советского Союза, был несколько раз ранен, закончил войну в Германии или в Австрии, уже точно не помню, затем служил на курсе "Выстрел" под Москвой.
Кроме того,  всю войну прошел мой брат, который был старше меня на два года, воевал на многих фронтах. После войны мы встретились, и он многое рассказал про свою службу, большую часть, я, к сожалению, забыл, но один эпизод мне врезался в память.
В 43 году он был отобран в авиадесантную бригаду, одну из трех, которые секретно формировались под Москвой для Харьковской операции: заброски в немецкий тыл.
Однако, немцы узнали про эти планы, установили точки выброса и приготовили нашим горячую встречу, поставили средства ПВО и посбивали наши самолеты, как куропаток. В том числе попали в самолет, где был мой брат.
Самолет завертело в штопор. Десантники пытались выбраться через  дверь, но потоки воздуха не давали этого сделать. Брат понемногу протиснулся через бомбовой люк, вначале просунул голову, плечо, выпрыгнул, дернул кольцо парашюта, за ним успели вылезти еще двое десантников.
Когда они выходили из немецкого тыла, его по пути ранили, но, тем не менее, ему удалось добраться к своим.
Брат закончил войну в звании сержанта.
Человек, который смог выбраться из горящего самолета, погиб, к сожалению, уже в мирное время в 1978 году под колесами машины, ведомой пьяным водителем.

{860044}
Кроме того, я рано начал работать в колхозе. Потому что надо было помогать зарабатывать трудодни, за которые давали хлеб. Помню, как с седьмого класса я работал в колхозе учетчиком. Работа моя заключалась в том, что я в конце дня объезжал места работы и деревянным сажнем(циркулем с расстоянием в метр) замерял ширину и длину обработанного участка, площадь делил на количество работников и заносил результаты каждому в ведомость. Бригадир преподавал мне особую науку:   
  - Как ты определяешь площадь?
- Как в школе, ширину умножить на длину.
- Неправильно. Сложи две длины и две ширины, потом умножь. Тогда я не мог понять, зачем так делать, а теперь понял, что в то время женщины не вырабатывали даже половину трудового дня, а бригадир хотел, чтобы им хоть по трудодню записывали.
Очень запомнилось, как мы с ним часто заезжали после работы на пасеку, где нас пчельник угощал хлебом и медом. Мне это очень нравилось, обычно я очень редко ел мед, а тут почти каждый день. Когда приблизилось первое сентября, а я не знал, как дальше обходиться без меда, то вспомнил, как кто-то говорил, если объесться какой-то едой до тошноты, то потом этого долго не захочется и я решил попробовать на себе. Ел мед и ел, так чтобы мне было плохо. И мне стало плохо. Понадеялся, что теперь меда мне больше не захочется. Мать меня молоком отпоила, стало мне легче, лег спать, а наутро понял, что опять хочу сладкого меда. И понял, что напрасно я так старался.

{860045}
В десятом классе наряду с учебными предметами нам начали преподавать работу с сельскохозяйственной техникой: комбайнами, тракторами. В течение года все получили кроме среднего образования дополнительно специальность по управлению сельхозтехникой. Когда мы закончили десятый класс и парни ушли кто в армию, кто в военное училище, девушки остались работать на комбайнах. Также в десятом классе большое внимание уделяли военному делу. По выходным мы устраивали военные игры, наш класс был поделен на взводы, и я был назначен командиром одного из взводов. Мы сделали деревянные макеты винтовок, маршировали, отрабатывали различные тактические приемы: засады, наступления на уровне отделения или взвода.
Также мы готовились, как в ОСОАВИАХИМе: стреляли из малокалиберных винтовок, изучали противогазы, так что получили определенную военную подготовку.

{860046}
В девятом и, особенно, в десятом классах, когда уже ожидалась война, мы постоянно ставили классом патриотические театральные постановки. То в школе, то в доме культуры. Режиссером выступал наш преподаватель Николай Евгеньевич. В одной из пьес по рассказам А. П. Чехова «Невидимые миру слезы» со мной произошел комический случай.
Я играл мужа, который вернулся домой к жене,  мы скандалили, и она била меня тапочками по голове. В это время зал просто стонал от смеха. Сначала я отнес это на счет нашего актерского мастерства, но потом расспросил знакомых, и они рассказали, что тапочки, оказывается, несколько лет валялись на складе и основательно пропылились. И когда моя сценическая жена била меня по голове, с каждым ударом поднимался столб пыли, что приводило зрителей в полный восторг.
{860047}
В училище учили нас всему военному делу, что необходимо для танкистов на фронте. Занятий было много: классные занятия, занятия на танкодроме, на полигоне, вождение танков, стрельбы, различные занятия по изучению техники. Мы изучали легкий танк Т-70, экипаж которого состоял из трех человек: командира, наводчика-стрелка и механика-водителя.
В 1943 году на базе танка Т-70 была создана самоходная установка СУ-76 и летом 1943 года мы вместо Т-70, начали изучать новую самоходную установку и заниматься артиллерийской подготовкой для стрельбы и использования именно СУ-76.
Самоходные артиллерийские установки отличаются от танков, как по конструкции, так и по предназначению, и создаются, как правило, на базе танков. Танки имеют вращающуюся башню, а смоходки ее не имеют. Танки применяют для стрельбы с ходу и с места прямой наводкой.
А самоходные установки используют как для стрельбы с места прямой наводкой, так и для стрельбы с закрытых огневых позиций. Поэтому и прицельные устройства у них разные: на танке установлен оптический прицел с мощным резиновым кольцом на окуляре, а на самоходке установлена оптическая панорама, которая служит для стрельбы прямой наводкой и для стрельбы с закрытых позиций.
Самоходные установки имеют легкое бронирование, но мощное вооружение. Так, на танке Т-70 установлена пушка 45мм, а СУ-76, созданная на базе этого танка имеет пушку калибром 76мм. Это приводит к тому, что при выстреле из СУ-76 отдача сильнее, чем в танке, и если при выстреле не убрать голову от панорамы, то при откате окуляром панорамы можно повредить глаз.
В моей службе был случай, когда вновь назначенный командир роты (танкист) решил тоже пострелять на полигоне, но не прислушался к моему предупреждению, что при выстреле надо убирать голову от панорамы. Он мне ответил: «Не учи ученого».
Когда он вернулся со стрельб и вылез из самоходки, я со страхом увидел у него лиловый правый глаз. Хорошо, что глаз не был сильно травмирован.
Еа СУ-76 боевая часть была покрыта не броней, а брезентом, за что ее прозвали голопопый «Фердинанд». Немецкий «Фердинанд» был мощным оружием.
Мы начали изучать и водить самоходные установки и в октябре-декабре закончили обучение, наша рота выпускалась, и в последний день пришел приказ о присвоении нам званий младших лейтенантов.
Всех выпускников собрали в столовой, к праздничному обеду добавили каждому по стакану красного вина. Начальник училища произнес перед нами прощальную и напутственную речь, мы выпили вино и пообедали. На следующий день мы начали разъезжаться по местам формирования воинских частей согласно предназначению.
Наше подразделение в сопровождении командира второго взвода нашей роты в Костеревские лагеря, Владимирская область в районе станции Костерево. Куда мы и прибыли в декабре 1943 года. Там дислоцировалась расформированная ранее бригада, на базе которой был сформирован учебный танковый полк самоходных установок СУ-76.
Я был назначен в батальон по подготовке механиков-водителей. В этих условиях было очень тяжело готовить экипажи: не хватало литературы, да и не все офицеры были танкистами. В роте было три взвода, и только я был танкистом, а два остальных офицера командиры взводов – пехотинцы, которые не имели представления о самоходных установках.
Также я по собственной инициативе начал своими силами создавать класс вооружения, а потом руководство увидело практическую пользу и оказало мне помощь. Мы брали списанное вооружение, частично ремонтировали вместе с ремонтниками, собирали, приносили в класс. Это сильно облегчало подготовку экипажей механиков-водителей по вооружению.
И стрельбы, и вождение приходилось показывать для курсантов мне самому. Также надо было проводить занятия по метанию гранат. Мы использовали Ф-1, гранаты оборонительного боя. Во взводе у меня собрались курсанты от 18 до 50 лет. Некоторые были уже обстрелянные, и гранат не боялись, а некоторые и не воевали и, естественно, робели перед таким оружием. Вот для того, чтобы никто гранат не боялся, я разбирал их, показывал и рассказывал о внутреннем устройстве.
Может, это и было нарушением, но я выстраивал взвод и, держа гранату на руке, ходил вдоль строя и показывал, что она сама по себе не взрывается. Как она хранится, что надо сделать, чтобы граната взорвалась. Я прижимал спусковой рычаг к корпусу, и выдергивал чеку. Потом опять ходил вдоль строя и давал всем послушать, что ничего не щелкает, граната не взрывается. Можно даже спокойно в карман положить, пока не отпустишь рычаг. Таким образом, я внушал курсантам уверенность по отношению к использованию гранат.
Затем, уже из траншеи, первым бросал гранату, чтобы все слышали характерный щелчок, видели, как она взрывается. Потом мы шли и смотрели мишени, какие поражения наносил взрыв. Затем бросали те, кто имел опыт. И в конце обязательно была очередь тех, кто раньше этого не делал.
Так как новички были спокойны после моих демонстраций: держания гранаты за пазухой, в кармане, я даже предлагал спать с гранатой, только чтобы руку не разжимали, то они не боялись бросать гранату. У них была уверенность, что все будет хорошо, и никто ни разу не уронил гранату в траншею под ноги себе и остальным, как сейчас часто бывает среди новобранцев.
Опять же, нарушение, но мы оставляли две-три гранаты, и после занятий шли на речку. Рядом протекала Клязьма. Бросали гранаты в воду, пытались глушить рыбу. Даже иногда всплывало несколько некрупных рыбешек. Также курсанты видели результаты взрывов, которые происходили в воде.

(Фрагмент 860048)
Все офицеры должны были после занятий в ночное время подготовить конспекты на завтрашний день. Мне было достаточно легко, так как я был танкистом и все это знал, а товарищам моим, пехотинцам, было сложнее. Они часто обращались ко мне за помощью, разъяснениями каких-то им непонятных моментов. И брали переписывать мой конспект, и добавляли свои пометки, после моих объяснений.
Большинство наших командиров проверяли и утверждали конспект для занятий на утреннем разводе. И после построения полка батальоны расходились по местам учебы и подготовки. А один начальник требовал, чтобы ему конспект обязательно представляли вечером. Он вносил замечания, изменения, обращал внимание на то, что нужно дописать и так далее.
Так как времени на подготовку вечером не хватало, мы и ночью дописывали планы и конспекты, то мы решили схитрить так, чтобы он сам отменил порядок вечерней проверки планов. Мы сговорились все, и, после отбоя, раз он говорил приходить когда угодно, шел первый с конспектами. После исправлений и утверждений первый уходил, а через полчаса шел второй. И так полночи мы ходили по очереди к командиру с планами. А ему и поспать надо, так на следующий день он заявил, что приносить на проверку все надо с утра, и никаких ночных посещений. С тех пор мы спокойно готовились до утра, и не тратили время на беготню и утверждение конспектов среди ночи. Так мы провели старшего офицера.

(Фрагмент 860050)
      Хочется рассказать еще о следующем: за хороший выпуск курсантов мне, как отличнику, как говорится боевой и политической подготовки, приказом командира полка был предоставлен отпуск на 10 суток зимой 1944 года. Я решил поехать на родину: сегодня – приказ есть, завтра – как сложится. Собираться не долго: сумка офицерская, револьвер (по-моему, тогда еще был не пистолет, а револьвер) за пазуху, да документы в карман, денег на дорогу и все сборы. И поехал. Знал я единственную дорогу, когда уезжал - это с Торбеево или с Пачелмы до моей родины до Вадинска, бывшего Керенска, 50 км от любой станции. Поэтому я поехал поездом от Москвы куда-то в среднюю Азию до Пачелмы. Вышел на станции Пачелма, пошел искать почту. Думал, что почту же возят с этой станции до Вадинска. Но мне сказали, что, ни машины, ни подводы с этой станции до Вадинска не ходят. Думаю, пешком надо идти, как всегда пройду 50 км и уже дома сяду отдыхать. А потом вижу: подъехал на хорошей лошади извозчик, хорошие сани для пассажиров, каретные такие санки. Я подошел, узнал: это с Ломова приехал партийный работник, на какую-то конференцию в Пензу. На мой вопрос ответил, что к ним в Ломов ходит из Вадинска машина и подводы за почтой и оттуда можно доехать до моего города. Я попросил, чтоб этот извозчик меня подвез, так как он возвращался в Ломов, а потом в назначенное время приедет в Пачелму через несколько суток, встречать своего начальника. С этим извозчиком я приехал в Нижний Ломов уже совсем к вечеру. Извозчик посоветовал с утра идти на почту и узнавать про машину, подводу и так далее. Он меня отвез переночевать, к кому-то из своих знакомых определил, и наутро я пошел искать подводу или машину, которые ходят в Вадинск. До 12 часов дня провел в поисках машины или подводы, но ничего не узнал, тогда решил идти пешком. Так как я не ходил с Нижнего Ломово, то дорогу не знал, подсказали, что по столбам телефонным идти и, собственно говоря, по дороге от деревни до деревни спрашивать.

0

3

К вечеру стало темнеть, буря, снег, ветер страшный, в общем, как говорят, «не видно ни зги».
В очередной деревне, у последнего дома, где буря не так свирепствовала, стояли женщины, о чем-то судачили, пересказывали что-то. Они на меня посмотрели и говорят:
      - Солдатик, куда ты идешь в ночь? Замерзнешь! Останься переночевать.     
      - Мне не далеко.
      - А куда тебе?
      - В Вадинск.
      - Как же не далеко, это далеко!
      Я поблагодарил их, но решил, что пойду по дороге, по столбам, и так ночь идти, пока не дойду до дома. Вышел из деревни, повернул в лес, там было непривычно тихо после вьюги и снега, что хозяйничали на открытом пространстве. Дорога была видна хорошо, лес не очень большой, может быть километра полтора, я прошел его и вышел в поле. Тут внезапно видимость стала нулевой, опять вернулся ветер, метель, я прошел несколько сотен метров и понял, что потерял дорогу. Влево, вправо, вперед, назад - а дороги нет, да и столбов не видно в темноте. Через несколько минут непрерывных метаний я понял, что заблудился, и решил отдохнуть. И леса уже не видно, чтобы вернуться и переждать непогоду в более спокойном месте. Знал, что засыпать нельзя, чтобы не замерзнуть, но сил уже не было совсем. Решил вырыть ямку в снегу, чтобы хоть отдышаться, и не заметил, как уснул от усталости. Вдруг меня разбудили какие-то крики, шум, я поднялся и скорее почувствовал, чем увидел, прямо перед собой морду лошади. Ухватился за нее, оказалось, повозка, в санях были женщины, они как закричали, представьте себе, в поле, ночью, в пургу, кто-то поднялся из снега и схватился за лошадь. Я, чтоб их успокоить, сказал, что заблудился, не бойтесь, а они говорят, мы тоже заблудились, садись с нами, и взяли меня с собой, лошадь обладает чувством дороги, она еще побродила немного и дорогу почуяла, и потихоньку пошла. Мы обрадовались, что она на дороге и вернулись через тот же лес, где я проходил, и как раз подъехали к тому дому, где стояли и разговаривали женщины, некоторые все еще были на улице. Они обрадовались, что это их родственники приехали, а за них сильно переживали, думали, что замерзли в поле, потому что такая пурга.
       

{ Фрагмент 860052}
      Вспомнили они и про то, что вот тут прошел военный, солдатик и замерз, наверное. А мои попутчики, объяснили, вот мы вашего солдатика живого привезли.  Пригласили меня в дом, есть нечего, а самогона они мне налили, да на закуску луковицу и кусочек хлеба. По тем временам, хорошее угощение. Потом мне выделили печку для ночлега, где я мгновенно и уснул, наутро поблагодарил их и пошел домой по той же самой дороге. За лесом увидел, что дорога поворачивает налево, а я вчера пошел прямо и потерял дорогу. И хорошо, что меня нашли эти жители.

{Фрагмент 860053}
     Пришел я домой после тяжелого пути длинной в 25 километров, только на другой день, и у меня сразу поднялась температура до 40 градусов, и весь оставшийся отпуск, целую неделю, я ходил на уколы, чтобы сбить температуру. К концу отпуска надо было еще доехать до нужной станции, но оказалось, кому-то из соседей надо было как раз до Пачелмы ехать, чтоб забрать материалы для посевной, как раз с ними я и добрался до Пачелмы. Там купил билет, вернулся в полк и продолжал занятия, продолжал службу в своем учебном полку. В 1946 году полк расформировали, и я был направлен в Тамбов в такой же учебный танковый полк. И где-то летом 1946 я прибыл в Тамбов, полк находился под Тамбовом, в лагере и там встретил своих однокашников по училищу, которые в таком же учебном полку преподавали. Но полк просуществовал недолго, год всего на всего, особого там ничего не было, и в марте или апреле 1947 года я уже прибыл эшелоном в Сертолово, это Ленинградская область. Был сформирован отдельный учебный батальон для дивизии, которая находилась в Осиновой роще, а в Сертолово мы приехали со своей техникой, со всем имуществом, уже сформирован был учебный танковый батальон, где я был назначен командиром учебно-танкового взвода. Начались такие же занятия. Нам, офицерам, дали одну комнату на троих. Так как мы находились недалеко от Ленинграда, я с одним товарищем  поехали на один вечер познакомиться с городом, нам рассказали старожилы из Сертолово как добираться, как возвращаться, что посмотреть. Мы там пробыли, зашли в ресторан на Невском, и последним поездом вернулись в Песочную, а с Песочной уже пешком пришли в Сертолово.

{Фрагмент 860054}
В учебном батальоне мы готовили механиков-водителей для своей дивизии. У нас был полигон, танкодром, поле для тактических занятий, обычная учебная программа. Для меня нового ничего не было, но мы всегда стремились, когда случались выходные, поехать в город, или в театр или на танцы. Чаще всего с товарищем ездили, но случалось, я ехал даже один, мне нравились танцы, а ближе всего к нам был Выборгский дом культуры, до которого было проще всего добираться.
Однажды я поехал на танцы, и в доме культуры познакомился с девушкой, потанцевал, проводил ее, и договорились через неделю в выходной встретиться. Она показала, где живет, от дома культуры совсем недалеко. Я в следующий выходной приехал, мы пошли в дом культуры на танцы, сдали вещи, я фуражку сдал, и мы танцевали, затем она танцевала со многими ребятами, ее ребята хорошо знали, танцевать часто приглашали, и мне это не очень понравилось. Я стал приглашать других девушек на танцы и в один прекрасный момент между танцами услышал сзади разговор.
Такой мягкий голос, чистый выговор, я удивился, кому он принадлежит, повернулся и увидел девушку моего роста, необыкновенной красоты, она меня поразила мгновенно. Я ее пригласил на танец и уже не отпустил, так и танцевали мы весь вечер.
Когда собрался уходить, то встретил ту девушку, с которой пришел, чтобы отдать ей номерок. Новая знакомая и спрашивает:
- А что это за девушка с тобой?
- Это девушка товарища, он сегодня не приехал, а я просто номерок ей сохранил.
Проводил я так понравившуюся мне девушку домой, до района, где она жила. Договорились в выходные встретиться опять, в скверике, у Екатерины.
В день следующей встречи я опаздывал, бежал бегом. Я бежал, боялся, что она уйдет, и я ее больше не найду. Подбежал к скверику, мы увидели друг друга одновременно, она сидела на лавочке и встала мне навстречу, нежно глядя прямо мне в глаза.
Я был так поражен ее взглядом, что всю оставшуюся жизнь провел с ней. Эта любовь с первого взгляда продолжалась 62 года, мы прекрасно прожили с ней все это время в любви и добре. И она меня безропотно сопровождала по всем городам страны, со мной переносила все тяготы моей армейской жизни.

{Фрагмент 860056}
Интересные истории случались не только со мной. Например, мой друг, Алексей, с которым мы часто вдвоем ездили в Ленинград на танцы. Он много и часто знакомился с девушками, но, узнав, что они не из Ленинграда, особых отношений с ними не завязывал. Правда, влюблялся часто. Мы, как увидим, что он курит не свои обычные папиросы, а «Казбек», сразу к нему приставали с расспросами.
- Леша, скажи в кого влюбился?
Он смеялся, отшучивался, но потом признавался. И если его очередная избранница жила где-то поблизости, то он бродил всю ночь около ее дома и курил «Казбек». А если она жила далеко, то он ходил кругами вокруг своего дома.
Встретились мы с ним уже летом 1950 года во время поступления в Московскую Бронетанковую Академию. Он приехал из группы советских войск в Германии, и тоже сдавал вступительные экзамены, только на параллельный курс. После сдачи, а мы поступили оба, нам дали краткосрочные отпуска проведать семьи. Мы обменялись адресами и разъехались. У меня тогда уже была семья, маленький ребенок и я понимал, что снять квартиру в Москве, да с маленьким ребенком достаточно сложно. Поэтому сразу планировал поселяться в общежитие академии. Леша был еще холостой и тоже планировал жить в общежитии.
Уехал он на Урал, к каким-то своим родственникам, я уже вернулся в академию и в общежитии жил. И тут получаю от него телеграмму, чтобы я помог ему найти квартиру в Москве, так как он женился. Я немного удивился, уезжал-то в отпуск он еще холостой, но квартиру ему нашел.
На вокзале встретил его уже с женой, и они рассказали мне удивительную историю их бракосочетания. Уже во время обратного пути в Москву ему надо было сделать пересадку на какой-то станции и ждать своего поезда несколько часов. Во время этого ожидания он и познакомился с девушкой, которая так же, как и он, ждала того же поезда. Она ехала по назначению на работу после окончания медицинского училища.
Вот так, познакомившись на какой-то глухой станции, во время ожидания поезда, они ходили вдоль перрона, гуляли и влюбились. Рядом с железнодорожной станцией располагался ЗАГС, они зашли, подали заявление, и их тут же расписали, без всякой очереди.
Пока ожидали поезда, оказались мужем и женой. Поселились они в квартире, и он начал обучение в Академии. Она тоже где-то в Москве устроилась по специальности. Я потом несколько раз встречался с ним, узнавал, как у них дела. Они прекрасно жили, и все у них было хорошо. Так судьба могла свести двух людей внезапно и неожиданно и на всю жизнь.

      Вернусь к своему пребыванию в Сертолово, я уже говорил, что начал готовиться в академию, уговаривал и своих товарищей, но по разным причинам никого уговорить так и не удалось: кто собирался жениться, кто-то почему-то чувствовал себя не подготовленным и в общем, из батальона только я один готовился в Академию. Это было трудно потому, что надо соответствовать должности, кстати, меня, как командира взвода, всегда выставляли на все проверки. Я со своим взводом хорошо и отлично сдавал все проверки, поэтому ко мне претензий по службе у начальства не было, но все равно надо было быть готовым и по текущей службе, и параллельно, в свое личное время, готовиться к поступлению в Академию.
Я готовил все предметы, которые надо было знать и сдавать, и по которым я мог подготовиться самостоятельно. Так как все мои товарищи неожиданно переженились и съехали по квартирам, то в общежитии я жил один и стал готовиться по ночам. Написал заявление, затем всех кандидатов отобрали и проводили подготовительные занятия. Также проводили блиц-зачеты, чтобы сразу отобрать кандидатов от округа.
Во время этих зачетов один из кандидатов постоянно поправлял ошибки за всеми, рассказывал и подсказывал, что и как надо было правильно делать. Мы удивлялись, что у него такие успехи, тем более, когда он сказал, что уже три раза поступал и провалился.
Ведь если он с такими знаниями поступает в третий раз, то на что надеяться остальным, подготовленным значительно хуже? Появились даже те, кто собирался отказываться от поступления и бросить подготовку.
Позже, после экзаменов в академию, выяснилось, что он с четвертого раза все-таки поступил. А когда начались занятия, то он оказался совершенно не подготовленным, очень слабым по предметам, и ему пришлось заниматься намного больше, чтобы догнать остальных.
И выяснилось, что на подготовке у него были тетради с готовыми, уже решенными заданиями. Поэтому он так хорошо и решал все примеры и задачи: просто смотрел решения и подсказывал.
После отбора в округах прибыл приказ по всем кандидатам, и летом 1950 года нас отправили поступать в академию.
По баллам я проходил, был восьмой по списку, у меня были все отличные оценки, кроме одной хорошей и одной удовлетворительной. Удовлетворительно было у меня по немецкому языку, так как языки давались мне достаточно плохо.
Перед экзаменом давали три дня на подготовку. Я заметил, что все кандидаты готовятся, кто английский учит, кто немецкий, французский. Причем, все разговаривали свободно. Стало понятно, что я им не товарищ, и у меня будет железный неуд. Попытавшись заниматься и что-то учить, понял, что становится только хуже, в голове образовалась совершенная каша. Когда понял, что начал забывать и то, что знал, то плюнул на экзамен и пошел в Лефортовский парк.
Там был окружной стадион, и как раз проводились соревнования по борьбе. Я просидел на трибунах все три дня отведенные для подготовки, и был уверен в том, что мне поставят двойку. И дальше только сумма баллов покажет – прохожу я в академию или нет?
С таким настроением я и пришел сдавать немецкий язык. Подошла моя очередь, меня вызвала учительница, которая принимала немецкий и сказала что-то на немецком языке. Понял только, что надо тянуть билет, взял, а от нее услышал немецкую фразу, из которой понял только «Номеро». Сказал номер билета, на это моих знаний хватало,
В билете нужно было прочитать текст, перевести, задать к нему вопросы, проспрягать глаголы. Взяв книгу с текстами для чтения, я нашел свой параграф и увидел, что кто-то сдавал до меня и прописал над каждым словом перевод. Обрадовался я, что хоть с текстом будет попроще, и пошел сдавать, тем более, что остальное мне было не по силам, и тянуть время смысла не было.
Прочитал текст, прочитал перевод, а дальше делаю вид, что не успел сделать. Она попросила задать ей вопрос по повествовательному предложению. Предложение было «Ты пойдешь сегодня в столовую». Как делать вопросительное предложение я не знал. Тогда экзаменатор задала мне какой-то вопрос, ответить я не смог. Сижу потный, понимаю, что выгляжу полным идиотом.
Потом меня попросили проспрягать глагол шесть раз, я четыре раза ошибся, а два раза сказал правильно.
Она взяла мою зачетку, я уже хотел сказать «Поставьте двойку, только отпустите меня, я плохо знаю». Понимаю, что будет двойка, на большее я и не рассчитывал. Когда экзаменатор пролистала зачетку, а там одни «отлично» стоят. Наверное, это и помогло мне. Я думал, что получил двойку и расстроенный вышел в коридор. Уже там открыл зачетку и увидел тройку. От радости даже начал подпрыгивать и кувыркаться.
Знакомые сначала переживали, что я умом тронулся, ведь все знали, что больше, чем на двойку, я не знаю. А когда увидели мою тройку, то стали смеяться, радоваться за меня.
После поступления меня зачислили в группу французского языка и когда я начал учиться, то начинал с нуля и овладел языком на уровне остальных, не хуже и хорошо учил иностранный язык, но только французский. Вот так эта тройка меня отодвинула с первых рядов по количеству баллов на 8 место. Но спасибо ей, хоть может быть меня и с двойкой бы приняли, ведь все равно все начал учить заново. Вот такая история была при поступлении в академию.
Еще очень запомнилась сдача математики, надо было сдавать алгебру и геометрию, учителя все были гражданские, и ходили разговоры, что у одного преподавателя все получали только двойки, ну максимум тройку у него можно было заработать. К несчастью, я попал именно к нему. Когда подготовил билет, то быстро ответил, он на меня посмотрел, и начал задавать мне вопросы. Он мне вопрос, а я ему тут же отвечаю, тогда он попросил задачу небольшую решить и дает мне условие. Я тут же на глазах у него мгновенно решаю, он начинает по тригонометрии что-то спрашивать или по геометрии, в аксонометрии нарисуй фигуру, я буквально тут же рисую без раздумий. Беру ручку и тут же изображаю фигуру. Так он очень долго меня мучил, все удивлялись, что я так хорошо отвечаю. В результате он мне единственному поставил отлично. Спустя много лет я понял, что ему просто доставляло удовольствие на чем-нибудь меня поймать, не то, чтобы он хотел снизить оценку, он просто задавал вопросы, а я ему тут же ответ и это его удивляло и радовало. В общем, в результате этих длинных мучений на экзамене оценку я получил «отлично».

0

4

В батальоне я был спортивным организатором, что мне неожиданно пригодилось при поступлении и учебе. Заниматься спортом для меня было одно удовольствие. Так и при вступлении я сдавал все спортивные тесты на отлично: бег, метание гранаты, упражнения на турнике и на брусьях. Кроме того я все время спрашивал преподавателя кафедры физкультуры, есть ли возможность заниматься спортом дополнительно.
       Тот кивал, а сам незаметно взял на карандаш курсанта, так сильно интересующегося спортом. Когда начались занятия и сформировали курсы, начальник курса начал назначать курсантов на различные должности. Меня назначили спортивным организатором курса с подачи преподавателя физкультуры.
       Так все 5 лет учебы я и вел спортивную работу на курсе, и наш курс постоянно занимал 2 место в академии, а первое место всегда было у другого факультета, они были сильнее, особенно по легкой атлетике. Соревнования проходили круглый год и зимой и летом, и между факультетами, и среди академий, так что второе место мы почетно держали.
      Те, кто спортом не занимались, обычно готовились к параду. Два раза в год торжественный парад по Красной Площади, а перед этим тренировки. Как только составлялись коробки, сразу начиналась подготовка к параду, мои спортсмены, состоящие в команде, обращались, и сразу говорили: «Дуй скорее к начальнику курса, чтоб нас освободили от парада, чтоб мы на него не попали, потому что у нас занятия, соревнования, готовиться надо и т.д. Я составлял списки, шел к начальнику курса, он проверял, давал добро, и этих спортсменов не назначали на тренировки парада. Мы ходили только на демонстрации по Красной Площади, один день. А в остальное время занимались тренировками и подготовкой к соревнованиям.
      Почему спортсмены хотели заниматься, а не готовиться к параду?  Готовиться надо месяц, а то и больше, после занятий ехать на аэродром, маршировать часами и т.д. Очень напряжённо и тяжело, в любую погоду, а спортсмены шли в спортзал или на стадион, и занимались спортом. Так что все мои товарищи, которые занимались каким-либо видом спорта, на парад не попадали. Я заявлял команду, а если не было хотя бы одного спортсмена, кого можно было бы выставить, то я записывал себя. Безусловно, не показывал хорошего результата, но команда уже была, а не выставить человека, за это уже можно было получить минус, и снимались баллы. Поэтому я себя записывал в различные команды, и кроме того сам занимался спортивной гимнастикой.
       На первом курсе, я жил в общежитии с остальными холостяками, так как жена с маленьким ребенком осталась в Ленинграде

{Фрагмент 860060}
      В Москве очень тяжело было найти квартиру, в которую бы пускали с маленькими детьми, особенно грудными. Поэтому пока жена с ребенком остались в Ленинграде, и я отправлял им туда деньги.
      Началась учеба. Я очень внимательно слушал и записывал лекции, но все мои конспекты были разрисованы: то смешная рожа, то крокодил, то знак вопроса. Где надо было проработать часть материала после лекции – я всегда такие моменты помечал. Отучились первый семестр, начали сдавать зачеты и готовиться. Естественно, готовились по-разному. Большинство отправлялось в учебные аудитории и читало конспекты, один товарищ просто переписывал свои конспекты по-новому. У него была хорошая память: перепишет конспект полностью, и несколько дней все помнит.
       Я же оставался в общежитии, и готовился так, как и в школе: брал цветные карандаши – черный, красный, синий, коричневый и внимательно перечитывал конспекты. Согласно своим знакам продумывал, что надо перечитать, проработать и только потом продолжал читать дальше. Периодически я отключался на некоторое время, чтобы дать себе отдых и мог некоторое время поспать, потом просыпался бодрым и возвращался к учебе.
       Начальник курса всегда проверял, как группа готовится к экзаменам и зачетам. Заходил в учебные аудитории и в общежитие. И несколько раз попадал как раз в те моменты, когда я спал, и ругал меня. По итогам сессии, а я все сдал на отлично, начальник удивлялся. Следующий семестр – та же история: одни готовятся в аудиториях, другие переписывают, а я опять в постели с карандашами. Опять меня ругает. А на зачетах и экзаменах я опять на отлично сдаю. Так через какое-то время начальник уже со смехом говорил, когда заставал меня спящим в общежитии: «Этот пусть спит, он все равно отлично сдаст». Так от меня и отстали, а потом внезапно перевели в группу отличников.
       И перед сессией на собрании группы заставляли брать на себя обязательства сдавать все отлично. Одно время я даже пожалел, что так хорошо учился, но обязательства пришлось брать и сдавать.
        На втором курсе я оказался «сталинским стипендиатом», в деньгах это никак не выражалось, но моя фотография вместе с прочими стипендиатами висела на доске почета Академии.
        Когда я учился на втором курсе, то смог найти квартиру, которую сдавали семье с ребенком, на Авиамоторной улице, недалеко от Академии. Небольшой одноэтажный домик, совсем не новый, вросший по окна в землю. В нем было три комнаты, а нам сдали сарай, пристроенный к дому. Раньше там хранили сено, потом сено выбросили, сделали небольшой ремонт, вставили одно окно, постелили полы и начали сдавать. Но там не было никакого отопления, совсем. Чтобы зимой мы не замерзали, хозяйка натапливала кухню, и открывала дверь в нашу пристройку, чтобы к нам шел теплый воздух. Несмотря на это, один угол зимой полностью промерзал. В комнате стояла одна кровать, ни колясок, ни кроваток детских не было.
       А была у нас походная коробка, фанерная, типа чемодана, но без крышки. Мы ставили ее на табуретку, оборудовали там кроватку, и дочку укладывали рядом с нашей кроватью. Когда же она не спала, то мы ее по очереди качали на этой табуретке.
      Я уходил по утрам в Академию, а жена с ребенком шла по магазинам, потом готовила и ждала меня домой. В хозяйстве все приходилось начинать с нуля: кастрюли, чашки, тарелки, и так далее. Когда дочка подросла, и старалась помогать маме, то был интересный случай. В тот момент у нас оставалась последняя глубокая тарелка, остальные разбились. Жена мыла посуду и передавала посуду дочке, чтобы та относила на стол.
       - Осторожнее неси, доченька, тарелка последняя!
       - Последняя?
      И грохнула ее об пол. Я пришел на обед и обедал из чашки. Потом пошел в магазин, где продавался керосин, там же продавались и тарелки. Не помню уже, сколько копеек стоила тарелка, и купил несколько штук новых. Жить было не просто, но другой квартиры в тот момент найти не удавалось.

{Фрагмент 860061}
        Продолжу рассказ об Академии Бронетанковых войск имени Сталина. Когда я учился на третьем курсе, товарищ, живший на Крестьянской заставе, нашел квартиру по соседству и предложил нам. Мы переехали в эту квартиру, у нас была маленькая комнатка, но уже отапливалась, так что условия были лучше, чем в предыдущей квартире на улице Авиамоторной. Мы даже купили сундук, в который складывали все вещи, и поставили кроватку, а больше в этой комнатке ничего не помещалось. Дочь подрастала, она уже не требовала такого внимания, и уже сама играла с девочками на улице, но все же надо было следить за ней.
В 1953 году, когда умер Сталин, мы, слушатели Академии, были по тревоге подняты в оцепление, стояли по различным улицам все время, пока люди прощались со Сталиным, и во время похорон. Стоя лицом к тротуару убеждали людей, чтобы они не прыгали через головы в ту массу, которая шла проститься со Сталиным.
Такие случаи случались постоянно, пока я был на занятиях, еще до оцепления, жена с подругой договорились поехать смотреть на Сталина, оставив с кем-то детей. Когда их потянуло в общую массу, и уйти уже было не возможно, а на подруге началась рваться шуба, она говорила моей жене: «Давай как-то выбираться», но выбраться уже было очень сложно, людской поток нес по улицам вперед. Им повезло, что впереди оказался какой-то огромный мужчина, понявший, что это серьезно и опасное, и начавший активно выбираться, а они пристроились за ним. Из общей массы удалось выбраться с большим трудом, а если бы не получилось, тем более жена сердечница, то наверняка бы кончилось гибелью. Поэтому они вернулись домой, счастливые, что все хорошо закончилось. А мы стояли в оцеплении, не пускали людей и убеждали не прыгать, потому что людским потоком их подхватило бы, и выбраться оттуда человеку было просто невозможно, так все хотели проститься со Сталиным.
Учеба продолжалась, я участвовал во всех кружках, кружки были технические, научные. Некоторые умные слушатели по подсказке родственников или кого-то еще, начиная с первого курса брали одну тему и разрабатывали ее в течении всех лет обучения в академии. Они, как правило, все оставались на кафедрах преподавателями. Я же каждый год на новой кафедре брал себе тему, работал по ней в правильном направлении, но только год, на следующем курсе уже брал новую. Конечно, я отлично учился, но преподавателем в академии оставаться не рассчитывал.
Незаметно закончились пять лет учебы, было отведено несколько месяцев на диплом, который я писал на кафедре эксплуатации, защитил диплом отлично, жена в честь этого купила мне подарок на последние деньги, хрустальный стакан с подстаканником и ложкой, который хранится у нас и по сей день. Я тоже сделал жене подарок, заканчивая академию на отлично, с золотой медалью. И имел право выбора округа для дальнейшей службы. Плюс к золотой медали прикладывался курсантский оклад, и эти деньги помогли купить жене пальто. Экзамены принимал председатель комиссии по выпуску слушателей академии, генерал из группы войск в Германии, заместитель по технической части командующего армией.  Он, когда закончилась сдача экзаменов, отобрал всех золотых медалистов и взял себе в подразделение, как председателю комиссии ему безусловно возражать никто особо не смел, и согласились, что какое-то количество офицеров должны назначить для дальнейшей службы в группе советских войск в Германии. Я пришел домой, жене рассказал про этот приказ, она заплакала, не хотела жить в Германии после войны, которая не так давно закончилась, в 1953 году там были беспорядки, поэтому она не хотела в Германию, а только в Советском Союзе. Я согласился: «Хорошо, завтра пойду, буду возражать, буду требовать, так как это мое право, чтобы меня послали в какой-то округ в Советском Союзе», Но я добавил, что в столицу нас не пошлют, а в каждом округе есть такие дыры, в которых можно прослужить десятки лет в лесу. Она успокоилась, перестала плакать, и я не стал возражать против назначения меня для прохождения дальнейшей службы в группе Советских войск в Германии.
Мне была вручена золотая медаль, но после смерти Сталина ее стали делать уже не из чистого золота, а из какого-то другого металла и выдали удостоверение. В актовом зале Академии выбиты фамилии всех лучших выпускников по годам окончания. Среди шести лучших в 1956 году есть и моя фамилия. В книге об Академии Бронетанковых войск, я нашел свою фамилию, снятую на стене этого зала.

{Фрагмент 860062}
        Во время учебы мы проходили практику в войсках, я в Житомире, где встретил своего сослуживца по учебному полку. Он был начальником штаба округа, заместителем командира дивизии. Там же я увидел первые показательные занятия по глубокому вождению танков. Танк т-34 переправляли через озеро, проклеивали его, тогда оборудования для подводных танков не существовало, была просто самодеятельность. Также мы проходили в войсках заводскую практику по производству танков в Харькове, а по ремонту танков - во Львове. То есть Академия давала очень широкие практические знания своим слушателям. После окончания все служили кто в войсках, кто в штабах. Мне пришлось служить всю жизнь в войсках, потому что характеристику в академии на меня написали, достоин, энергичен, сообразителен, в общем, характеристика такая была, что только в войска.

{Фрагмент 860063}
      По окончанию Академии я получил распределение в Германию, в армию, где служил отобравший меня и других отличников генерал. Он там был заместителем командира армии по технической части. То есть отвечал за подготовку танкистов, состояние танков и так далее.
      В первый же день я встретил своего бывшего сослуживца из Сертолово, с которым тогда жил в одной комнате. Он мне рассказал, что в соседнем городке служит наш третий друг Саша, который тоже жил с нами в одной комнате.
      Я был назначен в танковый полк мотопехотной дивизии заместителем командира батальона по технической части. В ремонтной мастерской батальона служили три солдата ремонтника, не слишком любившие дисциплину. Я решил нагрузить их работой, чтобы у них не было лишнего времени на разгильдяйство.
      В то время в танке Т-34 была известная проблема с турбинами: при длительном использовании лопасти трескались, и могли разлететься во время эксплуатации, полностью портя силовое отделение. Было принято решение проверить все танки в батальоне, которые были на хранении, все учебные танки, и около десятка турбин с треснутыми лопастями нашел. Я поставил вопрос о замене. Мы получали со склада новые турбины и с этими тремя ремонтниками менял турбины в танках по очереди. Они были загружены целыми днями, все рабочее время, а порой, чтобы закончить работы, приходилось прихватывать и ночное время, и выходные. Так что нарушать дисциплину им было просто-напросто некогда. И через несколько месяцев они уже стали дисциплинированными передовиками.
       Хочется вспомнить курьезный случай. Офицеры с семьями жили в офицерских домиках, на три-четыре семьи. И как раз незадолго до этого приехал в Германию служить офицер из Сибири: мотоциклист, спортсмен, охотник. С женой. Которая все похвалялась, какая она смелая, и как она с ружьем будет защищать всех в случае чего.
      В то время у нас частенько проводили боевые тревоги, когда вся часть выезжала из расположения, и решала поставленные условные боевые задачи. Иногда до нескольких дней, а то и недели вся часть и все офицеры отсутствовали. После очередного выхода мы вернулись и слушали рассказы наших боевых подруг о том, как жена этого офицера спряталась сразу после объявления тревоги в туалете и долго не хотела выходить оттуда. Так ее и прозвали – «Тревоговна», и спрашивали, «не в каземате ли она сейчас обороняется?»
      Вскоре меня назначили заместителем командира отдельного учебного танкового батальона. Мой предшественник допустил ряд ошибок, его отправили в отпуск и на новое место службы, а вместо него назначили меня.
     Я всегда старался сделать что-то новое. В батальоне имелось разрешенное здание, только стены без крыши. Я организовал солдат, чтобы восстановить крышу, и сделать в этом помещении мастерскую для танков. Генерал, который отобрал меня для службы в этой части, частенько наведывался, смотрел, какие новшества у нас внедрены. И каждый раз мы старались его чем-то удивить. Но однажды я его «подвел». Однажды вызывает командира батальона и меня начальник дивизии. И говорит, что во всех остальных учебных батальонах есть классы горячей регулировки, где установлены двигатели, и прочие узлы танка для разборки-сборки, а у нас такого еще нет. И поставил задачу: за месяц создать такой класс.
      Я попросил разрешения получать со склада или ремонтопригодные узлы и изделия, или совсем новые. Командир пообещал. Я, пользуясь таким разрешением, мы начали делать этот класс. Создали три бригады. Первая бригада – ремонтников, которая должна готовить места для установки двигателей, коробок передач и прочих силовых узлов. Долбить и заливать пол, подготавливать фундамент и так далее. Вторая бригада должна была ремонтировать и приводить в порядок полученные со склада узлы. И в третьей бригаде собрались художники. Я задумал сделать несколько красочных учебных стендов, с техническими характеристиками, технологическими картами. Бывая в других батальонах, я видел, как было сделано у них. И захотелось сделать лучше.
      Месяц мы работали день и ночь, как говорится. Когда остался последний день, мы уже расставили стенды, все убрали. Командир батальона хотел остаться на ночь, но я уговорил его идти спать, и вернуться утром. А до утра все закончим. После его ухода мы еще раз проверили работу всех агрегатов, и осталось только навести чистоту. К утру, мы все закончили. Но неожиданно часов в семь-восемь приезжает мой любимый генерал. Я доложил ему, что мы подготовили новый учебный класс, завел туда, показал. Обычно он перед отъездом тепло со мной прощался, а тут посмотрел, повернулся, и, не прощаясь, уехал. Я удивился такому поведению, но в назначенное время звоню командиру дивизии с докладом, что класс готов и можно смотреть. Заодно и докладываю о приезде генерала и всей этой ситуации.
       Когда командир смеется по телефону:
      - Молодец, все ты сделал правильно, сейчас приеду, посмотрю…
      Уже позже я узнал, чем так расстроил своего любимого генерала. Оказалось, что он поспорил с моим командиром, и был уверен, что мы за месяц такой класс не подготовим. Проигравший должен был, как сейчас говорят, «накрыть поляну» победителю.

0

5

По приказу командира мое подразделение сделало класс горячей регулировки. От боевого парка мы отгородили кирпичной стеной отдельное помещение на три пульта регулировки. С трех танков срезали всю броню, оставив только днище и все внутренности, «сняли кожу», чтобы наглядно показывать курсантам, что и как они регулируют. Потом днища трех танков были залиты бетоном и зафиксированы. Когда бетон затвердел, смонтировали двигатели, трансмиссии, и все прочие агрегаты и механизмы танков.
        На стенки мы навесили обычные батареи и включили их в систему охлаждения двигателей танков, чтобы класс можно было использовать и зимой, ведь остальной парк не отапливался.
        В 1957-1958 годах в наш учебно-танковый батальон, где я был заместителем по технической части, начало поступать оборудование для подводного вождения танков. Поступило четыре комплекта, и мы начали оборудование четырех танков. Некоторые детали приваривались на линейные танки, ставились специальные уплотнения, чтобы не проходила вода внутрь,
        Также встал вопрос о тренировках в любое время года. И бросать неподготовленных курсантов сразу форсировать реальную водную преграду - было опасно. Поэтому оборудовали специальный, так называемый «гидрокласс», помещение с бассейном внутри. В бассейне расположили макет корпуса танка. Сваренный из железа и опущенный в воду, он предназначался для тренировок экипажей курсантов, нахождения в танке под водой, затопления танка, отработка нештатный ситуаций и аварий.
        Прежде чем пустить экипаж в танк и под воду, мы учили их пользоваться изолирующим противогазом, отрабатывали уверенность, что такой противогаз спасет курсантам жизнь в случае какой-то аварии.
Танк был оборудован системой, имитирующей давление столба воды на люк, ведь под водой люк открыть не так просто: разница давлений в танке и снаружи не позволяет откинуть крышку и освободить экипаж.
       Чтобы выбраться из танка в такой ситуации, нужно через специальное отверстие наполнить танк водой. Тогда давление снаружи и внутри сравняются и люк можно открыть без особых усилий. Экипаж, одевший1 заранее противогазы, поднимается на поверхность, где его и подбирает спасательная служба.
        Также в макете был предусмотрен клапан мгновенного сброса воды из танка, на случай, если экипаж не может сам покинуть танк.
        Во время посещения нашей части маршалом Военно-Воздушных Сил, кажется, Вершинина, ему показали наш «гидрокласс». Выяснилось, что практически так же готовят и летчиков.
        Летом мы выезжали на реку Эльбу и проводили учения уже там. Преодолеть всю реку мы не могли, но разведка нашла лиман, где глубина была нормальная для наших танков. Был выбран маршрут в несколько десятков метров по дну лимана, мы выехали на Эльбу, разбили лагерь, установили оборудование, подготовили эвакуационную службу. Начали вождение.
        Маршрут был проложен так, чтобы глубина была в районе предельно допустимой для наших танков. Сначала все проходило нормально, но к обеду вода в реке начала подниматься. Через какое-то время уровень поднялся выше допустимого. Вскоре один из танков вернулся, и экипаж доложил о прорыве трансмиссии.
        Это было удивительно, так как оборудование было совсем новое и не должно было порваться. Я забрался на танк и начал искать причину поломки. Оказалось, что все дело в повышении уровня воды. В танке был люк с вентилятором для выброски воздуха. В мирное время он закрывался сеткой, чтобы туда ничего не попало. В боевой обстановке люк закрывался двумя бронированными заслонками. Столб жидкости преодолел давление воздуха от турбины, продавил сетку, и вентилятором турбину кусок этой метки и вырвало.
       Я принял решение переоборудовать все четыре танка, заменив сетки  бронированными заслонками. Вождение продолжилось, несмотря на все поднимающийся уровень воды. К концу дня осталось несколько экипажей, которые еще не проводили вождение, но все поднимающаяся вода грозила залить воздухозаборные трубки двигателей танков. На каждой такой трубке крепился флажок с номером танка, чтобы можно было управлять им на учениях. Так этой трубки осталось не более двадцати процентов, но все экипажи успели закончить вождение.
       К нам подошел немец и начал что-то объяснять. Так как немецкий свободно никто не знал, то мы поняли только его жесты – он советовал переехать на горку метрах в двухстах от реки и повторял «Wasser, wasser», что значит – вода.
       Мы перенесли лагерь на горку, перегнали туда же и танки, оборудовали новый лагерь, и, уставшие, легли спать. Когда же мы утром поднялись, то увидели на месте нашего вчерашнего лагеря сплошное море воды. Я  с благодарностью вспомнил вчерашнего немца, если бы не он, то нам пришлось бы просыпаться ночью в воде и переносить лагерь в аварийных условиях.
        Забегая вперед, скажу, что когда я был заместителем командира по технической части, каждый год читал приказы о случившихся в разных частях несчастных случаях, связанных с быстрым поступлением воды в танки по неизвестной причине.
        Через несколько лет в нашу часть приехал проверяющий, мой бывший однокашник по Академии. Находясь в боевом парке, он к слову вспомнил про несчастные случаи при подводном вождении танков, и посетовал, что причина так и не выяснена. Тогда я показал, что и как выяснил, и мы даже стали на танке писать через трафарет: при установке оборудования подводного вождения бронировки над вентилятором закрывать.

{Фрагмент 860065}

0


Вы здесь » В ВИХРЕ ВРЕМЕН » Архив Конкурса соискателей » Страна, которую мы потеряли.